Но… она была не в себе, и мы должны были остановиться. Мне нравилось видеть капитуляцию в ее глазах, когда ее похоть побеждала здравый смысл и неприязнь ко мне. Мне нравилось видеть, как она умоляет, понимая, что проиграла битву со мной.

Со стоном я оторвал свои губы от нее и переместился к уху, облизывая нежную раковину, пока она не задрожала.

— Для чего это было? – спросил я хриплым голосом.

— Ты единственный мужчина, который когда-либо целовал меня... и ты хорош в этом. Я же говорила, что целовалась только с плохими парнями.

Эти слова вызвали во мне приступ собственнического удовлетворения. Единственный мужчина? Черт возьми, да. Мне понравилась эта мысль. Очень понравилась.

— Я так устала. Это нормально – так уставать после трех коктейлей?

Нет, но это из-за рогипнола.

— А теперь спи, Иви. Утром ты будешь чувствовать себя отвратительно, и ты заслужила это за то, что нарушила мои правила.

— Ты и твои правила, – пробормотала она, ее губы изогнулись в улыбке, прежде чем она отрубилась. Ее лицо разгладилось, а глаза закрылись.

Наконец-то я мог смотреть на нее сколько угодно.

Я убрал со стола использованные медицинские принадлежности и вымыл руки в ванной.

Она все еще спала, когда я вернулся и поднял ее на руки. Ночью в гостиной было холодно, а она была полуголой. Я отнес ее в нашу комнату, и пока я шел, она зарылась в мою грудь, ища утешения. Это движение заставило мое сердце странно забиться, как будто оно давно забыло, как это делается, и только что вспомнило.

Откинув одеяло, чтобы положить Еву на простыни, я уложил ее на кровать, а затем надолго застыл над ней.

Ева действительно была здесь, вся моя, скрытая темнотой. Я не мог оставить ее спать в этой одежде, не так ли? Она была перепачкана кровью и блевотиной. Было неправильно бросать Еву так. Ее платье блестело в тусклом свете, и я хотел, чтобы оно исчезло. Мои руки потянулись к подолу, прежде чем я смог остановиться. Я все еще был чертовски тверд после нашего поцелуя, и похоть затуманила мои мысли.

Я задрал его до талии, и моему взору предстали ее трусики. Неоново-розовое кружево. Я стоял и смотрел на них целую минуту. Я ожидал чего-то более спортивного и практичного, вроде ее обычных маленьких трусов-шортиков. Ева была полна сюрпризов. Она повернулась, выгнув спину, пытаясь устроиться поудобнее.

Платье было очень тесным, и стянуть его с головы казалось невозможным. В ее тумбочке лежали маникюрные ножницы. Я запомнил это после тщательного обыска, который провел, когда она только переехала и сразу же пошатнула мою решимость держаться от нее подальше. Я взял в руки маленькие золотые ножницы. Это платье не годилось для выхода на публику. Во всяком случае, не для Евы. Она надевала его в последний раз.

Я поднес ножницы к подолу и без малейших угрызений совести разрезал эластичный материал. Он разъехался в стороны, открывая небесно-оливковую кожу. Я разорвал декольте и платье полностью распахнулось.

Твою ж мать.

На ней не было лифчика. Знал ли Ашер, что его сестра бегает по студенческим вечеринкам без лифчика? Мне казалось, это должно быть незаконно или что-то в этом роде.

Ее сиськи уставились на меня, идеально созревшие и округлые. Я не мог отвести взгляд от розовых сосков. Она повернулась на бок, закинув руку на грудь, ища утешения во сне. Мой член заныл. Глубокое, тянущее чувство поднялось от моих яиц. Потребность кончить в непосредственной близости от этой женщины. Без долгих размышлений я снова поднял ее на руки и отнес в свою кровать. Она спала там прошлой ночью, так почему бы не сегодня? Я мог бы даже подразнить ее и сказать, что она сама туда забралась.

Я не стал долго думать над этим. Я чувствовал, что Ева моя, и я делал, что хотел со своей собственностью. Я не мог представить ее ни с кем другим. Не мог даже попытаться. Это казалось неправильным на глубинном уровне. Она принадлежала мне. Была моей.

Ева назвала меня избалованным, богатым и высокомерным... и это было правдой. Я привык получать то, что хочу, или забирать это. Ева занимала первое место в списке вещей, которые, как я начинал понимать, были мне жизненно необходимы. Я был настолько тверд, возбужден до предела из-за вида ее в моей постели, что знал, что никогда не смогу заснуть в нескольких сантиметрах от нее, если не кончу.

Я вытащил платье из-под нее и скомкал его в кулаке, пока другой рукой расстегивал пояс. Мое дыхание вырвалось с резким вздохом в тишине комнаты, когда я погладил свой болезненно твердый член. Стоя над ней, полностью одетый, с голым членом, гневно торчащим из расстегнутой ширинки, я позволил себе взглянуть на объект моей новой одержимости.

Ее волосы разметались по подушке. Я представил, как склоняюсь над ней, крепко сжимаю волосы, так чтобы ее голова оказалась в ловушке, и засовываю свой член между ее пухлых розовых губ. Она бы проснулась с ртом, заполненным мной до отказа. Или как я оттягиваю трусики в сторону и вхожу в нее. По опыту я знал, что она чертовски тугая. Я бы трахал ее медленно, чтобы она не проснулась или не почувствовала дискомфорта, а затем кончил, погруженный в неё по самые яйца. Только после этого я бы вышел и оставил ее наполненной спермой.

Принимала ли она таблетки? Может, мой отец все-таки получит свою скандальную свадьбу по залету. Сын миллиардера и дочь уборщицы. Принц и его Золушка. Одинокий мальчик и завистливая девочка. Мысль о том, что Ева может забеременеть моим ребенком, меня не пугала; напротив, это было чертовски возбуждающе. Моя крошка, набухшая и наполненная мной, привязанная ко мне навсегда, моя...

От одной этой фантазии я быстро кончил. Член запульсировал в руке, и я зажал головку испорченным белым платьем, чтобы избежать попадания спермы на спящую Еву. Но я промахнулся, и белый крем растекся по ее загорелой коже, сверкая, как жемчуг. Так красиво.

Вид моей спермы на ее теле только продлевал мой оргазм до бесконечности. Черт, я хотел делать плохие вещи с этой женщиной. Тяжело дыша, я дождался, пока последняя капля спермы покинет меня, прежде чем вытереть себя одеждой. Я не стал использовать платье, чтобы очистить Еву. Вместо этого втер свое семя пальцами в ее кожу. Будет ли она теперь пахнуть мной?

Я бросил испачканное платье в мусорное ведро в ванной, затем вымыл руки и вернулся к моей спящей искусительнице. Там скользнул в постель рядом с ней, и почти сразу же она потянулась ко мне. Ее тело прижалось к моему, словно мы были созданы для того, чтобы сцепляться друг с другом. Как в китайской деревообработке, когда сложные детали становятся единым целым благодаря идеальной прорези и получению самого прочного соединения, Ева заполнила мои руки, словно я был создан для того, чтобы держать ее.

Я откинул ее волосы, наслаждаясь атласной текстурой длинных локонов. После целой жизни, проведенной на лучших простынях, какие только можно купить за деньги, я не мог отрицать, что ничто не ощущалось так мягко и так роскошно, как прикосновение кожи Евы Мартино к моей.

Только я мог причинять боль этой женщине. Она была моей, чтобы обладать ею. Моей, чтобы удержать. Моей, чтобы разрушить. Меня не волновало, что это желание сделало меня слишком испорченным, чтобы спасти, или слишком безумным, чтобы жить. Это не имело значения. Она была моей, и с меня хватит сдерживаться и пытаться скрыть это от неё.

Моя.

Завтра я напомню ей об этом.

20.Ева

Я опустилась на сиденье в «Крутых зернах», поморщившись, когда вдалеке заработала кофемашина. На мне были низко надвинутая кепка и темные очки. Несмотря на маскировку, первое в моей жизни похмелье все же не отпускало меня. По крайней мере, в глаза больше не бил свет.

Я думала, что прогулка на прохладном воздухе поможет мне справиться с головной болью, но это ничего не дало. Если бы я искала ритуал посвящения, то похмелье, заставляющее думать, что ты можешь умереть, было бы самое то.