Только Демид… он как монумент, высеченный из камня, а я — словно дешевая фарфоровая статуэтка, которая боится рассыпаться от одного неосторожного прикосновения.

Наверное, рядом с таким мужчиной должна быть другая женщина.

Уверенная в себе, привыкшая к роскоши и вниманию.

Грусть стягивает горло тугим узлом, и я тяжело сглатываю.

Но в этот момент Демид, будто прочитав мои мысли, накрывает мою ладонь своей. Его прикосновение неожиданно — как глоток теплого воздуха морозным днем.

Вздрогнув, поднимаю на него глаза.

— Все в порядке, Алисия? — большим пальцем Демид нежно поглаживает мою руку.

А может быть, все не так безнадежно, как мне кажется? Может, и у фарфоровой статуэтки есть шанс найти свое место в мире гранита и стали?

— Да, я просто задумалась, — неловко бормочу. — У меня такое бывает, прости…

— Простить за что?

Закусываю губу. И действительно, я ведь ничего такого не сделала, чтобы просить прощения. Боже, ну почему я такая странная, нелепая?

Лесные пейзажи за окнами мне знакомы.

Уже два года я езжу на автобусе этим маршрутом на работу.

А сейчас вот на крутом внедорожнике.

Мы едем почти из самого центра города, но только сейчас у меня в голове возникают вопросы. Мы договорились встретиться у торгового центра, и я как увидела Демида на парковке, так и пошла к нему без оглядки…

— А куда мы едем? — спрашиваю, поглядывая на припорошенные первым снегом сосны.

— Прежде, чем мы пообедаем, хочу показать тебе одно место, — отвечает Демид, не сводя взгляда с дороги, но продолжая держать меня за руку.

— Оно где-то в лесу?

— Да.

Внедорожник слегка дергается, съезжая с трассы на ухабистую лесную дорогу.

Я невольно напрягаю пальцы, на секунду вонзившись ногтями в ладонь Демида, с удивлением оглядываясь по сторонам.

Солнечный свет, еще недавно заливавший салон, теперь пробивается сквозь кроны деревьев редкими бликами, отчего кажется, что резко наступил вечер.

— Где-то здесь это место? — осторожно выясняю.

Молчание Демида действует на меня странно — оно не пугает, скорее интригует, заставляет с еще большим любопытством всматриваться в мелькающие за окном пейзажи.

Постепенно деревья редеют, и снова становится светло.

Внедорожник притормаживает на поляне, за которой начинается крутой обрыв.

Демид выходит из машины и, обойдя ее, открывает мою дверцу.

Его лицо ничего не выражает, но в жесте, с которым он протягивает мне руку, читается немое приглашение.

Выбираясь из уютного тепла внедорожника, ёжусь, хотя на мне модный полушубок Инны.

Наступаю на землю, и лед в маленькой лужице под ногой хрустит, и этот звук единственный на всю округу. Ни шелеста, ни щебета, даже ветра нет, как будто кто-то нажал кнопку паузы, остановив время и заставив замереть здесь все в ожидании.

Демид ведет меня к обрыву, который кажется мне краем мира.

Вдали, подернутые дымкой, уходят за горизонт почти невидимые отсюда деревья.

Делаю еще шаг, наступая на самый край, и чуть наклоняюсь.

На дне обрыва все затянуто густым серым туманом.

Так высоко…

У меня перехватывает дыхание, и я, качнувшись, чуть съезжаю носком сапога вниз.

Вздрагиваю, когда Демид подходит сзади и, взяв меня за предплечье, оттаскивает от края. Он делает это не грубо, но и не деликатно.

— Осторожно, — цедит, как кажется, слегка недовольно.

Перемещает руку мне на талию, держит возле себя.

— Место невероятное! — искренне делюсь впечатлением.

— Да, я часто сюда приезжаю. Помогает стабилизировать нервную систему.

Поворачиваюсь к Демиду и поднимаю лицо.

— Мне было приятно побывать здесь. Спасибо.

Он тоже поворачивается ко мне.

— Я рад.

Ах, этот взгляд… глаза в глаза…

И снова тишина, но теперь она словно сгущается. И я растворяюсь в ней, перестаю ощущать свое тело.

Я тоже замираю, как и все здесь, в ожидании момента, которому все сейчас благоволит.

Демид прикасается теплой ладонью к моей щеке, выдыхает пар на прохладном воздухе. Склоняется и слегка задевает губами краешки моих губ.

Мое сердце сжимается, перестает биться от волнения.

Демид проталкивает горячий влажный язык в мой рот, и я с удовольствием принимаю его, потому что мне очень приятно.

Внизу живота и между ног теплеет от возбуждения, дыхание учащается, и я сама не понимаю, как уже смело обнимаю Демида за шею и тяну на себя.

Мне безумно нравится, как пахнет этот мужчина, нравится вкус его слюны, его неторопливое прерывистое дыхание, нравится, как он целуется.

— Говорят, что если целоваться на холоде, то губы обветрятся, — смущенно шепчу, когда Демид выпрямляется, но продолжает обнимать за талию.

— Тогда побережем твои губы.

— Тебе будет неприятно меня целовать, если они обветрятся?

— Не в этом дело. Если сейчас я сделаю это снова, то мне придется взять тебя на руки и отнести на заднее сиденье машины, а там, как ты сама понимаешь, одними поцелуями все не ограничится.

Он выжидающе молчит и смотрит на меня.

Я не опытна в отношениях с мужчинами, но сейчас у Демида такой однозначный взгляд, что даже я понимаю, чего он ждет от меня — намека на одобрение.

В голове невольно вспыхивают картинки, как Демид подхватывает меня на руки и уносит в свой внедорожник. Кладет на заднее сиденье, нетерпеливо раздевает догола и раздевается сам.

Прикасается большими ладонями к моим согнутым коленям, разводит их в стороны.

Я так живо представляю соприкосновение наших обнаженных тел, как Демид снова жарко целует меня в губы, и как его член упирается головкой в мою промежность, что от этих мыслей по телу прокатывается мелкая дрожь.

Хотела бы я заняться сексом с Демидом? Да, я допускаю такой вариант, потому что мне приятен этот мужчина.

— Т-тогда пообедаем? — но я трушу из-за такого стремительного развития наших отношений и заикаюсь.

— Да, хорошо, — кивнув, он отводит взгляд. — Идем.

Демид кладет руку на мои плечи и ведет обратно к машине.

В его голосе я не услышала ни досады, ни раздражения, и мне становится чуточку легче.

А когда Демид садится за руль и, уперев руку в подлокотник, раскрывает ее ладонью вверх, приглашая меня взять его за руку, я окончательно расслабляюсь.

Он понял, что я еще не готова, и это замечательно.

— Только по другой дороге поедем, она ровнее, — сообщает, заводя мотор.

— Да, хорошо, — охотно киваю.

— Какую кухню предпочитаешь?

Если бы он знал, что в моем желудке с утра только кусок хлеба с маргарином, посыпанным сахаром, и чай, заваренный из пакетика, то вряд ли задавал бы такие вопросы.

— На твое усмотрение, — отвечаю, украдкой поглядывая на носки сапогов Инны, проверяя, не поцарапала ли где-то случайно.

За окнами, разбавляя зелень деревьев, проплывают яркие вывески с названиями баз отдыха, и я обращаю на них внимание, пытаясь разглядеть что-то новенькое у наших конкурентов.

Демид сворачивает, и у меня внутри все обрывается — вдалеке за надежной каменной оградой, будто вырастая из-под земли, возвышается особняк. Темный, мрачный, гнетуще-величественный…

У меня перехватывает дыхание, а сердце, наоборот, пускается в галоп.

Один лишь силуэт этого дома пробуждает во мне целый ураган чувств — страх, отчаяние, леденящий ужас.

Меня насильно привезли сюда ночью.

Было темно, но эта зловещая архитектура врезалась в память с фотографической точностью.

Рефлекторно прикасаюсь к шее, вдруг ощущая легкую тянущую боль. Засосы на коже уже давно сошли, но почему-то в теле снова возникают ощущения, как тот дьявол клеймит меня своими губами.

Украдкой бросаю испуганные взгляды на Демида. Он ничего не замечает, его лицо остается непроницаемо-спокойным.

Конечно, откуда ему знать, что творилось со мной в этом проклятом особняке.

Чем ближе мы подъезжаем, тем невыносимее становится мое напряжение, хоть я и пытаюсь взять себя в руки, отогнать жуткие образы той ночи.