— Это хорошо. Поздравляю! И как?

— Она мне свеженькие фоточки прислала. Твоя крыска шлет блудному отцу пламенный привет и воздушный поцелуй….

— Господи, Оля, — вдавливаю в себя вздрагивающее тельце и в макушку ей шепчу. — Скоро уедем, одалиска. Обещаю! Новый год будем встречать на Родине. Этого ведь добиваешься? Да?

— А Сергей?

Приплыли! А это еще что такое? Я должен позаботиться о младшем брате, потому что… Что???

— Не понял! — немного отстраняюсь и пытаюсь выловить шустро бегающий взгляд. — В какой связи мы сейчас засранца здесь, в кровати, с тобой обсуждаем? Третий однозначно лишний здесь, тем более мой младший брат.

Она, хитрая лисица, упирается ладошками мне в плечи, тянется губами за поцелуем и кокетливо подмигивает.

— Я просто так спросила и потом, — мгновенно затихает и одними губами продолжает очень медленно вещать, — время чудес! Я подумала, что он мог бы проведать родителей…

— Они тебя общественно-полезным поручением все-таки наградили?

— Леш…

— Давай не будем, — большими пальцами глажу ее мягкие щечки и осторожно смахиваю случайно набежавшие слезинки. — Что с тобой?

— Ничего. Просто…

— Оль, он сам все решит, без поводырей и соглядатаев. Упрашивать и подгонять никого не будем и потом, житейский опыт и наша братская неистребимая любовь подсказывают, что Серый способен сам принимать, скажем так, сверхважные решения и абсолютно не нуждается в каком-либо пинке под зад, а уж тем более от тебя, душа моя.

— Алеша…

Нет! Не будем об этом говорить. Утыкаюсь носом в прохладную шейку и сильно дую в кожу:

— Бр-р-р-р! Я сейчас фактически сказал, что в этом направлении наш разговор окончен. Так что сменим тему, детка.

Климова смеется, тут же поднимает свое плечо и игриво к уху прижимает.

— Щекотно! Перестань.

Поздно, солнышко! Кажется, я опять завелся и настроился к более приятному общению с тобой. Шурую рукой по вздрагивающему женскому животу и бесцеремонно, властно, нагло забираюсь выше.

— Привет, малыш, привет! — сжимаю одну грудь и тут же потираю большим пальцем горячий, просто слишком жаркий, сосок. — Ты готова, детка?

Ольга сводит плечи вперед и, по-моему, хочет выкрутиться:

— Смирнов, не переводи наш разговор в горизонтальную плоскость! Не смей!

— У меня там, — глазами показываю ей, где именно, — утренний спонтанный стресс, душа моя. Твердо, очень каменно и чересчур надежно. Я возбудился и… Что сказать? Если прямо, без прикрас, то я… Стою!

— Извини, но ничем помочь не могу, — злорадствует зараза.

— Я намекну на способ? — на ухо шепчу.

— Ничего не знаю, Лешка. Абсолютно! По-русски не понимаю. Но ты можешь поговорить со своим братом.

— Нет. А вот мою физическую депрессию, Оленька, надо однозначно разогнать…

Она меня перебивает:

— Есть одно, — стерва злобствует и пошленько глазами играет, — народное, практически подручное средство, Алексей. Называется руко…

Не слушаю ее сверхрационализаторское предложение и продолжаю:

— … и настроить этого мужчину на полноценный рабочий день, чтобы плотское от насущного совсем не отвлекало.

— Рабочий день? Сейчас так остроумно пошутил, да? Ты, вообще, в своем уме, Смирнов? — подбирается к моей шее, облизывает кадык и пальчиком кружит по подбородку. — Ты ведь лентяй, Алешка. Жалкий говорливый проходимец!

— Я? — возмущаюсь. — Проходимец?

— Ты — огромный лоботряс!

— Кто-кто?

— Ты — Митрофанушка, тот самый Недоросль!

— Климова, тебе конец! Прекращай.

— Ты — маменькин и папенькин сынок. Ты, юноша, забыл свои обязанности, бросил всех на произвол судьбы — некованых кобыл, людей, своих друзей и…

— Климова! — угрожающе рычу.

— Ну что, Климова? Климова, Климова, Климова. Потом вдруг Оля, Оля, Оля. Еще немножечко «душа моя», конечно, «солнышко» и «одалиска». Ах, да! Царевна Несмеяна — ну, как я могла забыть!

— А еще «малыш», «детка», «девочка», — вклиниваюсь в перечисления.

Целую щечку, шейку, плечико.

— Леш…

— Да, малыш.

Она корчит надувшуюся мордочку, потом вдруг серьезнеет и тихо выдает:

— Ты, Смирнов, сбежал из дома, потому что…

— Ты заставила меня сбежать! Я выполнил одно твое, так сказать, персональное поручение. Ты попросила удалиться из твоей жизни и не мешать, — играю с мягкой грудью и пристально смотрю в красивые глаза. — Оль, я, наверное, что-то…

— Ты сказал, что все забыл, что это в прошлом. А теперь вдруг заново… — похоже, Климова обиженно щеки раздувает.

— Так и есть, я не обманул тебя. Это шутка, одалиска. Просто шутка, — улыбаюсь и подмигиваю. — Веришь?

Ну, детка, посмотри на меня и скажи, что:

— Да…

И все по новой! Заново! С самого начала, как по учебнику, по взрослому межличностному половому букварю! Ольга стонет — я соплю, дышу, шиплю. Господи, ей точно никогда со мной не рассчитаться — я ненасытен, а она виновна, а вместе:

«Мы — два озабоченных чудака!».

Вернувшись из приятного небытия, в которое я старательно ее еще разок отправил, Климова откидывается на подушку, громко дышит и лепечет:

— Ты теперь каждый неудобный разговор будешь так заканчивать? Секс, секс, секс?

— Ну, я не против, нет веских возражений, а впрочем, — обдумываю свой ответ, глядя шальным блуждающим взглядом в потолок, — как пойдет, детка. У тебя открыт кредит и не погашены передо мною векселя, пришло время рассчитаться по человеческим долгам. Так что…

— Что? Я не понимаю.

— Круто же, — подкрадываюсь ближе и носом вожу по ее влажной шейке. — Оль, а что нам еще тут делать?

— Прекрасно. Ты от безделья затрахаешь меня? — поскуливает, словно от бессилья плачет.

— Ты ведь виновата, солнышко? — прикладываю пальцем то одну, то другую коричневую кнопочку.

— Угу.

— Вот старайся — заглаживай, в прямом и переносном смысле, и содеянное тобой добротно исправляй…

О, твою мать! «Смирнов», давай назад! Какой уничтожающий взгляд у одалиски!

— Отодвинься, Леша. И не нарушай мою приватность.

— Чего?

— Теперь хочу спать, — смеживает глаза.

Я накрываю наши разгоряченные тела прохладной простыней, как белоснежным парусом, губами ловлю на смуглом личике солнечных зайчиков и щипаю дергающийся в определенном ритме кончик остренького носа.

— Леша, м-м-м, — шустро вертит головой. — Перестань. Дай поспать…

— Было ведь хорошо? — щекочу ее подмышки, щупаю бесцеремонно ребра.

— Не знаю. Если честно, не распробовала, — скулит и строит из себя обиженку. — Ты слишком напирал, а потом все внезапно прекратилось… Слишком быстро закончилось. Я не успела сориентироваться и ничего не поняла…

— Пожалуй, повторим? — за щечку кусаю. — С какого, конкретно, места твоя навигационная система перестала получать мой физический сигнал…

Теперь Климова лежит на спине с раскинутыми руками, касаясь пальчиками своей руки моего немного заросшего лица. Она перебирает ими, по-кошачьи бережно царапает, щекочет небритый подбородок, при этом глубоко вздыхает и очень жалобно скулит:

— Я есть хочу.

— Метафора?

— Вообще-то говорю, как есть, по факту. Прямо! Есть, значит, есть! Ага?

— Ты — прожорливая детка, а с виду и не скажешь…

— Я ведь со вчерашнего вечера ничего не ела, — жалуется. — Глинтвейн и ярмарочное угощение не считается.

— Я так и понял. Ладно, принято. Твое персональное задание получено. Вставай тогда, идем заморим твой голодный внутренний голос, уложим на лопатки твоего обжористого червячка. Хватит валяться — пора и честь знать.

Сажусь и спиной упираюсь в деревянное изголовье кровати. Ольга, придерживая на своей груди простынь, располагается рядом. Смешная, удовлетворенная и, по-моему, счастливая — взлохмаченная одалиска с колтуном вместо расчесанных каштановых волос.

— Оль, — прыскаю со смеха и легко толкаю даму в плечико.

— А? — нечёсаная симпатичная ведьма поворачивает голову, прищуривается и усиленно пытается сойти с орбиты солнечных лучей.