— Нет-нет. Не надо, я ведь не против, и потом, так даже лучше — теплее и надежнее. А тебе здесь хорошо? Нравится? Устал в сопровождающих бродить?

По-видимому, да. Сам не знаю, что со мной. А она? Что с ней тогда такое? Она заигрывает, что ли, соблазняет, привлекает, хочет, чтобы я киселём потёк? Вот же, вот же, смотри-смотри, «Смирняга»! Опять! Подмигивает и строит мне глазки, приподнимает одну бровь, затем облизывает губы и поправляет вязаную шапку. Приплыли! Да это же она, та самая «Оля Климова», только однозначно принявшая на грудь, наклюкавшаяся горячего вина с медом, гвоздикой, корицей, имбирем и еще какой-то до тошноты пахучей хренью. У тебя проблемы с алкоголем, солнышко? Еще один вскрывшийся грязный секрет? А как же гарантированный после этого веселья абстинентный утренний «банкет»? Ну, наверное, веселого Рождества, братуха. Завтра будешь волосы ей держать, пока миледи усядется возле фаянсового друга Ихтиандра из такой себе пучины Эруэлла* вызывать.

Эта вылазка в центр города, потом на набережную с одной лишь целью поглазеть на местную публику, так сказать, почуять дух Рождества — целиком и полностью ее идея. Я всего лишь поддержал и составил ей добровольно-принудительную мужскую компанию. В конце концов, не с Серегой же ее отправлять. Хотя я бы с удовольствием посмотрел, в каком некондиционном состоянии эти двое приперлись бы домой!

После двухнедельной добровольной отсидки в четырех домашних стенах, тщательной уборки в моей, уже бывшей комнате, естественно, на кухне, а также в наших общих службах, и предсказуемого переезда, опять же моего, на до ожиревшей печени и почечных колик неудобный братский диван — это наше первое спокойное, по-видимому, все-таки свидание после той разлуки и ее приезда сюда, в Манчестер, к нам. Серж, когда мы уходили на предпраздничный променад, демонстративно подвел к небу глаза, прочитал три раза «Отче наш» и даже пару раз прогундосил «Аллилуйя». Брат уже устал от нас! В большей степени, как это ни странно, от меня, чем от кружка. Приклеилось все-таки прозвище — засранец свое слово держит:

«Нет Оли! Есть кружок, кружочек и, конечно… Кружка».

У Серого, по-видимому, присутствует проблема с алкогольно-жидкой едой. К тому же, у этой странной пары появились от меня секреты и наступило слишком плотное общение. Мне, безусловно, все равно. Ну, не то, что бы я ревновал, но… Блядь! Какого черта он возле Климовой постоянно, слишком часто, трется?

Все просто, брат! Она оказалась благодарным слушателем и даже почитателем его творчества и утренней плаксивой игры на гитаре. Оля — меломан! Никогда бы не подумал, но факт есть факт. Серый очень ждет:

«Что кружка скажет на эту мелодию! А как тебе, кружок, такой рефрен? А это, как думаешь, круглячок, зайдет? А вот здесь такое жесткое звучание, словно лезвием да по оголенным нервам. А это знаешь, кто? Да, представь себе…».

— Мне кажется, горячего допинга на сегодняшний вечер более чем достаточно, пора немного чистым, без алкогольных примесей, воздухом подышать.

— Тут очень красиво! Только холодно. Бр-р-р! — Оля вздрагивает, дергает губами и закрывает глаза.

Нам, в смысле ей, видимо, все пофиг. Рассматриваю длинные дрожащие ресницы-щетки с мелкими снежинками, безопасно покоящимися на них. Розовые губы и ярко-красные блестящие от мороза щеки — зима Климовой к лицу. Это время года ей идет!

— Оль, ты спишь там? Чего зажмурилась? Одалиска? — рукой сжимаю талию. — У? Ну, ответь!

— Угу.

— Спишь, спрашиваю?

— Ты что? Нет, конечно, — открывает глазки и широко улыбается.

Естественно и очень-очень искренне. Сейчас она такая, какая есть! Какой я ее люблю…

— Ты пьяна, Климова! Это будет завтрашней передовой проблемой. Головная боль и головокружение, полнейшая интоксикация организма, сонливость, гадливость и отсутствие здорового аппетита. Уже не так весело будет. Может быть, хватит? — пытаюсь забрать полупустой бокал. — Гонг! Бац-бац! Остановись!

— Нет-нет, Лешка, ты ошибаешься. Мне очень хорошо и слишком весело, такое, знаешь, праздничное доброе настроение, красивые игрушки, словно в сказке, вкусная еда — жареные сосиски, сыр, хлеб с какими-то чудными зернышками. М-м-м! Обалденное горячее вино и я не пью…

— В том-то и проблема. Уже не помню какой это по счету бокал. Пить больше не надо — ты, Климова, взведена и основательно готова, пошатываясь, выходишь на отметку «СТАРТ». Отпусти, пожалуйста, — отцепляю бережно ее пальцы, перехватываю и сам быстро выпиваю оставшееся до дна.

У Ольги от изумления или негодования широко открывается рот и выпучиваются глаза.

— Ты! Это же… Смирнов! — звонко квакает. — У тебя с личными границами проблемы? Ты постоянно нарушаешь мои права! Ты… Что это такое? Это ведь мой бокал!

Ну, как сказать! Вкусная хрень! Может и себе четыре сразу в одну тару внутрь употребить?

— Думаю, что если не остановишься…

— Ты забрал мой глинтвейн, — шипит и смешно вешается мне на плечи. — Это что, по-джентльменски, Лешка? По-мужски? Да? Так тебя родители воспитали — забирай у слабого и ни в чем себе не отказывай, на здоровье пользуйся, пей до дна? А? Смирнов? Я к кому обращаюсь? Что ты молчишь?

Так! Давно мы что-то не скандалили, видимо!

— Идем-ка домой.

— Домой?

— А что не так? Нагулялась, наелась, напилась! Пора, похоже, баиньки.

— А еще приват! — висит на моих плечах и подтягивается на своих руках.

Я захлебываюсь собственной слюной. Кашляю и одновременно с этим укладываю свои руки поверх ее. Приват? Приват!

— Оль, что с тобой?

— Ничего, — вытягивает губы и прикрывает веки. — Я пошутила, Смирнов! Шутка! Я поклялась, что тебе…

— Да помню я. Никогда и ни при каком условии.

— Молодец! — шепчет с закрытыми глазами. — Молодец!

Так! Похоже, эта пьяная зараза отъезжает в свой дивный мир и без меня. Тормошу ее, сжимая кисти рук, легонько дую в румяное лицо:

— Домой?

— Как хочешь, Леша.

Пробуждаю Климову от пьяного погружения в себя, волоку ее к стоянке такси, усаживаюсь рядом и командую водителю:

«Домой!»

и тут же, естественно, называю наш адрес временного обитания.

В теплом салоне пьяную даму еще немного развезло и Ольга, ни в чем себе не отказывая, укладывается своей щекой мне на плечо.

— Оль, ты чего? — аккуратно дергаю и наклоняю голову.

У нее плотно закрытые глаза и блаженная улыбка на устах.

— Леш, все нормально. Правда-правда. Просто, — глубоко вздыхает, — я не знаю, как объяснить и как сказать…

— Есть что-то, чего я пока не знаю?

Вот дурак! Брякнул и, видимо, не подумал о смысле, о последствиях. О ней, вообще, ведь ни хрена не знаю. Так все между прочим и слишком около того. Разгадка где-то рядом! Рыскаю, брожу, не нахожу, а тайны, сука, ну никак не раскрываются. У меня сформировался определенный и чересчур тяжелый для моей самооценки вывод — я, по всей видимости, тупой.

— Люблю Новый год, Алешка. Это мой любимый праздник! Даже больше дня рождения. Понимаешь?

В этом совпадаем!

— Поздравляю, — хмыкаю. — Еще шесть дней, солнышко, и будет тебе загаданное под зеленым пластиковым деревом личное счастье. Это ведь, безусловно, проще. Не надо особых сил прикладывать — загадал и типа в течение трехсот шестидесяти пяти дней с доставкой на дом получил. Так эта фигня функционал свой отбивает? Другое дело — приложить усилия, побороться, перешагнуть через свой страх, наплевать на обиды и оскорбления, восстать из пепла. Какое же это тогда желание, да? Это долбаная работа и список охренеть каких обязанностей…

Она не слушает мой неконтролируемо изливающийся сарказм:

— Желания, подарки, поцелуйчики у елки, детское веселье, мандарины, шоколад. Дед Мороз, Снегурочка, Баба-Яга, девочки-снежинки, мальчики-снеговички и те же мальчики, но уже зайчики. Красота!

Хихикает и ладошкой прикрывает рот.

— Извини, пожалуйста, — смешно икает и немного морщит нос. — Последний бокал был однозначно лишним. Я что-то сильно разговорилась и откровенную ерунду говорю.