«Где-то тут, бродяга!».
Смайлик со злобной рожей с паром из ноздрей и еще раз:
«Пошел ты нах, уебищный папин подкаблучник!».
Киваю головой, мол, да, ты прав, мой брат, и выползаю из своей малышки.
— Добрый день! — подхожу к деревянной стойке, дебильно отклячиваю зад, упираюсь локтями и чуть ли не укладываюсь мордой по-кошачьи, и мило, с обворожительной улыбкой, обращаюсь к тетке в роговых очках с седой дулей на макушке.
— Здравствуйте, говорите, пожалуйста, тише. Это общественное место, молодой человек! Библиотека! — шипит старуха Шапокляк.
Ну, блядь, просто зашибись! Институт благородных девиц и не иначе, замечательное место работы для молодой девчонки. Я… Я… Я сейчас взорвусь!
— Извините, пожалуйста. Я тут в первый раз, правил ваших совсем не знаю…
И не сбрехал! В последний раз был в подобном «публичном» заведении на первом курсе института — мама приказала:
«Иди, сынок, учи основы черной металлургии. Потом зайдешь на кафедру высшей математики, я договорилась, и попросишься в ученики к профессору Шишкову. Леша? — Да, мама. Я пошел?».
И зашел…в студенческий клуб, а там вступил в молодежную ячейку студентов-альпинистов. Все! Весь мой опыт в таких убогих местах. Читальные залы, залы периодической литературы, иностранных переводов, каталог, кружок по книжным интересам — это все однозначно мимо. У моей матери прекрасная с любовью собранная домашняя библиотека — отец затаскивал нас с Серым туда, когда наказывал за порванные джинсы. Мы правили от всей души редкие книги — Толстому дорисовывали чуб, а Лермонтову наращивали ресницы и набивали татуажные перманентные брови. А тут… «Говорите тише!». Страшнючая тетка со сложной пикой на башке…
Где моя Климова? Где моя? Моя? Климова?
— Прошу прощения, мне нужна ваша сотрудница.
— Это не дом свиданий, молодой человек.
— Так и она не моя девушка. Это моя сестра, — вру и не краснею. — Двоюродная, правда. Но…
— Фамилия? — из-под очков на меня смотрит — старая карга подробно изучает. — Она сегодня здесь?
— Да, по графику. Ольга Сергеевна Климова!
Такие данные у меня есть.
— Адрес тоже говорить? — строю ей глазки — бабуля на мои заигрывания не ведется.
— Она в данный момент находится в хранилище.
Охренеть! Она что, музейный экспонат?
— Одна?
— Там соглядатаи ей не нужны. Она перебирает книги.
— Хотелось бы увидеть сестричку. Связь плохая, — вытаскиваю свой телефон и издалека показываю на якобы отсутствующие сотовые «палочки». — Я в городе проездом — буквально пару часов, потом самолет до Веллингтона…
— Вы из Новой Зеландии?
Это в Новой Зеландии? Просто наобум сказал. Я знаю только английского военного начальника, лорда Веллингтона. А тут… Блядь, как я удачно попал на гребаную старую интеллектуалку.
— Так получилось. «Врачи за здоровую планету», возможно, что-то о нас слышали?
— Да-да, конечно. Вы делаете очень благое дело. Спасибо, молодцы. Поддерживает и Африку, и Латинскую Америку.
Она тоже с искрой. Я несу пургу, а она еще и дальше ложное дерьмо разносит.
— Так что с моей сестрой? Как ее достать из хранилища? — по-моему, я облизываю губы и страстно на эту старушенцию дышу. По крайней мере, у нее потеют стекла и колышутся тонкие волосики.
— Лучше спуститься. Могу Вас провести. Не возражаете?
Бабуля, я тебе такого кузнеца подгоню — распустишь жидкие волосики и ночами похихикаешь.
— Буду очень признателен. Спасибо Вам большое. А Вас как зовут?
— Анна Николаевна.
— Позвольте руку Вам поцеловать?
И…
Она не отказалась! А с меня, естественно, не убудет!
Мы спускаемся на допотопном канатном лифте в какой-то кромешный ад, тот самый Аид. Сыро, темно, вонюче, затхло. Я в этой религиозной ерунде вообще-то не очень разбираюсь, но это определенно АД с одинокой красной лампочкой на одном-единственном выходе.
— Вам туда, — она указывает рукой направление и сообщает еще некоторые ориентиры. — Оля любит тут находиться, забьется в угол с романтической литературой — думает, что никто не знает, и запоем читает, ее один раз тут даже замкнули. На следующий день нашли спящей на стопке книг. Она устроила большой скандал, у нее дома остался без присмотра очень больной отец — мы даже не знали об этом. Теперь всегда проверяем…
Замечательно! Вы — очень чуткие люди! Нагло улыбаюсь и говорю ей обычное «спасибо». Ждет поцелуя в руку? Бабуля, иди-ка погуляй. Нам с Климовой нужно кое-что обсудить наедине, без свидетелей.
— Мы через полчасика поднимемся наверх. Хочу попрощаться с ней, уезжаю ведь на целый год, а с ней сто лет не виделся. Понимаете?
— Да-да. Тридцать минут.
— Возможно, немного больше.
Ей нужно будет привести себя в порядок, я должен буду успокоиться. Тридцать минут — это среднее время запланированного действа, а вообще говоря…
— Тут все равно никого нет. Так что Вам никто не помешает!
Ну тогда, престарелая мадемуазель заслужила. Ух, сексуальная чертовка!
— Позвольте Вашу ручку….
— Нет-нет. Это уже лишнее.
Стою и жду, пока бабуля сгинет с поля моего зрения. Затем разворачиваюсь «кругом» и спокойно шествую по чересчур «возвышенным» коридорам, заставленным огромными стеллажами старых книг:
«Где же ты, Оленька? Ау-у-у!».
В финале бесконечного коридора замечаю какое-то очень осторожное движение — кто-то тонкий с чем-то возится, что-то двигает, смешно кряхтит, похоже, слабенькое чудо устанавливает к полкам слишком неустойчивую лесенку. Все ясно! Одалиска намерена закинуть перебранные книги на соответствующие верхние полки-этажи. Ступаю тихо, стараюсь не спугнуть, слушаю женское урчание. Ольга что-то напевает под нос, берет по паре книг одной рукой, второй раздвигает стоящие прямоугольники на полках, трамбует, затем проглаживает корешки и чуть отклоняется — вроде как любуется своей качественно выполненной работой.
На ней обтягивающие джинсы и моя любимая в облипочку белоснежная футболка. Оттопыренная попка, играющий ягодичный ряд, осиная талия, тоненькие ручки и не длинное коромысло плечиков. Нормально — все, как всегда. Ускоряюсь, подхожу ближе, практически носом утыкаюсь в ее лопатки и предотвращаю неизбежное падение гибкого тела назад цепким захватом обеих рук за слишком тонкую талию.
— Ай-ай-ай! — пищит, но не вырывается.
— Тшш, одалиска-интеллектуалка, — возвращаю ее ноги на ступеньки, подхожу ближе, плотнее, теснее и утыкаюсь пахом ей в зад — пусть чувствует, что там сейчас очень неспокойно. — Поймал непослушного ребенка!
— Алеша?
— А кого ждала?
— Никого, — укладывает свои руки поверх моих и пытается раскрутить замок так называемой верности или плотского воздержания. — Отпусти, пожалуйста. Я на работе, это рабочее место, здесь много людей, а ты ведешь себя…
— Очень озабоченно! — предлагаю свой вариант.
— Смирнов!
— Перестань, — прихватываю зубами ткань на спине, прикусываю и собачьим движением пробираюсь к шее. — Спустись пониже, Несмеяна! Ну же, ну! Смелее.
— Ты…
— Пришел типа прощаться. Все нормально. Распрощаемся сейчас и поедем наше расставание по-царски, в последний раз, с шиком праздновать.
Наглею и вытягиваю ее футболку из-под пояса зауженных штанов, она шипит и охает:
— Прекрати немедленно! Леша, что ты творишь? Зачем? Что ты себе позволяешь?
— Что, что, что такое, одалисочка? — запускаю руки под футболку, глажу рельефный горячий животик, пальцами, естественно, попадаю в пупок — ловлю женское хи-хи и о-хо-хо, легонько щипаю кожицу вокруг, а потом поднимаю свои клешни вверх. — Привет, привет, привет, малышечки!
— Я буду кричать!
— Сомневаюсь, Оля. Очень сомневаюсь, — сжимаю полушария, а затем резко дергаю чашки вниз.
Сука! Блядь! Твою мать! Горячее женское мягкое тело. Господи! Прикрываю глаза, шиплю и утыкаюсь лицом в ее вздрагивающее плечо:
— Постой так! Просто стой! Не дергайся, пожалуйста, — бубню, но надеюсь, что ей все четко слышно. — Оль?
