— Ты — придурок, что ли? — похоже, Николай на полном серьезе о моем умственном развитии спрашивает. — Она — стриптизерша в ночном клубе или дешевая проститутка?

— Такого я, Колян, не говорил.

— Блядь, Смирняга! Иди ты, знаешь, куда.

— Я ничего о ней не знаю, Коля, — перехожу в режим «Смирнов-серьезный вид». — Ничего! Глухо. Кроме имени и фамилии, конечно. Она — дочь хорошего друга моего отца, как оказалось, училась у моей мамы в институте, потом куда-то испарилась, и вот заново нашлась. Я, — сглатываю и тянусь за белоснежным полотенцем, — действительно встретил ее в ночном клубе. Она танцевала какой-то восточный танец. Вообще не обратил на нее внимание, а потом… Коль, хрен теперь поймет, но она меня очень заинтересовала. Она…

— Мужчины! Эй, Коля, Леша! — Настя орет во всю свою беременную глотку. — Есть заманчивое предложение…

— О, твою мать! — Колька шепчет. — Это, бля, вообще не к добру. Она такое сейчас просит, что я теряюсь. А в интиме… Ты знаешь, Лешенька, есть подозрение, что мы вчетвером сегодня отправимся в эту тайгу и там, разбредясь по сторонам, устроим гон-интим, как в брачный период у оленей…

Он ржет, а мне вот не до смеха.

— Заткнись, Суворов. Интим! Беременная в «тайге» с одноруким «насильником и извращугой». Все! Этот стойкий воин, — легонько бью себя в грудь, — может блевануть от таких супружеских подробностей.

— У нее гормоны, как у крольчихи…

— Заткнись, кому сказал, однорукий бандит, — рявкаю на друга и строю сверхсерьезную морду.

— Все-все. Молчу.

— Мальчики…

Чудесненько! Я — мальчик под два метра ростом, с жаждой плотских утех и коварным планом по завоеванию одной строптивой дикой козочки. Такой себе… Пацанчик со взведенным курком!

— … идемте в лес! — Настя озвучивает то, что я только вот транслировал ее горе-мужу. — Все вместе. Подышим воздухом, посидим у костра. Обед на природе, что скажете? А? Коленька?

— Я — за, — хоть и не «Коленька», но тоже имею право голоса, тем более что у Климовой очень заинтересованно сверкают глаза.

Завелась, чертовка! Секса, видимо, просит? Твою мать, что я порю? Остынь, Смирняга, перестань. С утра вы с ней очень плодотворно помолчали после того, как на кухне за утренней чашкой кофе выяснили, что «я какого-то настоящего продолжения хочу».

— Оль? Что скажешь? Заманчиво, а? — подхожу как будто только к ней и неуверенно беру за руку. — Прогуляемся на свежем воздухе?

— Я не возражаю, Леша. Если ты закончил, то хотелось бы…

Я шумно усмехаюсь — шиплю и со свистом весь окружающий воздух носом забираю:

— Так! Колян! Готовь провиант. Настя, а ты как? С таким-то грузом!

— Не переживайте. Машиной доберемся до кромки, а там чуть-чуть пройдем.

Через два часа выдвигаемся в лесок. Я подхихикиваю и тяну Олю за руку к своей машине:

— Не боишься в лес идти со мной? Я там стану неконтролируемым — возможно, ничего пока не обещаю, — настоящим диким зверем. Гиббоном, длинноруким орангутангом, — рычу и демонстрирую ей свой грозный вид. — Повалю тебя на землю, схвачу за волосы и затяну в какую-нибудь берлогу, медведя матом выгоню — пусть снаружи покараулит, и, — взмахиваю рукой, словно даю на благое дело властную отмашку, — сполна отыграюсь на тебе за оставшиеся семь дней. У?

— Нет.

И все? Ни объяснений, ни подколов, типа, я со снежным человеком в интимных отношениях была, а со Смирновым и подавно сдюжу.

— Оль…

— Перестань. Это не смешно.

Заткнуться, что ли? Замолчать до тех пор, пока сама о разговоре не попросит?

Периодически проверяю свой телефон — жду звонка или сообщения от Макса насчет моего возможного крестного отцовства Сашки. Пока Надежда не дает добро — то им холодно, то вдруг жарко, то крысеныш слишком маленькая, то кукла не в настроении, то у шефа очередной приход. Малышке три с небольшим, скоро будет уже четыре месяца — рановато, но у меня это крестное отцовство сильно подгорает:

«Хочу, хочу, хочу!».

— Ты ждешь звонка? — замечает мое нетерпение и кивает на телефон.

— Мне кое-кого обещали, одалиска. Гарантировали, а теперь вот благополучно сливаются.

— Кое-кого? Рабовладельческий строй какой-то, — дергает ручку и не может открыть дверь, то ли силы не хватает, то ли какой-то хитрый человек специально плотнее замкнул — история умалчивает об этом факте.

— Помочь?

— Если тебе нетрудно.

— Легко, без проблем.

Немного подтягиваю вверх, а затем открываю и быстренько хватаю Климову за талию. С двумя важными целями — обнять и приподнять.

— Спасибо, — усаживается и расправляется в салоне, осторожно отталкивает мои руки. — Мне уже удобно и помощь не нужна.

Ухмыляюсь и иду на свое место. Как скажешь, строптивая девчонка? Но вот так, изумруд души моей, я тебя и приручу! Будешь-будешь из моих ладоней есть и пить.

— Алеша?

— Угу…

— Не придумывай себе ничего, ладно?

Это еще к чему? Ляпнула и на хрен все мечты похоронила. Ей-богу, бабам нужно подрезать язык.

— Оль, у меня с фантазией вообще беда. Ни в школе, ни в институте, да и во взрослой жизни ничего толкового соорудить не могу. Сочинения — стабильно два-два. В голову никакая муть никогда не приходила — любви в современной прозе-лирике не находил, отец смеялся, а мать ремня давала. Серега выкручивался за себя и за меня, как за того парня. Ну не лезет в этот чугун никакая чушь и, уверяю тебя, в ближайшем будущем и не предвидится в том направлении никаких подвижек, мозг мягче и пластичнее с возрастом и накопленным опытом, увы, не стал, — нажимаю кнопку запуска двигателя, поворачиваюсь к ней и, широко улыбнувшись, чуть ли не кричу. — Поехали за приключениями, одалиска!

Они нас точно в том диком месте ждут.

Я люблю этот лес, деревню, Суворовскую базу, за возможность просто побыть в одиночестве. В тотальном, абсолютном, без пресных рож опостылевшей людской толпы. Всегда после выполненных обязательных работ уезжал в придуманную чащу, так небольшие лиственные заросли и немного хвои — Малышка знает все потайные места «Смирнова А. М.». Она — надежная и молчаливая подруга, в курсе всех моих «неблаговидных» дел, но ни ржания, ни гу-гу, ни звука. Там я спешиваюсь, усаживаюсь на слишком частые пни, поваленные деревья, или лежу на душистой хвойной подстилке, уставившись в небесный потолок; иногда ору — куда без этого, но все чаще молча растираю руками брови, сжимаю переносицу, массирую виски или щипаю щеки — так себя от приобретенного дерьма в безумном мире избавляю. А сегодня в этом месте вместе с ней! Впервые! Понравится ли ей? Очень странно, но я не хочу быть один — сейчас мне это совершенно не нужно. С ней, с Ольгой, просто помолчать, как ощутимо прикоснуться к чему-то божественному. Какая-то бесовщина и странные дела!

— Не отходи от меня далеко, пожалуйста, — мы следуем параллельно друг другу, на расстоянии где-то метра три, не больше. — Слышишь? Оля! — кричу, а она в ответ мне молча кивает, вижу только, как губы растягиваются в буквах:

— Угу.

Прогну девчонку! Заставлю! Она мне интересна. Хочет дружбу, значит, будем крепко дружить. Это я умею! Перекрещу девчонку, дам ей мужское имя «Олег» и буду считать, что с парнем хорошо общаюсь. Твою мать! Откуда эта живая на мою голову беда вообще пришла? Долбаное первое апреля, тот чертов клуб, ее танцульки, несостоявшийся приват, больной отец и на финал моя упрашивающая мать.

— Алеша, — по-моему, пугливо, с ужасом мое имя шепчет, — Алешенька… Я… Иди сюда, пожалуйста. Скорее-скорее.

Твою мать! Быстро двигаю ногами к ней, а она показывает знак рукой, мол, тише по иголкам наступай. Тут нет медведей, и кабанов ни разу не встречал, зато есть тонконогие косули. Зимой сбиваются в небольшие стайки и выходят к Суворовым на индивидуальный продуктовый прикорм.

— Смотри! Там, — указывает рукой. — Вон она…

Красивое и грациозное животное замерло и, по-моему, смотрит на нас, но вроде бы не видит или искусно маскирует безразличие. Жует жвачку, дергает ушами и размахивает малюсеньким хвостом.