— Иди вперед.

— Леш, — оглядываюсь, как преступница, по сторонам.

— Хватит разговоров, Оля. Поехали, пожалуйста, домой. Тошно находиться в этом счастливом многодетном семействе. Блядь! Похоже, я тут окончательно завелся. Ты…

— Не виновата ни в чем, — всхлипываю и шепчу. — Ни в чем, ни в чем, Алешенька…

— Я не виню, — открывает мне дверь и помогает забраться внутрь. — Не виню, не виню, душа моя. Успокойся, детка. Мне просто нужно выбраться отсюда. От этого семейного сиропа у меня очевидный желчный застой.

Вечерний умиротворенный город, раскинувшийся на двух шикарных берегах реки. Он словно разделен на половинки — правое и левое предсердие, а речная гладь — центральная аорта, главная водная артерия, стягивает два любящих сердца вместе, две неприкаянные, но все-таки влюбленные друг в друга души.

— Алексей, давай на набережную свернем? — прикасаюсь к его щеке. — Ненадолго. Хочу поговорить. А? Пожалуйста. Это важно.

Он дергается, отклоняется, на меня не смотрит, а только злобно шипит:

— Нет. Этого не будет. Не будет. Сука! Я там уже был. Хватит — наелся в прошлый раз на сто с лишним лет. Только не там. Ты опять? Опять? Блядь, да что не так? Что ты хочешь, Оля? Извини, извини, извини меня.

Хочу поговорить и просто все ему рассказать. Он должен знать, какая я лихая мать, должен… Чтобы не питал иллюзий, ведь если не получится, то вот такой по обстоятельствам нас ожидает гребаный сюрприз.

— Пожалуйста, Алеша. Я прошу.

— М-м-м-м! Первая кочка и ты опять сдаешься. Господи! Приплыли! Нет-нет-нет. Не уйдешь! Не могу тебя потерять… Ты не уйдешь — я не позволю! — он пронзительно кричит, а я зажмуриваю глаза.

— Нет! Ни в коем случае. Я не сдаюсь. Не сдаюсь, Алешенька.

— Господи! Да за что? Что ты вытворяешь, детка?

Вижу, как указывает поворот и резко разворачивается, а машина шустро и легко, словно по горному серпантину, спускается к парковке. Остановившись и заглушив мотор, Алексей поворачивается ко мне и с гневным выражением на своем лице хрипит сквозь зубы, выплевывая хлесткие фразы в мое лицо:

— Мы не расстанемся, не разбежимся и не разведемся. М-м-м! Даже не мечтай об этом. Сразу предупреждаю, — он машет перед моим носом указательным пальцем, а я, как за учительской указкой за траекторией слежу. — Не расстанемся, что бы ты сейчас тут мне не завернула, я не уйду и не брошу тебя. Слышишь? Доходчиво? Что уставилась, как неживая? Отвечай, когда к тебе обращаются! Оля!

— Нет, не расстанемся. Просто…

— На выход! — кивает подбородком через мое плечо. — Выходи из машины! Быстро на воздух. Марш, кому сказал!

Он не дает ни одного слова в свою защиту мне сказать. Я спрыгиваю с подножки, прикрываю дверь, оборачиваюсь и жду, когда он подойдет и поравняется со мной.

— Алеша…

— Туда. На колоннаду, — хватает меня под локоть и сильно тянет, да практически по воздуху несет.

У него и так не очень радужные ассоциации с этим местом, а тут все заново, опять.

Мы кружим на загруженной людьми центральной набережной уже полчаса. Я только порываюсь начать разговор, как он тут же отворачивается, отходит от меня, уставившись в черную воду, что-то шепчет и дергает за волосы себя. Я должна начать, раз все это заварилось из-за меня. Мне вытягивать нас и спасать…

— Иди ко мне, — улучив подходящий момент, подкрадываюсь к слишком нервному Смирнову, раскрываю его руки и маленьким котенком прижимаюсь спиной к его груди, — обними, если дорога…

Он быстро сводит свои руки на моем животе и подбородком фиксирует мою макушку.

— Ну вот и все, Алешка. Я в тисках! Ты держишь крепко? Мне не вырваться, не убежать?

Жду, когда хоть что-нибудь ответит.

— М-м-м-м. Об одном прошу, не мучай меня. Что ты делаешь?

Прикасаюсь к его правой руке, вернее, только лишь к безымянному пальцу, скованному моим кольцом.

— Горячо, очень жарко, словно в горниле. Не находишь, Лешка?

— Оль…

— Можно? — пытаюсь его правую руку оторвать от себя.

— Нет.

— Успокойся, любимый. Я ведь не убегу.

Он позволяет, а я быстро перекрещиваю наши пальцы и укладываю свое кольцо поверх его.

— Смотри, какая сила, Лешка. Металлическая, благородная, золотая. Без примесей и драгоценных камней! Только чистый металл — девственный, кипучий, яркий! — поднимаю эту сцепку и кручу перед его лицом. — Видишь? — затем подтягиваю наши руки к своему рту и прикасаюсь губами к его обручальному кольцу. — Мы не расстанемся, если ты сам этого не пожелаешь. Я обещаю, что не буду противиться, если ты вдруг скажешь, что я… Дрянь.

Боже! Как же тяжело! Невыносимо! Очень больно! Мои грехи тянут нашу новую семью в жуткий ад, в бездну, на заиленное дно.

— Алеша?

— М?

— Я задам один вопрос? Если мы еще играем? Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Без проблем. Готов, душа моя! Задавай, — чересчур спокойно произносит.

Задираю голову и пристально рассматриваю мужа снизу — гордый вздрагивающий слегка заросший подбородок, трепещущие длинные ресницы, широко раздувающиеся ноздри, гуляющие по скулам желваки и дрожащая, как будто бы в припадке, нижняя губа — он смотрит вдаль, меня сейчас не видит. Задумчивый и очень рассудительный, с четкой горизонтальной морщинкой на высоком лбу и с перпендикулярной ей короткой линией над переносицей…

— Ты хочешь детей? — и быстро добавляю. — От меня?

Лешка сглатывает и со стоном кривит лицо.

— Оле-е-е-е-чк-а-а-а.

— Ответь, пожалуйста. Ты хотел бы детей от меня?

Он прищуривается и опускает взгляд ко мне:

— Очень, детка. Очень, очень, очень… Я…

— У меня…

— Неважно. Стоп! Не надо.

— Погоди, — прикрываю тремя пальцами его губы, — тшш, не мешай. Я не смогу дальше двигаться, если сейчас не выскажусь. Потерпи немного.

Мы оба замолкаем и чего-то сверхъестественного в абсолютном вакууме ждем.

— Там, на маяке, у Пети. Ты помнишь, Алеша?

— Да, конечно, — спокойно подтверждает.

— Ты спросил: «Где твой ребенок, Климова, где твой сын?». Я разозлилась. Помнишь?

— Олечка, это не мое дело, у каждого человека есть прошлое, которое прошло. Так ведь?

— Я ответила, что у меня нет детей, — настырно продолжаю.

— Ты…

— Я солгала, Алеша. Вернее, недоговорила. У меня больше нет ребенка — так правильнее, так я должна была ответить. Но сыночек был! Он, — опускаю голову и прижимаю подбородок к самой шее, — умер, я бездумно и очень опрометчиво прокляла свою малютку. Пожелала ему смерти, и он в день своего страшного рождения… Ушел. Родился слишком крошечный и…мертвый.

Муж громко дышит. Не знаю как, но четко ощущаю эту мощь. Его грудная клетка бьет мне в спину, словно тараном прошибает, и пытается пронзить насквозь.

— Он сделал мне ребенка. По-другому и не скажешь. Пожалуйста, поверь, я этого не хотела. Делала все, чтобы не забеременеть, чтобы случайно этого не произошло, но… Дима не пользовался никакими контрацептивами, он или забывал, или специально в моем присутствии разрывал презервативы. Он…

— Сука гребаная! Больная тварь! Убью, — рычит.

— Тшш, Леша, пожалуйста. Перестань! Не надо.

— Убью его, убью.

— Он уже наказан, а ты не злись. Ну, — вытягиваю руки и закидываю ему на шею, не глядя, глажу густые слегка волнистые волосы, перемещаюсь на затылок, спускаюсь ладонями на уши, и шепчу. — Пожалуйста, тшш. Хватит! Я прошу.

Лешка утыкается носом мне в макушку и елозит губами по волосам. Цепляется зубами и щетиной — больно тянет и с корнем отдельные волосины выдирает.

— Я родила раньше срока. На нервной почве, видимо, началась родовая деятельность. В тот вечер я была одна. Не паниковала, не дергалась, взяла сумку, там были приготовленные вещи, проверила все документы, полисы и договоры, пересчитала отложенные деньги и спокойно вызвала такси. Все начиналось хорошо…

— Оля, душа моя, идем на лавочку.

— Нет! Я не сяду, просто не смогу смотреть тебе в глаза. Давай так, у речки, у этого бортика, с видом на бесконечный горизонт. Смирнов, ну потерпи меня. Может быть…