— Конечно! — с непоколебимой уверенностью откликнулся директор. — Я работаю, они зарабатывают. Только спасать мне больше некого…

Тут я открыла рот с твёрдым намерением намекнуть собеседнику, что он, скорее всего, ошибается. И дела в верхушке компании не так уж и радужны… Но Игорь Алексеевич не позволил мне произнести ни звука.

— Хватит вопросов! — полушутя-полусерьёзно отрезал он, негромко стукнув по столу. — А то я уже чувствую себя совершенно по-идиотски. Сижу на первом свидании с девушкой и говорю о жене. Боюсь представить, что вы обо мне думаете!

— Ничего! — испуганно возразила я. — Всё нормально, правда…

Однако директор мне явно не поверил, продолжая сверлить меня тяжёлым взглядом. И в этом была виновата исключительно я сама — слишком поторопилась с ответом. Боялась потерять доверие спутника и снова получить в собеседники нелюдимого руководителя…

— А хотите, сравняем счёт? — внезапно осенило меня.

И в глазах Игоря Алексеевича зажёгся огонёк любопытства.

— Чтобы убрать неловкость, я могу рассказать что-нибудь из своей жизни, — улыбнулась уголками губ. — Что-то, что наверняка изменило бы ваше представление обо мне не в лучшую сторону, если бы не было прошлым.

Да, я рисковала, предлагая подобное. И сильно. Но во мне теплилась надежда, что директор окажется адекватным и поймёт, куда я клоню… Или не согласится, что было бы ещё лучше.

— А давайте! — помедлив, задорно кивнул мужчина.

Пришлось уступить, отложив историю о шантаже на другой раз.

Ничего. Никуда наблюдатель не денется. Это я точно знала. Будь у него другие варианты, он бы ни за что не подошёл ко мне… К тому же, если судить откровенно, Игорь Алексеевич, являясь, по сути, единственным реальным руководителем компании, действительно вполне мог проворачивать что-то незаконное — я его слишком плохо знала, чтобы с уверенностью утверждать обратное. А значит, прежде чем принимать чью-то сторону, мне следовало узнать его поближе.

Чтобы собраться с мыслями и перейти к выполнению обещания, мне потребовалось минут пять. Или десять. Во время которых Игорь Алексеевич сначала молча и терпеливо ждал, потихоньку подъедая своё блюдо, а потом всё-таки не выдержал.

— Если вам неприятно, можете не рассказывать, — отложив вилку, объявил он. — Это необязательно.

— Нет, напротив! — тотчас встрепенулась я. — Мне хочется рассказать. Просто я не могу определиться, с чего начать.

— Тогда предлагаю тоже начать с родителей. Как я понял, вы живёте с отцом и мачехой?

У меня было два варианта, почему директор задал именно этот вопрос. Первый я связывала с неприятной сценой моего возвращения за пальто, а второй — с его грандиозными планами в отношении меня… И пускай я не смела на них надеяться, всё равно чувствовала себя обязанной ответить максимально честно. Чтобы Игорь Алексеевич не испугался последствий и тщательно подошёл к выбору мачехи для Димы. Кто бы ей в результате ни стал.

Лично я не желала подопечному своей судьбы.

— Да, но мы с Натальей не очень ладим. Как вы, наверное, заметили, — всё-таки намекнула на определённые события.

— Немного, — с лёгким оттенком вины улыбнулся Игорь Алексеевич.

Так, что мне снова стало стыдно.

— На самом деле всё могло сложиться иначе. Например, если бы папа её любил, или она испытывала бы к нему какие-то чувства, или хотя бы уважала меня… — потупившись, несколько путано от волнения пояснила я. — Но она попала к нам в дом по другим причинам. Точнее, из-за меня.

Мне не было необходимости поднимать голову, чтобы увидеть направленный на меня удивлённый взгляд. Я и без того знала, что в глубине завораживающих карих глаз собеседника плещется непонимание. И боялась, что оно перерастёт в отвращение… Однако отступать не собиралась.

Если директор окажется неспособен понять разницу между прошлым и настоящим, мне с ним не по пути.

— Смерть мамы стала для нас серьёзным ударом, — вздохнув, приступила к сути истории. — Пока она болела, мы ещё как-то держались — искали новые способы лечения, доставали экспериментальные средства, консультировались с врачами, пробивались заграницу… В общем, больше года крутились как белки в колесе, всячески пытаясь облегчить её участь. Папа работал, я почти всё свободное время проводила дома, прилежно училась, готовила и убирала — делала всё, чтобы порадовать маму. Мы до последнего верили в лучшее… А потом всё рухнуло.

Чем больше я говорила, тем глубже погружалась в воспоминания. Я словно заново переживала те страшные события и в сотый раз убеждалась — мы сделали всё возможное. Но раньше от этого понимания легче не становилось, а теперь по телу будто разливался прохладный заживляющий бальзам…

Нда. Не зря всё-таки психологи советуют высказывать свои переживания вслух. Желательно — кому-нибудь в уши. Это действительно помогает. И каждый раз всё больше.

— Похороны обесценили наши старания, забрали смысл жизни и обесцветили мир, — тем временем продолжила я. — Если невзгоды сплотили нас, то их горькое окончание, наоборот, отдалило друг от друга. Папа взялся за бутылку и погрузился в себя, напрочь забыв о моём существовании, а я бросила школу и пошла вразнос. Быстро влилась в какую-то сомнительную компанию, начала пить, курить, ругаться и прочее… И всё шло неплохо, пока мне не пришла в голову мысль купить сигареты по найденному в парке паспорту.

Как ни странно, Игорь Алексеевич слушал не перебивая. Я ждала осуждения, словесного или мысленного — а вместо этого, украдкой покосившись на собеседника, встретила глубокое, полное и искреннее сочувствие! Складывалось впечатление, что директор не просто выслушивал мои откровения, а примерял их на себя. Или, скорее, на сына. Искал аналогию… Что не оставляло мне возможности ни прекратить рассказ, ни соврать, ни опустить наиболее мерзкие факты своей биографии. И пусть шанс, что мои предположения верны, составлял мизерную долю процента, а вероятность провала с каждым словом увеличивалась в геометрической прогрессии — неважно! Ради Димы я была готова рискнуть всем. Уж очень привязалась к подопечному.

— Тогда мной впервые заинтересовалась полиция, — сморгнув, разорвала зрительный контакт. — А так как ничего незаконного им обнаружить не удалось, меня просто отвезли домой. Провели с отцом разъяснительную беседу — и он очнулся. Устроился на какую-то работу, развёл бурную деятельность, что-то требовал, наказывал… И я, глядя на него, тоже немного остепенилась. Вернулась в школу, стала меньше курить… Хотя меня по-прежнему тянуло на улицу. Но через пару месяцев после нормализации всё вернулось на круги своя. Папа снова схватился за бутылку, а я благополучно сбежала. Уже по-настоящему, с полным осознанием последствий.

Тут мне пришлось сделать паузу, чтобы перевести дух и промочить горло. Однако Игорь Алексеевич не воспользовался моментом и даже не шевельнулся, не прекращая буравить меня своим фирменным пронизывающим взглядом. Только не давящим, а выжидающим.

— Сейчас очевидно, что мне банально не хватало поддержки и я искала, за что зацепиться, — пояснила на всякий случай. — Требовала внимания к себе, нехватку которого ощущала до этого. Пыталась вернуть отца. Плюс переходный возраст вдруг решил показать себя во всей красе… Но тогда я не особо понимала, что и зачем делаю. Мне просто хотелось свободы.

В ответ директор несколько раз задумчиво кивнул, соглашаясь с моими выводами — и у меня отлегло от сердца.

— В тот раз папа спохватился сам, — уже значительно веселее обронила я. — Подал заявление, меня нашли и вернули. Правда, надолго отца опять не хватило — и всё повторилось. И второй раз. И третий. С каждым разом он вспоминал обо мне всё позже, а держался всё меньше. А потом кто-то из органов сдуру шепнул папе, что в полных семьях побеги детей случаются реже — и в доме почти сразу появилась Наталья. Не знаю, откуда он её взял, чем она его зацепила и как уговорила жениться. Однако лучше не стало. Расслабившись, папа совсем ушёл из реальности, прихватив с собой мою новоиспечённую мачеху, и достучаться до него привычными способами, как я ни старалась, больше не удавалось. Вскоре деньги совсем кончились, с едой тоже наступили перебои, а так как всю мелкую технику отец продал ещё раньше, я решилась на отчаянный шаг — попыталась стянуть на рынке палку колбасы с витрины. Не столько из необходимости, сколько от отчаяния… Но у меня ничего не получилось — и сейчас я этому только рада.