И так странно он протянул последнюю фразу. С какой-то невыразимой интонацией, которая заставила Люцию насторожиться. Но не слишком. Ноющая боль по всему телу отвлекала.

— Ночь, — повторила она и поднялась на нетвёрдые ноги. Чистые хлопковые штаны прикрывали их, ступни оказались босы. Люц попыталась разрядить обстановку однобокой улыбкой: — Почему мне кажется, что дальше следует «и»?

Далеон передёрнул плечами и отвернулся, высокомерно задрав нос.

— Каир оставил для тебя обезболивающее зелье, — проигнорировал вопрос. — Оно в кружке на столе. Возьми, если надо.

— Надо, — нахмурилась девушка и поковыляла к указанному месту. Ей не нравилось, что они с Далеоном снова затевают сору. Сейчас вообще не до этого. Надо собираться в путь и отчаливать обратно в Ригель, спешить домой. Враг добился своего — продал Далеона, как раба, — а значит, второй ход не заставит себя ждать. Если он уже не свершен.

Люц боролась с отчаянным ощущением, что они безбожно опаздывают. И самое худшее — она не знала, куда и на что.

Каким будет следующий удар врага? Куда он прилетит? Достаточно ли защищён замок и его жители? Беспокойство за Руби, Изу, Виктора, да даже за Рафаэля с Меридией, охватило с новой силой.

Девушка тряхнула волосами и попыталась сосредоточиться на насущном. Не до уныния и пустых волнений. Проблемы стоит решать по мере поступления, а не всей кучей сразу.

Перед ней на трухлявой столешнице, уставленной мисочками, пучками трав, склянками и засаленными бумагами стояла две глиняные кружки без ручки. В одной плескалась зеленоватая жидкость с кусочками плохо процеженных травинок, в другой — мутно-коричневая, похожая на чай.

Возможно, это и правда чай. Для Далеона.

Она взяла свой напиток. Понюхала раствор — его душистый цветочно-ягодный, словно у парфюма, запах ничего о составе не сказал — и осторожно отпила. Холодная жидкость прокатилась по нёбу и ударила в голову, как резкие духи. Вкус оказался горьким, сладковатым и вяжущим на языке.

Люц передёрнуло. Странное зелье, и всё же бывают лекарств похуже. Настолько горькие и кислые, что плеваться тянет. Это терпимое. Напоминает, конечно, душки придворных дам, но терпимое.

Лекарь звероморфов вероятно использует местные, и потому не знакомые Люции, растения.

Десница опёрлась бедром о край стола, потому что устала стоять прямо, и продолжила пить снадобье большими глотками с перерывами на глубокие вдохи. Ну, не возможно такую гадость опрокинуть залпом!

Попутно следила за Делоном. По красивому лицу его гуляли желваки, ногти впивались в мускулистые предплечья до побелевших костяшек. Темно-синяя туника облегала тренированное тело, а кожаные штаны — крепкие ноги. И узкие бедра.

Юноша расхаживал по шатру, из угла в угол, как тигр загнанный в клетку.

И тут-то её осенило: он за злостью пытается скрыть напряжение, тревогу, неуверенность.

— Что тебя беспокоит? — спросила Люция. — Ты же сам сказал — мы здесь в безопасности.

Он замер и посмотрел на неё недоверчиво. Как бы говоря: «Ты что дурочка? Не понимаешь очевидного?». Она не понимала, что, похоже, ясно отразилось на лице, так как Далеон разозлился.

— Мы прошли обряд, — произнёс он с намёком.

— Да, — моргнула Люц. Она этого ни на мгновение не забывала. Но к чему он клонит?

— Это свадебный обряд. В глазах местных мы — муж и жена.

— Ага. Ты не рад? В этом дело?

Очи Далеона сузились, на виске запульсировала жилка, так сильно он злился.

— Ты правда не понимаешь? — проскрежетал.

— Что? — уже начинала закипать Люция. — Мне надоели эти шарады. Скажи уже прямо! Ты недоволен, что больше не соберешь гарем девиц? — она нервно хохотнула. — Недоволен, что связался именно со мной, ненавистной тираншей? Или дело в том, что тебе не оставили выбора? Ну, простите, я единственная из толпы вызвалась тебя спасти. Или что там тебе не по душе? Моя смертность? Грубость? Гордость? Упрямство? Ну?!

— Замолчи! — рявкнул он. — Да мне к Тырху лысому никакой гарем не нужен, я уже говорил! И о единственной лэре, которую я желаю видеть подле себя ты знаешь. Не прикидывайся.

Злость его как-то резко сдулась. Взгляд стал прямым и настойчивым. Ожидающим ответа. Он нервировал. Люц не выдержала и потупилась. Поджала губы.

— Тогда к чему ты клонил? — трусливо соскочила с темы она. Боль в плече после зелья начала утихать, в желудке поселилось приятное тепло, как после выпитого алкоголя. И оно росло, растекалось по телу и скапливалось пылкой тяжестью внизу живота.

— Сегодня наша первая брачная ночь, — с тяжёлым вздохом ответил Далеон. Прикусил губу. — И звероморфы ожидают…

У Люц участился пульс. Неприятная догадка пронзила её:

— А если нет?..

— Тогда брак не действителен, — мрачно отозвался король. — Ложь они учуют, прямо от наших тел, и Баст получит меня уже утром. Я узнал это, пока ты спала.

— Тырф хэк! — выругалась она и схватилась за волосы. Ужаснулась: — А если бы я не очнулась?

Далеон горько усмехнулся углом рта.

— Мне предложили взять тебя сонную. Разбудить таким… оригинальным образом.

Люция выругалась снова. И ещё пару раз.

— Это ещё не самое страшное, — «обрадовал» развеселившийся супружник. — Сын вожака и ещё парочка зверей вызвались наблюдать за выполнением супружеского долга. Они не стыдятся публичного проявления… г-м, страсти. Не видят в этом ничего такого.

— Как и многие террины, — хмуро добавила Люция. — У вас ни стыда, ни совести. Не забывай, какие оргии устраивала в нашем замке королева Сильвия чуть ли не в бальном зале. Как какое-то театральное представление. Ты в стороне не оставался. У вас, терринов, разврат в крови.

Далеон ухмыльнулся и небрежно пожал плечам.

— Что поделать — мы большие ценители удовольствий и красоты. В нас много... — он замялся подбирая слово, — дикого, звериного, инстинктивного. Как бы мы не притворялись людьми, не игрались в цивилизацию, не отделялись от звероморфов — мы гораздо ближе к животным. А животные не стесняются ни наготы, ни секса при зрителях.

Люция скривилась, а он насмешливо сощурился.

— Посмотреть мы тоже любим. А ты разве нет?

Щёки девушки вспыхнули.

— Нет.

— Врёшь.

— Имею право, я не Ванитас.

Она хотела уколоть его, но король рассмеялся. Таким красивым, игриво-ласкающим, как перышко, смехом. Спина покрылась мурашками и далеко не от холода.

Жар обжигал лицо, дыхание стало глубоким и прерывистым, бинты стягивали грудь, мешали нормально вдохнуть. Голова слега кружилась.

«Какого Тырха?», — мелькнула мысль, но её смыло приливной волной жара. Люц втянула носом воздух и захлебнулась в аромате жасмина, ночи, меха и дождя, исходивших, казалось, от Далеона, но он стоял слишком далеко, чтобы это оказалось правдой.

Она сходит с ума? Или это сказывается потеря крови и непривычный состав зелья? Что же туда лекарь добавил?

Люция прикрыла веки, чтобы сосредоточиться, угомонить разбушевавшийся пульс, и произнесла:

— Я не вижу развесёлую толпу зрителей. Значит, ты их отвадил?

— Отвадил, — довольно подтвердил король. Ноздри его слега раздувались, точно он принюхивался, неосознанно. — Сказал, что когда ты проснёшься — застесняешься и разозлишься. И всё равно всех прогонишь. Только уже с тумаками и криками.

— Ты хорошо меня выучил, — заметила с удивлением.

— Было время.

Он снова посмотрел на неё в упор. Из облика исчезла вся притворная весёлость: спина напряглась, как перед броском, взгляд наполнила тяжесть и… голод.

— Что ты выпила? — хрипло, и будто с усилием, спросил король. Грудь его раздувалась, ноздри трепетали, рот приоткрылся, показав кончики клыков, нижних и верхних. Где-то в горле зарождался рокот.

Люц заёрзала бёдрами по столу. Её нервировал опасно красивый и угрожающий вид Далеона, но ещё больше волновал его пылкий, чисто мужской взор. Он обладал знанием того, что сейчас случиться с ними; что происходит между мужчиной и женщиной под покровом ночи в уединении в спальне; и предвещал ей муки. Да совсем не те, что испытывает смертник на дыбе.