Далеон запустил пятерню в локоны и сжал пряди у корней. Новости не укладывались в голове. Слишком всё странно, и запутано, и…

Пальцы дрогнули.

— Я слышал — отец истребил всех фарси, — медленно проговорил он, осознавая страшное.

— Да, ходили такие слухи, — подтвердил Бернар. — Как раз потому, что Император обходил их поселения, хотел заполучить в свою армию, но на местах находил лишь трупы. Он не причастен к их гибели.

«А знает ли об этом Люция?» — схватился за голову король.

И знала ли она о слухах, когда прибыла в замок?

Уж не поэтому ли явилась в Полярис?

Она упоминала, что шла до столицы и продала кольцо покойной матери в каком-то селении.

Могла ли Люц явиться, чтобы отомстить Магнусу Ванитасу за погибший клан?

Уж не по этому ли она возненавидела Далеона с первого взгляда?

Когда услышала, кто он такой.

Дыхание перехватило, сердце точно сдавила ледяная когтистая лапа. Далеон схватился за ворот дублета, словно это он душил его, словно это движение хоть как-то могло облегчить боль, но, разумеется, не облегчало.

Он резко встал, едва не опрокинув стул.

— Спасибо за «сказку» Бернар, но мне надо на воздух. Доброй ночи.

Не дожидаясь ответа, король подхватил мантию и покинул кузню так, словно за ним блохи гнались.

Но, увы, от себя и своих мыслей он не мог не убежать.

Люция переодевалась в ночнушку и привычно вслушивалась в тишину.

После восшествия на престол Далеон почти сразу изъявил желание переехать в крыло Императрицы — самое живописное и роскошное крыло в замке. Люция не возражала, и молча перевезла свои вещи вслед за ним.

Она спускала ему с рук многие мелкие вольности. Пока те не задевают интересы королевства, целостности земель и жизни невинного народа.

Ведь нельзя вечно держать существо в ежовых рукавицах — взбунтуется. Нужно давать послабления; незначительные, тщательно выверенные «подачки». Создавать иллюзию свободы. Так он никогда не поймёт, что на самом деле давно сидит на поводке, ещё и благодарить станет за щедрость.

Хотя благодарность не про нынешнего короля.

Далеон поселился в покоях Императрицы, Люция выбрала комнату фрейлины в начале коридора, но проблема была в другом…

Фарси как обычно обошла спальню, дергая то верёвки на балдахине, то золотистые шнурки на ирисовых занавесках, то настенные канделябры, но не находила рычага от тайного прохода.

А то, что он имелся — сомнений не оставалось. Такие коридоры сетью опутывают весь замок. Они создавались для эвакуации монахов и приближенных в случае вторжения.

Нужно лишь знать, куда и как нажать, чтобы попасть в тайный проход, а из него — уже в любую точку замка или наружу.

Но она не знала. Ни в этой комнате, ни в императрициной, ни в любой другой на этаже.

А ведь первым делом сунулась в Императорскую библиотеку за планом здания и тайных ходов, но ничего не нашла. Либо кто-то обчистил архив раньше неё, либо это секретные сведения, которые на картах не хранятся и передаются только из уст в уста. Однако в последнее верилось слабо.

В этом крыле Люц не ведала ни об одном скрытом проходе и чувствовала себя слепым котенком тычущимся мордой в стену.

Отвратное чувство. Гнетущее.

Не позволяло успокоиться, расслабиться, почувствовать себя в собственной кровати в безопасности.

Ведь опасность могла выскочить из-за любого угла. Ночью. Пока она сладенько спит, ни о чём не подозревая.

От Люции многие мечтают избавиться.

Она — никто в глазах терринов — стала десницей короля и негласно управляет им из тени. Он ни одно важное решение не принимает без её одобрения, даже сейчас, когда их отношения звенят от напряжения.

Одних подданных это справедливо злит, у других — вызывает зависть. Они бы тоже хотели держать правителя на коротком поводке, да ручки коротки. Особенно пока Люция стоит за спиной Далеона и отстреливает интриганов на подлете.

Она не только его «контролирует» (весьма сомнительно), но и всех обитателей замка да важных чиновников стремиться загнать под ноготь.

Ей нравится, когда все идет по плану.

Неизвестность пугает.

Страх — это слабость. А Люция ненавидит быть слабой.

Она потушила свет, сунула под подушку мизерикорд (только с ним теперь и засыпает) и забралась под пуховое одеяло.

Было тихо. Впервые за долгое время слух не улавливал визгливого хохота развратных девиц, что вечно снуют по коридору, как крысы, пытаясь пробраться в покои Повелителя.

Не доносилось и стонов исступленного и, по мнению Люции, слишком уж наигранного сладострастия.

«Он там конкурсы что ли устраивает? “Кто громче заорет”?».

Так она, конечно, отшучивалась, а на деле давилась комом непонятным и мерзких эмоций. Стоило вообразить, как Далеон радостно проводит ночь с очередной зазнобой… и Люции хотелось вернуться в кабинет, заняться делами или завалиться на кушетку да уснуть мёртвым сном.

Лишь бы не слышать, не думать, не представлять.

Как он пыхтит на какой-нибудь блондинке. Идеальной, с шелковистыми локонами и сладеньким — до сводящих зубов — личиком, филигранно выточенным из иллюзий и гламора, как у бывшей королевы.

С тонким и гладким телом без единого изъяна, ранки или шрама. С нежным голоском соловушки и манерами кокетки, где каждый взмах ресниц заточен соблазнять власть имущих мужиков.

У чаровницы этой сноровки больше, чем у последней трухвы квартала Красных фонарей, и в то же время она невинна (была до короля) и всю свою вечную жизнь ждала лишь его!

— М-да…

А король только рад обмануться и разомлеть в объятьях «мухоловки», как обычный слюнявый кобель.

От всех этих картин Люцию выворачивало наизнанку, до трясучки в кулаках. Она задыхалась, ворочалась на кровати, изнывала от злобы, воспламеняющей кровь, и навязчивых идей. Безумных и спасительных.

Пойти и перерезать их всех.

Что б не мешали спать.

Не теребили душу.

Сначала этих развратных баб. Искупаться в их горячей и вонючей крови. Затем Далеона. Этого красивого никчемного развратника. Прямо в постели.

Как распахнутся от ужаса его синие очи? Как он будет дрожать от осознания своей скорой кончины и полного бессилия перед ней.

Она бы навалилась сверху, схватила его за горло, замахнулась кинжалом и!..

— Нет-нет, — помотала головой Люция, лёжа в кровати.

Он её последний бесценный сородич; король, которого она сама выбрала и посадила на трон. Бежать от ответственности не в её натуре.

Люция покрутилась на мягких подушках, но так и не нашла удобного положения для сна. Проколы в мочках горели, лежать с ними — отдельная пытка, левая рука слегка ныла, хотя она смазала её обезболивающей мазью, а в мыслях снова и снова варилась каша сегодняшних событий.

«Ты же обещала».

«Я надеялся на твою честность».

Слова Далеона вонзались в неё, как каленые иглы и застревали внутри. Но даже обратись время вспять, она бы не поступила по-другому.

Куда он уйдёт из замка? Это небезопасно! Глупо! Да, других кандидатов-Ванитасов на роль короля предостаточно, но Люц плохо их знала (за исключением Руби, а он слишком мал) и не могла доверять.

Так что лучше

Далеон

зло изведанное на троне, чем неизведанное. Оно как-то попонятней.

Да и не впервой Люции нарушать обещания. Она клялась отомстить Магнусу — магически клялась! — и не смогла исполнить долга.

Магнус умер раньше. И… оказался невиновен.

Клятву на груди запекло, жарко, дико до рези в глазах. Люция раскрыла рот в беззвучном крике и приложила дрожащую ладонь к обжигающему кресту, что источал бледно-голубой свет.

Ногти впились в кожу, но боль не уменьшилась, не перекрылась. Люц стиснула зубы и выгнулась дугой.

Теперь эта пытка всегда будет с ней?! При каждом случайном воспоминании? И ведь не убивает. Мучает и мучает, бесконечно, по нарастающей.