Аттис откинул капюшон и длинные каштановые волосы с белыми прядями, заплетёнными в косички, рассыпались по плечам.

Оливковая кожа, зелёные очи, резковатые черты лица, слегка выступающая вперед челюсть с крупными резцами. Не такими здоровенными, как у чистокровных орков, но заметными.

— Ваше Величество! С Праздником вас! — звучно пробасил он. Голос отразился от сводов эхом. В зал вошли слуги со свертками дорогих тканей. Тафта, парча, бархат, муар с золотым и серебряным шитьём. Всё пёстрое, нарядное и ужасно красивое.

— Что ты здесь забыл? — оскалил клык Далеон и откинулся на спинку кресла в притворном равнодушии. Постучал чёрными когтями по подлокотнику. — Аудиенция с вассалами Севера состоялась вчера. И вы не соизволили явиться. А сегодня день послов…

— Премного извиняюсь! — до земли склонился юный граф. Была забавно наблюдать, как такой крупный детина теряется и кланяется перед тоненьким и маленьким (в сравнении с ним) повелителем. Далеона это не позабавило, а только разозлило ещё пуще, судя по тому, как он заелозил на кресле. — Меня задержали некоторые обстоятельства, из-за которых я как раз и прибыл сегодня в составе послов.

Король замер и навострил уши, Люц подбодрила юношу.

— К чему вы клоните граф?

Он поднял голову и распрямился. Люция мягко улыбнулась, и Аттис ответил тем же.

Кто-то рядом тихо рыкнул. Фарси глянула на Делеона, он гулял желваками по побелевшим скулам.

«Показалось?».

— Как вы знаете, — начал граф Дракаер. — Моя мать сильфида, а отец — полуорк. Дальние родственники по линии отца связались со мной и попросили выступить от лица народа орков. — Он резко выдохнул и подобрался. — Орочий каганат готов присоединится к Ригелю, если король лично прибудет на их земли, к наместнику, для принятия его клятвы служения.

Гости разинули рты. Ничего удивительного: орки — последние от кого Ригель ожидал поддержки. Они, как никто другой, признают лишь силу, а Далеон ещё не успел проявить себя на подобном поприще.

Орки пусть и малочисленны, но тканепроизводство у них — выше всяких похвал, а их воины (даже не чистокровные) — лучшие охранники для тех же торговых караванов. Союз с ними был бы весьма кстати, а союз без брачных обязательств — вовсе сказочная перспектива.

Но всё это звучит как-то странно. Слишком заманчиво.

И подозрительно.

Особенно часть с прибытием на чужую территорию. Уж не ловушка ли это?

Далеон разомкнул чувственные губы, чтобы что-то ответить, но Люция опередила его:

— Уважаемый граф! Мы ценим столь щедрое предложение наших степных друзей, но такие решения не принимаются сходу. Нужно многое продумать. От безопасности короля в поездке, до существ, которым мы доверим правление в его отсутствие. И, вы не хуже меня знаете, о насущных делах внутри нашего королевства. Пока что король не может покинуть свою твердыню. Но если правитель орков пожелает прибыть ко двору сам… — посмотрела с намёком, — мы будем только рады.

Аттис тихо хмыкнул и элегантно кивнул.

— Я передам ваши слова наместнику, сиятельная Люция.

— Непременно, — рыкнул Далеон и зверски оскалился. — Отправляйтесь сегодня же, вечером. Как отдохнёте. Не будем заставлять ждать наших «друзей». Турхвуй на уй, эбун-бадун! — пожелал на орочем, и в глазах его засверкали смешинки.

Зал погрузился в смущённое молчание. У Люции кончики ушей пылали, от стыда за монарха; хотелось провалиться и одновременно шибануть его по башке, чтобы вправить мозги.

Никто не говорит на орочем в приличном обществе! Это все знают! Он уместен лишь на их территориях. Только там посыл в пешее эротическое, каком к верху — воспримется, как лучшее пожелание удачного пути.

Щёки Аттиса горели румянцем, но он белозубо улыбнулся, искренне, по-мальчишески; поклонился со всем почтением и удалился.

Люция шла к покоям Далеона и сжимала в ладони бархатную полуночно-синюю коробочку — подарок ему на День Рождения.

Она вовсе не забыла о празднике. Просто замоталась: дела королевства валятся на неё бесконечным потоком, который надо разгребать. И пусть Далеон часто бесит её своим отвратным поведением, не достойным короля, Люц не собиралась оставлять его без подарка.

Она даже в тайне надеялась, что на волне праздника они поговорят по-человечески, придут к компромиссу, начнут сотрудничать. Явился же Далеон на встречу с послами! Ещё не все потеряно!

За окном разгорался поздний вечер. Музыка с бала едва долетела до крыла императрицы — лишь гулкое почти неуловимое эхо. Охраны в коридоре не было: похоже, король отослал. А по какой причине — Люц думать не хотелось.

Она замерла под дверью, не решаясь войти. Сердце грохотало в ушах, ладошки предательски потели.

Фарси сама не понимала, какого Тырха на неё нашло. Почему она так волнуется? Далеон не тот, кого она когда-либо стеснялась. Ненавидела, презирала, плевала ядом в лицо, но уж точно не робела!

Собравшись силами, Люц занесла кулак, чтобы постучать, но тут створка слегка приоткрылась от сквозняка, и до девушки донеслось кокетливое щебетание:

— Ах, Ваше Величество, вы так великодушны! Не представляю, как вы до сих пор её терпите. Такая высокомерная и наглая. Всего лишь человечка, десница, а вертит всеми в замке так, словно стала императрицей!

— Фуу, и правда! — поддакнула вторая. — Наглая. Кем она себя возомнила? Ни рожи, ни кожи, безродная сиротка. А гонору сколько!

— Она же даже не поздравила вас! — пропищала третья. — Ни вчера на балу, ни сегодня.

— Какое неуважение! Эта девка не достойна быть вашей десницей, мой господин, раз даже дату вашего дня рождения запомнить не может.

— Чего ты хочешь? — фыркнула очередная. — Она же человечка! У них в головах умные мысли не задерживаются.

— Она просто занята, — послышался тихий голос Далеона с нотками досады. — Или закрутилась в делах и позабыла. Люция помешана на власти и репутации, ей лю́ба власть, на меня же ей плевать. Так что расслабьтесь, девочки, она не захочет стать моей императрицей даже под пытками.

Он безрадостно хмыкнул и глотнул вина.

Люц неприятно кольнуло в груди. Так вот, что он о ней думает? И самое главное — считает это правдой. Но ведь всё совсем не так! Она старается ради королевства, ради него!

— Как можно!.. — возмутилась ещё одна «фаворитка», но тут же замурлыкала точно кошка и, судя по шуршанию ткани, полезла ластиться к Далеону: — Вы же прекрасны! Самый очаровательный лэр во всем Ригеле! В вас невозможно не влюбится. Невозможно не захотеть… стать вашей... императрицей…

Слова прерывали звучные чмоки. Затем зашелестела ткань, кто-то из девок нетерпеливо застонал.

Люцию трясло. Надо уйти, но её словно приклеило к полу.

— Она, видимо, не только глупа, но и слепа! — подхватила очередная.

— Обидела вас.

— Не уважает.

— Бессердечная.

— Жестокая.

— Не женщина, а глыба льда!

— Может она вовсе — фригидная?

Громкий смех Далеона заглушил ворох новых мерзких предположений.

Левую руку Люции прострелило болью. Она беззвучно охнула и разжала кулак, в котором всё это время сжимала коробочку, да с такой силой, что промяла пальцами крышку и оставила на обшивке борозды от ногтей.

«Фригидная значит?» — припомнила фарси, стискивая зубы до скрипа.

Внутри неё всё кипело и клокотало от гнева. Источник магии под ребрами бунтовал, вращался, грозя подкатить к горлу и вырваться с тошнотой или смертоносным заклятием.

И тогда все узнают, что она не просто «человечка», а владелица редкой и опасной магии слова, которой до неё владели лишь Духи. Она могла бы заставить их заткнуться навсегда, убить всех одним приказом.

Жестокая, бессердечная, глыба…

Фригидная...

Люц сжала коробку до жалобного хруста и бросила под ноги.

Зря она надеялась на конструктивный диалог с Далеоном.

Зря.

Если он о ней того же мнения, что и его плешивые бабенки…

— Чёрт! — шикнула Люц, и прикрыла ладонью предательски защипавшие глаза.