— Спасибо? — Я действительно не знала, что сказать. Это был самый длинный обмен репликами с Энцо, который у меня когда-либо был, и говорить с ним о муже было слишком странно. — Думаю, мне стоит навестить отца. Увидимся позже.

Я направилась к комнате Папы и открыла дверь. Он сидел в постели, просматривая какие-то бумаги. Он снял очки и отложил бумаги в сторону, когда увидел меня.

— Вот моя девочка. Я скучал по тебе.

— Привет! Извини, я хотела зайти перед учебой. — Но я была слишком занята, дуясь. Я села на край его кровати и потянулась, чтобы поцеловать его в щеку. — Я видела, как Энцо выходил секунду назад.

— Он умен, этот Д'Агостино. Джиа не всегда принимала правильные решения, но то, что она осталась с этим мужчиной — лучшее, что она сделала.

Хотя он и сделал так, чтобы это прозвучало как шутка, я знала, что Джиа чувствительна к его мнению о ней.

— Папа, она отчаянно нуждается в твоем одобрении, не дразни ее так.

Он вздохнул и ненадолго закрыл глаза.

— Я был строг с ней все эти годы, но она должна знать, что я горжусь ею. Я горжусь каждой из моих девочек.

— Ну, я уверена, ей бы хотелось услышать это снова.

— Всегда пытаешься принести мир в семью. В этом ты похожа на свою мать. — Его губы изогнулись в задумчивой улыбке.

— Не могу дождаться, чтобы рассказать ей о каждой из вас, когда увижу ее снова.

Мои глаза начали гореть, но я не хотела плакать. Я смирилась с его смертью несколько месяцев назад. Теперь я просто хотела, чтобы он ушел мирно, без страданий.

— Ты еще не умираешь.

— По крайней мере, пока ты не помиришься с мужем.

История моего брака вывалилась на моего отца несколько дней назад. Он был в ярости из-за манипуляций Вирги и предательства дяди Реджи. Я знала, что он винил себя. Но я также рассказала ему все хорошее о Джакомо, как мы были счастливы в тот короткий отрезок времени в Палермо.

Теперь мой отец не мог отказаться от идеи примирения.

— Я не перееду на Сицилию, — сказала я. — Я останусь здесь, с тобой.

— Твое место рядом с твоим мужем.

— Нет, оно здесь, с моим больным отцом.

— Чушь собачья, Эмма.

Я моргнула. Мой отец редко ругался при нас.

— Ты не хочешь, чтобы я осталась?

— Я хочу, чтобы ты разобралась с Бускеттой. Жена не должна бросать мужа.

Неужели он действительно обвинял меня? Я сползла с кровати и опустилась в кресло.

— Я его не бросала. Это он ушел!

— Он попросил тебя вернуться с ним. Сказал, что хочет настоящего брака с тобой. Если он ушел без ответа, это будет на твоей совести.

Я тут же пожалела, что рассказала своей семье все, что произошло с Джакомо.

— Я не готова с этим смириться, папа.

— Ты должна, потому что он не будет ждать вечно, милая. Он сицилиец, а сицилийские мужчины очень гордые.

Опять гордость. Почему все были одержимы чувством собственного достоинства Джакомо? А как насчет моей гордости?

— Я не отвергала его, просто попросила дать мне время.

— Для итальянца, да и для любого мужчины, это одно и то же.

Так ли это было?

Мы оба замолчали. Я ненавидела разочаровывать отца, но как я могла даже подумать о том, чтобы уехать из Торонто? Каждое мгновение, проведенное с ним, было подарком, и я не собиралась его растрачивать попусту.

— Если он любит меня, он подождет.

Мой отец фыркнул, и это переросло в продолжительный приступ кашля. Когда он смог пройти через него, я помогла ему сделать глоток воды, и он прочистил горло.

— Ты не думаешь, что Джакомо будет ждать меня? — спросила я, когда мой отец расслабился на подушках.

— Зачем ему это? Ты дала ему хоть какую-то причину думать, что есть надежда?

Нет, не дала. Трудно давать надежду на то, в возможности чего ты не уверен.

— Нет ничего плохого в аннулировании или даже разводе, папа. — Я выдавила из себя слова, хотя они обожгли мое горло, как кислота. — Ничего страшного, если ничего не получится.

Его взгляд стал проницательным, оценивающим. Он выглядел точь-в-точь как отец моей юности, тот, кто точно знал, когда кто-то из нас был плох.

— Эмма, это не похоже на тебя — так легко сдаваться. Что ты мне не рассказываешь?

Я не рассказала ему эту часть. Нелегко было сказать отцу, что ты не хочешь выходить замуж за человека, похожего на него.

— Я не уверена, что мои планы на будущее совпадают с планами Джакомо. Знаешь, медицинский университет, ординатура, врачебная практика. Не припомню много жен мафии, которые делают карьеру.

— У твоих сестёр есть свои собственные занятия, хотя Фрэнки пока отложила их, чтобы присматривать за детьми. А у твоей матери была своя карьера. Почему ты не можешь?

— Да, но мама отказалась от карьеры, когда вышла за тебя замуж.

— Правда, но это был ее выбор. Я никогда ее об этом не просил.

— Это не то, что она сказала Фрэнки.

Бледная кожа моего отца еще больше побледнела, и он с трудом пытался сесть.

— Что?

— Успокойся. — Поднявшись, я помогла ему снова лечь на подушки. — У тебя будет еще один приступ кашля.

— К черту приступы кашля. Расскажи мне, что сказала твоя сестра, что якобы сказала София.

Это было нетрудно вспомнить. Фрэнки рассказывала нам эту историю с тех пор, как я себя помню.

— Мама говорила, что мы должны жить своей жизнью и никогда не отказываться от нее ни для какого мужчины.

— И как это я заставил ее отказаться от карьеры модели?

— Она, очевидно, пожалела об этом. И она больше никогда не работала моделью после того, как мы родились.

— Правда, но она продолжала работать и устраиваться на работу после того, как мы поженились. Я не останавливал ее от этого. — Его глаза затуманились, невидящие, когда он уставился в дальнюю стену, погрузившись в воспоминания. Его губы изогнулись в понимающей улыбке. — Честно говоря, мне это нравилось. Папарацци следовали за ней, куда бы она ни пошла, и ее везде приглашали. Мужчины по всему миру жаждали твоей матери, а она была моей. Я был так горд. Она ушла только после того, как забеременела Фрэнки, но это было ее решение.

— Тогда почему она пожалела, что ушла? Зачем настаивать на том, чтобы мы обе получили высшее образование до замужества

Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями.

— Твоя мать выросла в бедном городке за пределами Рима, и в том районе мафия была всем, что они знали. Это было не так, как здесь. Это была старая школа, Эмма, где девочек выдавали замуж в тринадцать, четырнадцать лет. После того, как они выходили замуж, жен почти не видели вне дома. Я бы не позволил тебе выйти замуж в таком юном возрасте, но твоя мать все равно волновалась. Она хотела, чтобы ее девочки были сильными, образованными и могли противостоять любому мужчине, за которого ты выйдешь замуж.

Невероятное чувство печали окутало мое сердце, острое и болезненное, как шипы.

— Я так многого не знаю о ней, о вашей совместной жизни, а теперь ты… — Было слишком тяжело, слишком тяжело произнести это слово в тот момент. Я бы, наверное, разрыдалась, если бы остановилась и подумала об этом.

Он потянулся к моей руке, но был слишком далеко, поэтому я переплела свои пальцы с его.

— Все в порядке. Ты можешь это сказать. Я умираю. Мы оба знаем, что это происходит, милая.

Я стряхнула с себя темное облако. Не было смысла рушить это слезами. Я потратила месяцы, принимая неизбежное.

— Скоро тебя здесь не будет, и связь с вами обоими будет потеряна.

— Ты меня пока не теряешь, и до этого мы можем поговорить, о чем угодно и обо всем. Но тебе пора жить своей жизнью, а не сидеть здесь со мной.

— Пожалуйста, перестань пытаться избавиться от меня.

Он слабо сжал мою руку.

— Я хочу видеть тебя счастливой. Бускетта — хороший человек.

— Ты едва его занешь.

— Мы немного пообщались перед его отъездом в Палермо, и я увидел, что он очень заботится о тебе. И Д'Агостино, и Раваццани отзываются о нем с большим энтузиазмом, а ты знаешь, они нечасто раздают похвалы — особенно в Коза Ностра.