Поздним вечером Меган направилась в сад, чтобы тайком встретиться с молоденьким Клавием. Прошлая ночь оказалась весьма необычной. Впервые Меган осознала, что означает фраза «заниматься любовью». И теперь рассчитывала на продолжение.

Уже возле самого выхода в сад жрица столкнулась с Яренов Цевсом. Тот стоял на крыльце Собора, что-то разглядывая в черном небе.

Мощный, крепкий, с грубоватыми мужицкими манерами. Ярен не слишком походил на мускулистого человека, но и назвать его толстяком язык не поворачивался. Даром что магистр по делам южных земель, или, как его еще называли, Земельщик (за любовь к земледелию), не так давно отметил пятидесятитрехлетие. Он по-прежнему оставался здоровым мужиком.

Голова у Ярена была лысая, точно куриное яйцо. Даже бровей толком не видать — выцвели на солнце. Челюсти походили на бульдожьи — квадратные, отвисшие. И взгляд — цепкий, хваткий, от которого становилось не по себе.

Меган хотелось сказать ему что-нибудь обидное. Как-то поддеть этого южанина. Но она прошла мимо, решив, что не стоит тыкать палкой в раненного зверя. Ему и так сейчас не легко: его подопечная, на чью победу он так рассчитывал, за решеткой.

Ярен также не отреагировал на появление Меган: слишком был погружен в раздумья над ошибкой, которую совершил. При том, что обычно, каждый раз, когда им доводилось сталкиваться на крупных мероприятиях, Ярен всячески демонстрировал свое негативное отношение к рыжеволосой жрице. Ему претили и ее вседозволенность в одежде (девица позволяла себе мирские наряды, больше подходящие для придворной дамы, чем для смиренной жрицы), и наглая манера общения, и вражда с семьей Валоренг. Но, главное, Ярен отчетливо помнил пророчество бывшей Верховной, о рыжей девушке, что станет погибелью для всего Ордена.

Богиня Денея точно сама вела рыжую за руку к сану Верховной. Девку сослали в Альх, так она смогла стать там старшей жрицей и заявиться на испытательную неделю. Теперь еще и арест Теи. Нужно было что-то решать. Нельзя допустить, чтобы Меган стала новой Верховной. Кто угодно, но только не она.

Рурык с замиранием сердца вглядывался в мутное окошко, гадая, как его встретит город?

Поезд, точно старый дед, покряхтывая и шаркая, медленно подъезжал к перрону, разнося по воздуху запах машинного масла и копоть от топлива. Дамы, облаченные по последней моде в длинные платья савенийского кроя, стояли на перроне, картинно морщась и прикрывая лицо узорчатыми веерами. Мужчины в дорогих костюмах деловито читали газеты.

Ватага худеньких мальчишек в коротких штанах и легких рубашках носилась по перрону, предлагая приезжим услуги носильщиков. Пацанята шумели, перекрикивая друг друга, и дерзко вырывали багаж из рук пассажиров.

— Господин, позвольте я, — кричал мальчонка, отбирая у пузатого мужчины чемодан.

— Всего два алына, — не уступал бойкий конкурент, пытаясь перехватить ношу.

— Несите оба, — царственно махал господин, с удовольствием наблюдая, как прохожие провожают его завистливыми взглядами. Да, он такой: может себе позволить сразу двух носильщиков.

А носильщики, поняв, что заплатят обоим, теперь наоборот, норовили спихнуть друг дружке злосчастную поклажу и пройти дорогу налегке.

Рурык, блаженно щурясь, вышел из поезда.

Гердена…

Что ж, пока город оправдывал ожидания. Здание вокзала поражало богатством отделки. Позолоченные колонны теснились вперемежку со статуями крылатых леопардов. Острые шпили, торчавшие по периметру крыши, придавали зданию сходство с короной. Неподалеку круглые часы на башне размеренно и неспешно отбивали десять утра. Раскидистые пальмы и цветущие кустарники прекрасно оттеняли светлое здание вокзала.

Рурык заинтересовался местной архитектурой, но ему так и не дали вдоволь полюбоваться сооружением. Толкнули справа, пихнули слева, оттеснили с дороги, а потом и вовсе втянули в людской поток, унося гостя внутрь вокзала.

Рурык и оглянуться не успел, как очутился в просторном холле, наполненном прохладой мраморных стен и суетой пассажиров. Иривийцы продолжали толкаться, спешить, озираться, торопливо шуршать поклажей, гулко топать по каменному полу. Словом, вели себя так, будто жить им оставалось не больше пары дней. Все они торопились покинуть вокзал. Никто не остановился и не поднял голову вверх, а ведь там, под сводом стеклянного купола, неизвестный творец создал настоящий шедевр.

В центре композиции, в каменных одеяниях стояла богиня Денея: крепкая женщина с грубыми чертами лица и весьма привлекательным бюстом. В руке она держала меч, направив его в сторону. Богиня стояла на цилиндрическом пьедестале, стены которого были украшены рельефными изображениями. На одних картинках можно было разглядеть праведных иривийцев, простирающих руки к Денее и молящихся о защите. На других — врагов народа, с ужасом бредущих в пещеру Рамона. Сама богиня гневно смотрела на прохожих, будто осуждая за сам факт существования. Очевидно, ныне живущим полагалось испытывать смиренный трепет перед столь грозной матерью-защитницей Иривии. По сравнению с Денеей, злой дух Рамон, высокий, худощавый, в черном костюме, с цилиндром на голове и ухмылкой на устах, поджидающий у ворот пещеры, выглядел вполне славным парнем, с которым можно иметь дело.

Рурык подумал о том, что в каждой стране поклонялись разным божествам и только Рамон оставался неизменным. И эта его пещера, куда грешники попадали после смерти… Упоминания о ней присутствовали в любой религии. От этого Рамон казался более настоящим, чем нарисованные небожители.

Вслед за этим пришла другая мысль, затасканная, не раз посещавшая умы тех, кто жил до Рурыка: что, если богов создали сами люди?

«Человечество настолько мнит себя никчемным, что ему проще выдумать божественного защитника, чем поверить в собственные силы», — размышлял савениец, с подозрением разглядывая Денею.

За то время, что он ехал в поезде, Рурык успел подробнее изучить вопросы местной религии. У них была весьма запутанная система с жречеством и магистрами, и было до конца не ясно, к кому обращаться, чтобы получить доступ в библиотеку при Соборе. А именно туда намеревался попасть аферист, чтобы расшифровать записи в книге, доставшейся от матушки. Родительница не раз повторяла, что на страницах записано местонахождение клада, но чтобы перевести текст, требуется что-то или кто-то, владеющий древне-иривийским.

Была мысль, что фолиант окажется с подвохом и в качестве сокровищ Рурык найдет не золото и драгоценности, а, допустим, древние рукописи. Дескать, главное сокровище — это знания.

Но даже окажись это так, Рурык был уверен, что сможешь извлечь выгоду. Пусть не сразу, но он найдет способ, как пристроить полученные «богатства» Иривии.

— Простите, где я могла вас видеть?

Рурык медленно перевел взгляд с каменной богини на хрупкую девчушку, стоявшую перед ним. Личико такое милое, светлое. Глаза светло-карие, красивые, большие. И бровки тоненькие, чуть темные. Волосы белесые, под солнечными лучами будто светятся. Собраны в два куделька по бокам, отчего кажется, что девочка едва-едва окончила школу.

А улыбка… До того нежная, до того застенчивая. Шейка тонкая, грациозная, плечики худенькие. Стоит в платьице васильково-синем, в руках сумочку теребит.

Рурык зачарованно замер, разглядывая дивное виденье.

Среди всех этих прохожих, готовых с утра до вечера кичиться богатством, простота и невинность, отразившиеся в образе юной девушки, казались глотком свежего воздуха.

— Я могла вас где-то видеть? — она застенчиво повторила вопрос и окончательно смутилась.

— Не знаю, — к своему удивлению, Рурык и сам стушевался.

Зачем-то добавил фразу «но мне кажется, будто я знаю вас всю жизнь». Мысленно отругал себя за пошлость, но тут же оправдал, увидев, как в ответ девушка зарделась.

Подумал, что неплохо бы пригласить ее в ресторан, но сник, представив, чем по традиции закончится такой вечер.