— Влиять на чужие судьбы — тяжелая ответственность, — размеренно гудел Лабиринт. — Всякий раз, когда ты вмешиваешься в чью-то жизнь — ты меняешь и свою. Сделав зло другому, судьба обязательно потребует от тебя расплатиться по счетам… — Голос помолчал. — Впрочем, ты лишь дала первый толчок. Все остальное сделали за тебя. Над их усилиями судьба посмеется еще громче. Ну да ладно. В мои задачи не входит поучать самовлюбленных жриц.

— Так мне показывать магию или нет? — Меган не терпелось выбраться из душных коридоров. Предстать перед Орденом! Посмотреть, как перекосит лица магистров, когда она вернется победительницей!

— Ты не внимательна, — отозвался искусственный разум. — Я отвечал на этот вопрос. Не вижу смысла испытывать тебя на магию. Сегодня я успел понять, что в нынешнем мире жрицам ни к чему это умение. Посему, проведение данного испытания бессмысленно.

— Так ты поднимешь меня на пьедестал или нет?

— Не так быстро. Меня забавляет твое присутствие. Ты похожа на Денею. Такая же упорная, злая. Тоже веришь лишь себе. Продираешься через этот мир с боем. Я говорил Денее, что ее затеи плохо закончатся, но она не слушала меня. Считала себя умнее других… И ты считаешь. Я придумал для тебя кое-что интересное. Под стать твоей натуре. Пройди вперед, по коридору, до арки. Тебя ждут.

Надеясь поскорее разобраться с испытанием и выйти в зал победительницей, Меган направилась по проходу. Он пролегал под наклоном, плавно поднимаясь вверх. Жрица шла и шла, пока не увидела очередную арку с головой барана. Животное молчало. Лишь глядело на Меган с усмешкой.

За аркой девушку ждал выход на улицу.

Жрица узнала центр Денейрина, но город выглядел непривычно. Тяжелое мрачное небо нависло над посеревшей столицей. Безжизненные глазницы домов взирали на девушку чернотой выбитых окон. Камни валялись бесформенными грудами. Каналы с искусственной водой источали тухлый смрад, от которого саднило в горле.

Раскидистые деревья — гордость Тенистой аллеи — ваялись вповалку, с задранными вверх иссохшими корнями.

Жрица понимала, что все это — мираж. Порождение Лабиринта. Но вид пустынной сломленной столицы затрагивал в душе особые струны. Денейрин, из которого ее так безжалостно вырвали в юности и о котором она мечтала все последние годы… Вид любимого города, превращенного в безжизненные руины, заставлял сердце сжиматься от горечи.

Меган шла по разбитым мостовым, меж разрушенных лестниц, не понимая, что именно ее ждет, пока ноги сами не вынесли к Собору.

Площадь оказалась потемневшей, склизкой, покрытой трещинами. Вода утекла сквозь зияющие проломы вниз, в обрыв. Стены величественного Собора обвалились, крыша просела.

Догадавшись, что именно сюда ей и надо, жрица прошла по разрушенным ступенькам внутрь помещения.

Откуда-то из глубины послышалась мелодия. Жуткая и вместе с тем манящая.

По мере того, как Меган продвигалась к главному залу, мелодия постепенно нарастала, становилась увереннее, требовательнее. Все сильнее влекла за собой, не позволяла свернуть в сторону.

Жрица дошла до главного зала — просторного, с мозаичным синим полом, гладкими колоннами у стен и роскошной лестницей, ведущей на галерею второго этажа.

Вихрь звуков закружил ее, завертел, точно осенний лист. Втолкнул в помещение и захлопнул за спиной дверь. По залу кружили пары. И в каждой паре один был нормальным человеком, а у второго лицо скрывалось за отвратительной маской, напоминавшей побелевший череп. От этого казалось, что каждый гость танцует с собственной смертью.

В центре зала хлестал фонтан. В его основании стояла зловещая скульптура: высокий тощий человек с тремя головами. Лица искажались в отвратительных гримасах, растягивая рты в алчной жажде. Человек протягивал обглоданные костлявые руки. По бокам от скульптуры две каменные фигуры с согнутыми спинами вливали в его ладони кровь. Лили прямо из своих открытых пастей. Кровь стекала по костяшкам и с журчанием падала в круглые чаны, стоящие на полу.

Танцующие пары словно не замечали кровавого монстра. Кружились вокруг фонтана, отдавшись музыке. Чем ближе подходила Меган к танцующим, тем отчетливее узнавала каждого, чье лицо не скрывалось под маской.

Вот Фредлен Равн — бывшая старшая жрица Альха. На ее устах застыла пена от яда, которым Меган угостила старушку. Танцует с незнакомцем в маске, улыбается, а у самой глаза тревожные, испуганные.

Рядом с ней магистр Адж Светлый кружится в паре с темноволосой дамой. На даме серое платье, худенькие руки мертвой хваткой вцепились в плечи Аджа. А тот в светском фраке и из его груди продолжает течь кровь. Маска спутницы хищно скалится и стремится прильнуть к ране.

А вот в паре с гнусным карликом маленькая Линка — соседка, с которой жрица дружила в детстве. Меган не хотела убивать ее. Это вышло случайно. В тот день они поссорились, и рыжая с силой толкнула Линку. А та упала головой на острый камень.

Пятилетняя Меган даже не поняла, что случилось. Только увидела, как Линка испуганно вытаращила глаза и как липкая бурая жидкость окрасила траву в ржавый цвет.

Мег тормошила подружку, всхлипывала, просила встать. Говорила, что больше не обижается на нее, умоляла не пугать. Линка молчала. Лишь смотрела в небо стеклянным застывшим взглядом.

Вечером отец, вернувшийся с работы, орал на перепуганную Меган. Называл ее монстром, чудовищем! Кричал, что она — позор семьи! Что теперь на его карьере можно ставить крест! Люди будут обходить его лавку стороной, он разорится и все из-за маленького отродья!

Он рычал, что лучше бы Меган сдохла при рождении.

Мать выла в соседней комнате, чем еще сильнее раздражала отца. Тот схватил ремень и бил дочку. Яростно, жестко, исполосовал всю спину, так что кровавые отметины грубыми полосами впивались в кожу. Меган рыдала от боли, когда отец с силой лупил металлической пряжкой, шипя: «Убью, тварь! Убью!»

А через несколько дней за Меган приехала карета. Родители отказались от дочери, сдав ее в монастырь при Соборе.

Девочка умоляла папу не прогонять ее. Обещала, что больше никогда не сделает ничего дурного, что она исправится, она будет хорошей. Отец молча схватил Меган за шкирку и, как безродного кутенка, швырнул в салон кареты, велев кучеру трогать.

Первые месяцы Меган надеялась, что родители простят ее и вернут домой. Заберут из этого холодного монастыря, в котором все только и делали, что орали на девочку и наказывали за любую провинность. Рыжая ненавидела монастырь. Она проклинала Денею, настоятельниц, молитвы, кельи.

Каждый вечер смотрела в окно, надеясь, что вот сейчас приедет папа. Что он придет к Меган и скажет, что простил дочку. Заберет ее домой. К мамочке. И Меган вновь будет спать в любимой кроватке, прижимая к груди куклу, а днем сможет играть во дворе с подружками и помогать маме на кухне. Всё будет как прежде. «Пожалуйста, — шептала девочка — Папочка, родненький, забери меня домой. Ну пожалуйста. Не бросай меня здесь одну. Мне же страшно. Я тебя очень прошу. Мне так страшно. Я тебя умоляю. Забери меня…»

Родители навсегда отказались от Меган. Вычеркнули из своей жизни. Они не могли простить убийцу. Не хотели. Семья была большая, детей нужно было ставить на ноги, кого отправлять на учебу, кого выдавать замуж. И маленькая убийца, способная перечеркнуть все труды отца, попросту была не нужна семейству. Меган и без того никогда не являлась любимым ребенком — слишком независимый и своенравный характер был у девчонки. А после случившейся трагедии, отец и вовсе счел правильным навсегда избавиться от проблемного ребенка.

Когда Меган окончательно поняла, что не нужна родителям, в душе поселилась жажда мести. Девочке хотелось, чтобы отец пожалел о своем решении! Чтобы однажды папа увидел, какой важной жрицей она стала и горько раскаялся. Плакал бы и умолял простить, а она бы оттолкнула его и всем бы сказала, что ее родители умерли.

Музыка оборвалась. Жрица встрепенулась, прогоняя воспоминания.