Мысль о гибели страны заставила взять себя в руки. «Нашел время нюни распускать», — император собрался с духом и вернулся в кабинет к министрам. Те сделали вид, что ничего не произошло.

— Громовец, что у вас? — спросил Альберг, тем самым подчеркнув, что больше не желает слушать возражений Цирюля.

Сегодня он подпишет указ организовать учебные кружки для фермеров. Это единственный приемлемый выход. Да, опасно, да разрушение почвы, но лучше так. Нельзя допустить, чтобы из-за глупости земледельцев в городах начался голод. Горожанам хватает поводов для недовольства, а если образуется еще и дефицит продуктов — дело закончится государственным переворотом.

Министр военных дел Громовец нехотя поднялся и кратко доложил о том, что противник ввел в строй новый тип корабля.

— Он превосходит другие модели не только по мощности, но и по дальности залпов. В данный момент преимущество на стороне савенийцев. Ваше Величество, наш флот теснят к границам. Где обещанные летающие корабли?

Громовец всегда говорил прямо, без экивоков и дипломатических намеков. С одной стороны, это импонировало Альбергу, а с другой — ставило в неловкое положение.

— Корабли производятся и вскоре первые три модели будут готовы, — произнес император.

Соврал. На самом деле он знал, что проект заморожен — нет денег. Но объяснять это Громовцу не хотелось. Император и без того догадывался, чем закончится подобный разговор. Вояка станет требовать немедленно изыскать средства, и Альберг будет вынужден подчиниться его напору. Уж лучше сразу ответить, что все в порядке и после собрания подумать, как еще можно раздобыть дополнительное финансирование.

— Когда «потом»? — не отставал Громовец. — Что мне говорить командующим? Мне морякам как в глаза смотреть?! Они там за Родину умирают, ждут подмоги, надеются на ваши корабли как на чудо, а вы тянете производство!

— Через месяц первые три корабля будут у границ, — сухо произнес Альберг.

Он понимал, что смалодушничал. Что через месяц не будет кораблей. Но сейчас ему проще было соврать.

— Надеюсь на это! — хмуро буркнул Громовец. — У меня все.

Он сердито опустился на кресло: сонливость министра как рукой сняло.

— Левицен, что у вас? — обратился император к министру внутренних дел.

Хотя мог и не спрашивать. Он и сам прекрасно знал, что творится в городе. В центре столицы жители организовали палаточный лагерь. Перегородили главные улицы и уже третий день отказывались расходиться. Требовали отмены военного налога.

Левицен рассказал, что у демонстрантов появились предводитель: Геньцинек — редактор независимой газеты и лидер тайного кружка «Сила и равенство». Он призывает народ перейти к активным действиям и захватить власть в свои руки.

Альберг слушал доклад с чувством презрения. Его тошнило от всего. От глупых фермеров, которые сами не понимали, чего просят. От проекта с летающими кораблями. От народа, который не мог хоть ненадолго забыть о собственных проблемах и осмыслить в каком положении находится страна. Вечно им что-то надо, вечно они всем недовольны! Они не понимают своего счастья. Если бы кто-нибудь предложил Альбергу отдать сбережения в обмен на отсутствие ответственности — он бы с радостью пожертвовал все до алына. Лишь бы не чувствовать давления за судьбы других.

— Как прикажите поступить? — спросил Левицен.

— Да разогнать этот лагерь и дело с концом! — встрял Громовец, по-мужицки рубанув воздух ладонью.

— Нельзя, — с грустью отозвался Альберг.

В отличие от министра военных дел, император хорошо понимал, чем закончится такой разгон. Обязательно будут жертвы, и это прорвет последний клапан, сдерживающий народ. У людей давно скопилось недовольство, и требование отменить военный налог — лишь повод. На самом деле душа просит иного. Они хотят изменений и видят их в смене правительства. Народ всегда думает, что, если поменять одного императора на другого — жизнь наладится. Как будто все беды страны заключены в одной фигуре императора.

— Мы не будем никого разгонять, — объявил Альберг. — Нам только революции не хватало. Действовать надо тоньше. Я все обдумаю и вечером дам ответ. На этом предлагаю завершить совещание. Спасибо, господа. Эр, останься, у меня к тебе разговор.

Ожидая, пока министры уйдут, Альберг подошел к окну: из кабинета был виден кусочек площади, где сейчас обитали митингующие. Мешки, куски заборов, доски, мусор — площадь напоминала одну большую помойку. Толпа пьяных мужиков горланила народные песни.

«И это мои подданные», — император брезгливо поджал губы.

— Ты как? — подошел к нему Эр.

После того как погиб брат императора, советник превратился в заботливую няньку, чем раздражал Альберга. Если даже друг носится с ним, как с больным ребенком, то каким слабаком, должно быть, считают его остальные?

— Хотел обсудить с тобой один весьма щекотливый момент, — деловым тоном отозвался император. — Я долго размышлял над протестами народа и, кажется, понял, в чем кроется причина.

Эр по-мальчишески сел на подоконник, чем еще больше рассердил Альберга. В этом поступке он увидел всю несерьезность, с какой советник воспринимает текущий разговор.

«Он многое себе позволяет! Мне давно следовало бы поговорить с ним и объяснить, что дружба дружбой, но ему не следует забывать, что я больше не приятель по играм, а правитель Иривии!»

Однако Альберг так и не решился сделать замечание. Вместо этого продолжил развивать начатую мысль:

— Люди оттого столь неохотно платят военный налог, что не верят в реальность угрозы. Для них война, идущая далеко в море, сродни сплетням из-за океана. Они не понимают, что если враг прорвет оборону, то очень скоро савенийские солдаты окажутся в столице. Отчасти я понимаю людей: трудно бояться того, кого ты не видишь. Для них савенийская армия представляется чем-то абстрактным, неосязаемым.

— И что ты предлагаешь делать? Проводить экскурсионные туры к местам морских сражений? — иронично отозвался Эр.

«Вот опять! Даже советник открыто насмехается надо мной!»

— Нет. Я предлагаю переместить место сражения сюда, на континент.

— Ты… — Эр вытаращил на него глаза.

— Нет! — строго оборвал Альберг. — Я еще не сошел с ума. Кто сказал, что савенийцы должны быть настоящими?

— Хочешь инсценировать войну?

— Практически, — император заложил руки за спину и отвернулся от собеседника, уткнувшись взглядом в пол.

Ему было стыдно предлагать такое, и в тоже время он понимал, что пора действовать жестче. Взрыв поезда, в котором погиб родной брат вместе с семьей, заставили встрепенуться и понять всю серьезность угрозы. Нужны решительные действия, иначе следующая бомба прогремит во дворце. Раз народ не понимает всей опасности бунтов, придется наглядно показать, к чему приводит наивность протестующих.

— Я думал не о военных действиях — это слишком масштабно и могут возникнуть проблемы с правдоподобностью. Нет. Достаточно будет организовать несколько взрывов в столице. В идеале — подорвать лицей.

— Я не ослышался? Лицей? — Эр не знал, как реагировать. Ему показалось, что друг бредит.

— Почему нет?

— А если кто-нибудь погибнет?

— На это и расчет, — строго произнес государь. — Ничто не вызывает столько эмоций, как смерть ребенка.

— Не думаю, что это смешная шутка, — хмуро отреагировал советник.

— Я не шучу, — Альберг неожиданно уставился в лицо приятеля и тот, к своему ужасу, осознал, что император говорит абсолютно серьезно.

— Того и гляди начнется революция, — горячо продолжал император. — Как думаешь, что лучше: пожертвовать несколькими детскими жизнями или целой страной?

— Но это же ученики! — Эр спрыгнул с подоконника. Его трясло от задумки государя. — Почему нельзя просто выйти к народу и объяснить ситуацию? Люди не так глупы, как тебе кажется. Они поймут.

— Идеалист, — на лице правителя отразилась саркастическая гримаса. — Ты сильный духом и считаешь, что и окружающие должны быть такими. Но люди слабы! Им тяжело быть героями. Они не склонны превозмогать трудности во имя высшей цели. Пока мы не покажем, что враг реален и угрожает их собственной безопасности, дело не сдвинется с места.