Он хватает меня за бедра и переворачивает на живот, а затем шлепает по заднице.

Я знаю, что он собирается сделать, и знаю, что это будет приятно, как и всегда, но сейчас мне нужно что-то другое.

Что-то более глубокое.

Я переворачиваюсь на спину.

— Хочу быть сверху.

Вижу, что он хочет возразить, но обхватываю рукой его член, подрачивая.

— Пожалуйста.

Неохотно он ложится, и я усаживаюсь на него.

— Вставь в меня свой член.

Положив одну руку мне на бедро, он протягивает руку между нами и приставляет себя к моему входу.

Выражение его лица темнеет, а на лице появляется голод.

— Оседлай его.

Зажмуриваю глаза, поднимаясь на колени, а затем опускаюсь, сосредоточившись на том, как он растягивает меня, заполняя собой.

Медленно начинаю двигаться, запрокидывая голову, когда он поднимает бедра, подстраиваясь под мой ритм, наши тела идеально синхронизируются.

Его грубый голос прорывается сквозь туман: — Бродяга.

Я знаю, что ему нужно.

Потянувшись вниз, беру его руку и кладу на свое горло.

Жду, что он начнет сжимать его, но он этого не делает. Вместо этого он обнимает меня, притягивая к себе.

Его толчки становятся все глубже, и он целует мои щеки, подбородок, губы.

Наша кожа липкая от пота, когда мы прижимаемся друг к другу, и он прислоняется лбом к моему.

О, Боже.

Это так по-другому… так интимно.

Он удерживает мой взгляд, когда мы разделяем одно на двоих дыхание.

— Аспен.

Когда он произносит мое имя, в нем столько ярких эмоций — ненависть, любовь, желание, одержимость, сплетающиеся в одно целое.

Прямо как мы.

Он снова меняет позу, на этот раз толкая меня, что я оказываюсь на спине.

Я смотрю вниз между нами, наблюдая, как он снова входит в меня, а затем его мускулистое тело нависает надо мной.

Его руки находят мои, переплетая наши пальцы, а затем прижимают их к матрасу.

Его толчки становятся все глубже… голоднее.

Как будто он нуждается в этом так же сильно, как и я.

Закрываю глаза, когда калейдоскоп эмоций проносится сквозь меня, и напряжение между нами нарастает, но он хватает меня за шею, требуя, чтобы я смотрела на него, пока кончаю.

Удерживая его взгляд, когда меня пронзает второй оргазм, еще более сильный.

Из меня вырывается жалобный стон, я сжимаюсь вокруг него, отдавая ему все, что у меня есть, ничего не утаивая.

Я думала, что любовь закончилась в день смерти моего отца. Думала, что больше никогда не смогу испытывать к кому-либо подобное чувство.

Но я ошибалась.

Потому что она здесь, между нами, запутанная во всей нашей лжи и уродливых секретах.

Она росла, несмотря на нашу ненависть, потому что была сильнее нас.

И она останется с нами навсегда… как шрам, который никогда не заживет.

Он облизывает мое горло, прежде чем его зубы начинают царапать плоть. Из него вырывается глубокий стон, когда он двигается в последний раз и изливается в меня.

Когда он падает на меня сверху, прижимаюсь к нему — крепче, чем когда-либо раньше.

Его глаза ищут мои, когда он убирает мои волосы с лица, как будто знает слова, которые хочет сказать, просто не понимает, как их произнести.

Но это не страшно, потому что знаю, что однажды он это сделает.

— Я знаю, — шепчу, когда слезы застилают глаза, — я тоже это чувствую.

Резко подскакиваю, думая, не проспала ли я, пока не бросаю взгляд на будильник на прикроватной тумбочке.

Вздыхаю с облегчением, видя, что сейчас чуть больше семи утра.

Не уверена, собирается ли Нокс сегодня в школу. Хотя, на самом деле, в этом нет никакого смысла. До вручения дипломов осталась всего неделя, но, по большому счету, мы уже окончили школу, потому что оба сдали все тесты и предметы.

Зевнув, я переворачиваюсь на другой бок.

— Просыпайся, соня…

Он ушел.

На мгновение меня охватывает беспокойство, но потом замечаю на его подушке записку, адресованную Бродяге.

Наверное, он вышел позавтракать.

Улыбаясь про себя, разворачиваю письмо.

Мое сердце пропускает несколько мучительных ударов, когда я вчитываюсь в его слова.

Бродяга,

Я писал это письмо столько раз, что уже сбился со счета, но что бы я ни сказал, какие бы слова ни написал на этой бумаге… результат все равно будет один и тот же.

Ты будешь зла и расстроена.

Черт, возможно, ты даже возненавидишь меня снова.

Понимаю. Если бы это я проснулся однажды утром и обнаружил, что тебя нет, я бы, блядь, сошел с ума.

Но это не то, что ты думаешь.

Знаю, тебе кажется, что я бросаю тебя, когда ты в самом худшем состоянии, но это я.

Я в самом худшем состоянии.

Всю жизнь мой отец говорил, что я никогда ничего не добьюсь, и долгое время я ему верил.

Потому что у меня никогда не было причин не делать этого.

В отличие от тебя, у меня не было колледжа мечты. У меня также не было целей, стремлений или профессии, которая заставляла бы меня светиться изнутри всякий раз, когда я говорил о ней.

Черт, Бродяга. В большинстве дней я даже не знал, доживу ли до следующего рассвета.

Я не бросаю тебя, потому что это означает, что больше никогда не вернусь.

Но я вернусь.

Просто сначала мне нужно взять себя в руки и чего-то добиться.

Для себя и для тебя.

А пока я хочу, чтобы ты сосредоточилась на себе.

Сколько я тебя знаю, ты всегда хотела поступить в Стэнфорд, и я желаю, чтобы у тебя было все, ради чего ты так старалась.

Я также хочу, чтобы ты улыбалась, ходила на вечеринки, заводила новых друзей, завалила пару тестов, потягивала модные напитки с дурацкими претенциозными названиями, пока учишься в местных кофейнях, пекла чертову уйму кексов и отказывала каждому парню, который к тебе пристает… потому что они определенно будут на тебя западать.

Суть в том, что я хочу, чтобы ты жила, Аспен. Больше, чем просто жила. Я хочу, чтобы ты, блядь, взяла жизнь за яйца и воспарила.

И нет, я не рассчитываю, что ты будешь ждать меня. Но я, черт возьми, точно буду ждать тебя.

Потому что ты была единственным человеком, который когда-либо помогал мне.

И ты будешь владеть каждой частичкой моей поганой души, пока меня не зароют в землю.

Говорят, бродяги всегда возвращаются…

Но в этот раз я буду тем, кто вернется к тебе.

Не знаю когда… но вернусь.

Обещаю.

Всегда твой,

Нокс

P.S: В ящике моего комода есть немного денег. Там всего пара тысяч, но я пришлю тебе больше, когда дом будет продан. Я знаю, ты не хочешь, но возьми.

P.P.S: Серьезно, Бродяга. Возьми эти чертовы деньги.

Мышцы в моей груди напрягаются, когда водитель подъезжает к коричневому кирпичному зданию.

Это оно.

Вытащив из кармана бумажник, протягиваю водителю немного наличных.

— Спасибо.

Улыбаясь, он пожимает мне руку: — Хотя, наверное, мне следует поблагодарить тебя, да?

Еще нет.

Перекинув сумку через плечо, я выхожу из машины.

Ты никогда ничего не добьешься, тупой кусок дерьма.

Голос отца эхом отдается в голове, когда я вглядываюсь в печатные буквы над зданием, гласящие:

Пункт приема и оформления лиц на военную службу.

Возможно, отец был прав…

Но есть только один способ выяснить это.

Прошлое…

— Я не хочу, — проворчал, когда мой дядя Лео взял меня за руку и повел в сторону детской площадки.

— Вот дерьмо, — пробурчал он. — Твой папа попросил меня присмотреть за тобой, пока они с мамой выполняют кое-какие поручения. А поскольку у моего приятеля Майлза есть ребенок твоего возраста, я решил, что вы можете поиграть вдвоем.