— Нокс, — зову я, пытаясь привлечь его внимание.

Наконец он останавливается и смотрит на меня.

Только на самом деле не на меня, потому что его взгляд кажется рассеянным, а глаза остекленевшими, как будто он заперт где-то внутри себя.

В месте, до которого я не могу добраться.

— Позвони в полицию, — приказывает он, его голос пустой. Отстраненный, — скажи им, что я ранил тебя и держал в заложниках, пока убивал твою маму и Лео.

Мое сердце бьется быстрее, когда стены комнаты начинают сжиматься.

У нас на счету уже два убийства. Сейчас не время менять тактику.

Не время ему разваливаться на части.

Потому что его план — единственный шанс выбраться из этого вместе, и я его не оставлю.

— Нокс…

— Мне нужно помучить его, — хрипит он, и страдание в его голосе умоляет меня понять. — Мне нужно медленно, шаг за шагом высасывать из него жизнь и заставить его страдать… так же, как он сделал это с ней.

Сердце замирает, когда понимаю, что теряю его.

А тошнотворное, самодовольное выражение удовлетворения в глазах его отца, наблюдающего за тем, как его сын трещит по швам, разрывает меня изнутри.

Может, он и связан, пока его сын орудует пистолетом… но очевидно, что именно он сейчас контролирует ситуацию.

— Нокс, — напоминаю ему, пытаясь пробиться сквозь туман, — мы должны придерживаться плана.

— Нет, — его черты искажаются, когда внутреннее смятение, которое он переживает, отражается на его лице. — Он не уйдет с миром, — его тон мрачнеет, — ему не избежать наказания.

— Ты прав, — чувство обреченности охватывает мои легкие и сжимает их, но я должна попытаться достучаться до него, — потому что прямо сейчас побеждает он.

Это только еще больше злит Нокса.

Страх струится в моей крови как яд. Не знаю, как вытащить человека из преисподней, но я должна попытаться.

— Посмотри на его лицо, — говорю Ноксу, — он хочет, чтобы ты облажался, а ты играешь ему на руку.

Мой голос срывается, когда по щеке скатывается слеза. Он так далеко, что даже не смотрит в мою сторону.

Я потеряла его.

Но пробую другую тактику: — Сосед мог услышать выстрелы. Полиция, возможно, уже едет сюда. У нас мало времени.

Ничего.

Еще одна слеза стекает, и мое сердце сжимается.

— Я не собираюсь говорить им, что это сделал ты… я скажу им, что это была я.

Он слегка наклоняет голову, давая понять, что, возможно, мне все-таки удалось достучаться до него.

— Потому что я выбрала тебя.

Возможно, это делает меня сумасшедшей, но мне все равно.

Его черты искажаются, когда он выходит из оцепенения.

— Бродяга…

— Ты ведь хотел защитить меня раньше, верно? Вот почему ты посадил меня на тот автобус. Так вот, я делаю то же самое для тебя… — краем глаза замечаю, как его отец свободной рукой вынимает кляп изо рта, прежде чем расстегнуть путы на ногах. — Нокс…

Все происходит так быстро, что я едва успеваю моргнуть.

Нокс бросается к нему. Отец сопротивляется, когда Нокс разжимает его руку и вкладывает в нее пистолет, а затем вставляет дуло ему в рот. Однако ему не сравниться с сыном в силе…

Или в ненависти.

— У каждого поступка есть последствия, — усмехается Нокс, и его голос полон яда, когда он надавливает на палец отца.

В ушах звенит в третий раз за ночь, когда кровь и кусочки мозгового вещества разлетаются во все стороны.

Окровавленное лицо Нокса расплывается в леденящей душу ухмылке, когда он делает шаг назад, разглядывая труп отца.

Возможно, это было не то, чего он хотел, и уж точно не то, чего этот ублюдок заслуживал.

Но, в конце концов…

Он тоже выбрал меня.

Дорога до мотеля заняла чуть больше часа, а это значит, что у нас осталось меньше двадцати минут до истечения проплаченных четырех часов.

Аспен предложила продлить это время, но я сказал ей, что это плохая идея и мы должны сами обнаружить родителей и позвонить в полицию, потому что в противном случае это будет выглядеть подозрительно.

Схватив ее за запястье, направляюсь в ванную. Мы уже вытерлись и переоделись дома на случай, если кто-то заметит нас по дороге сюда, но мы оба отчаянно нуждаемся в душе.

— Что ты собираешься делать со всеми уликами? — спрашивает Аспен, когда я стягиваю с нее футболку через голову.

Я закопал все в лесу по пути сюда, но это не может лежать там вечно.

Отдергиваю выцветшую занавеску и включаю душ.

— Я вернусь и сожгу нашу одежду, как только путь будет свободен.

Вероятность этого — пятьдесят на пятьдесят.

Все будет зависеть от того, насколько хорошо Аспен сможет держаться во время допроса, потому что полиция будет допрашивать нас.

Я могу сыграть роль убитого горем сына, который только что потерял своего отца-героя из ФБР из-за какой-то неверной, жадной до денег шлюхи, на которой женился. Но не уверен, что Аспен сможет сыграть безутешного, растерянного подростка, чья мама получила пулю в лоб, потому что изменила своему новому мужу с лучшим другом ее покойного отца.

Также невероятно важно, чтобы наши истории совпадали, потому что одна незначительная оплошность погубит нас.

Именно поэтому я готов взять вину на себя, если все пойдет не так.

Она не поплатится за это.

Стаскиваю штаны и нижнее белье с ее ног. Пятна крови, просочившиеся сквозь старую одежду, уродуют ее безупречную кожу.

Наверное, это зрелище не должно меня так сильно возбуждать, но я больной ублюдок.

К сожалению, я не смогу предаться своим кровавым грезам, потому что ей нужно помыться.

— Иди в душ.

Она смотрит на кровь, заляпавшую ее кожу, как будто все еще не может поверить в то, что произошло сегодняшней ночью.

— Хорошо.

Раздевшись, присоединяюсь к ней.

Она молчит, пока намыливаю ее тело. Я бы воспользовался мочалкой, но она белая — а станет желтой — и не хочу рисковать.

Обнимаю ее за талию, пока вода из душа струится по нам, а кровь с наших тел стекает в канализацию.

В голове мелькает образ трупа отца.

Я хотел помучить его.

Заставить его почувствовать каждую унцию чертовой боли, которую он причинил моей матери.

Мне.

И да поможет мне Бог, блядь, я бы… мой член напрягается, пульсируя напротив ее соблазнительной попки. Нагнув ее вперед, раздвигаю ее маленькую пизду и погружаю в нее свой член.

Но я позволяю себе только один толчок. Ровно настолько, чтобы собрать ее влагу и свести нас обоих с ума.

Затем выключаю душ и отдергиваю занавеску.

— Что…

Провожу зубами по ее шее, посасывая и покусывая нежную кожу над точкой пульса.

— Встань на колени.

Она лишила меня той разрядки, в которой я отчаянно нуждался в доме, так что теперь она у меня в долгу.

Аспен подчиняется, опускаясь на грязный пол.

То ли потому, что она тоже этого хочет, то ли понимает, что это может быть наша последняя ночь вместе, я не уверен.

И прямо сейчас мне, блядь, все равно.

Я сжимаю в кулак ее мокрые волосы, наматывая их на запястье с такой силой, что она вздрагивает.

— Открой.

Когда ее губы раздвигаются, я проталкиваю член между ними.

— Тебе нравится это на вкус?

Она задыхается и захлебывается, когда я погружаюсь в горло, ее глаза с размазанной тушью наполняются слезами, когда мои яйца ударяются о ее шею. От одного этого зрелища едва не кончаю на ее милое личико.

Толкаюсь сильнее, так сильно, что понимаю, что перехожу грань дозволенного. Но она расслабляет горло и принимает мой член как хорошая девочка.

Такая, блядь, идеальная.

Вытаскиваю член, и она снова пытается взять его в рот, но я дергаю ее за волосы.

— Поцелуй его.

Надув губки, она нежно прижимается ими к моему кончику. Издаю стон, когда она слегка отклоняется назад, отчего между нами появляется паутинка предэякулята.