— Гуляла, — ответила и взяла за руки, повела в беседку, где сидела мама и свекровь. — Добрый вечер, можно с вами? — пыталась разрядить скорбную обстановку.

Мама наскоро вытерла слезы и тоже улыбнулась. Мы сели пить чай: вспоминали папу, не болезнь и борьбу, а из детства: как в Москве жили, как ночами в институте вирусологии сидели, а мама дома переживала, потому что дозвониться нам не могла: думала загуляли, а мы научной деятельностью занимались!

Да, так правильно. Это верно. Вспоминать с улыбкой, а не бесконечно рыдать. Всем будет спокойнее, а папа точно был бы доволен. Он никогда не любил печальных женщин.

— Мам, а папа где? — я вздрогнула, услышав невинный детский вопрос. — Я звонил ему, а он не отвечает, — хмурил брови Ильдар.

— Я не знаю, — положила в рот крупную виноградину. — Перезвонит.

Странно, но мне было все равно где, с кем, что с ним. Абсолютная пустота. Вырвано с корнем все светлое, что оставалось. Боже, ОН был для меня когда-то всем: родной, близкий, любимый, а сейчас я не чувствовала ровным счетом ничего. Ни благодарности за счастливые десять лет брака, ни родительского единения, тем более романтических чувств. Ничего, дыра. Там где были эмоции и память — выжженная земля.

Наверное, у каждого человека есть порог прочности, его личная температура горения, запас терпения, который, если перешагнуть рубеж, превращался в красную линию, а после нее все — полное отторжение, небытие, анафема.

— Дочь, ты насколько внуков привезла? Марат не будет против, если как обычно? Мне с ними легче, да и с Жанной не так одиноко… Пусть подольше погостят.

— А можно и я погощу подольше?

— Не вернешься в Москву? — мама удивилась, но радостно. — А клиника, развод?

— Разберусь совсем дистанционно. Не хочу обратно. Пока не хочу.

— Оставайся хоть навсегда.

— Навсегда не получится, но что-то нужно будет думать. Тебе тоже одной в чужой стране…

— Ну, она уже мне родная, — слабо улыбнулась, — но все же… Не знаю, Поля, посмотрим. Пока так.

— Мам, если что, давай с нами в Москву, — обняла ее. — Я буду переживать, если ты одна будешь.

— Разберемся, — устало улыбнулась она, а я достала успокоительное, которое мама принимала на ночь вместе со снотворным. Это еще с болезни папы началось: она настолько боялась уснуть и пропустить кризис, что перестала спать в принципе. Мы с папой боролись с ее тревожностью: и морально и медикаментозно.

— Поль, а Паша, который вчера звонил. Это кто? Неужели тот мальчик, с которым дружили давно?

— Да, мам. Это он. Мне вчера было… — запнулась. — Очень плохо. Паша помог мне.

Мама сжала мою руку и шепнула:

— Я всегда буду на твоей стороне. Оставайся, сколько хочешь.

И я осталась. Планировала изначально после похорон обратно. Думала: еще неделю побуду, поддержу, детей оставлю на каникулы, а сама поеду разбираться с делами насущными. Но сейчас уже не хочу возвращаться, точно не сейчас. Надеюсь, ЕМУ хватило совести улететь в Россию и не отсвечивать относительно меня…

— Вера, привет, — набрала подругу. Неделя прошла, пора вылезать из скорлупы и вливаться в жизнь. У меня слишком много обязанностей, чтобы реально пропасть. Хотя, не скрою, так хорошо и спокойно не чувствовала себя давно: гуляла с детьми, купалась в море, отдыхала в нашем бабьем царстве, ну, не считая Ильдара, конечно. Но он еще ребенок, и я сделаю все, чтобы, став взрослым мужчиной, он никогда не обижал тех, кто априори слабее. Чтобы уважал женщин. Ценил. Чтобы брал ответственность за поступки. Конечно, он будет ошибаться. И дочка будет. Мы все ошибаемся, но если не убегать от ответственности и не бояться признавать вину, то потом не будет мучительно стыдно.

— Поль, ну ты как? Я тебе так соболезную. Сергей Иванович такой человек, ух! Так жалко, дорогая. Очень тебе сочувствую. Поцелуй тетю Свету за меня. Обними покрепче.

— Обязательно, — я сморгнула навернувшиеся слезы. Вроде успокоилась уже, но порой накатывало. — Вера, я решила остаться в Варне с детьми еще на месяц. Буду отсюда работать с административкой, а приемы раскидайте, ладно. Я посмотрю, кто у меня срочный, с теми онлайн консультации проведу. Сейчас не хочу возвращаться. Нужна передышка.

— А что по нашим планам? — по телефону мы обсуждали продажу «Эдема» завуалированно.

— Да, я начну искать покупателей и вести переговоры. Но сделка после моего возвращения, да и вряд ли раньше получится найти кандидата.

— Я тоже буду пробивать по своим каналам. Кстати, что там с твоим бывшим? На суд не пойдешь?

— Не пойду, — подтвердила. — У меня для этого адвокат. В остальном: не знаю и знать не хочу.

Да, именно так. О НЕМ я ничего не слышала уже вторую неделю и не испытывала по этому поводу никаких чувств. Иль и Лиана, да, спрашивали про отца: он не отвечал на звонки и сообщения, не перезванивал, просто пропал. Если бы я ЕГО не знала, то могла бы предположить что-то нехорошее, но мой бывший слишком эгоист: все с ним нормально, страдает или бухает, а может одновременно. Винит всех и вся. Думает о вечном.

Тринадцатого июня должен был состояться суд и развод. Дима Небесный позвонил слишком рано. Мне слабо верилось, что решение вынесли так быстро…

— Полина, слушание перенесли еще на месяц. Твой муж не пришел на суд.

— Я ведь тоже не пришла, почему нас не могли развести без присутствия? — глупый вопрос, но я все же задала его.

— Потому что он представлял сам себя, а другого адвоката не прислал. Если через месяц снова не явится, то разведут без его согласия.

— Ладно, пускай. В любом случае пока возвращаться в Россию не намерена.

— С имуществом нормально, Поль. Пятьдесят на пятьдесят. Относительно клиники — расклады знаешь.

— Спасибо, Дима, спасибо.

Мама Жанна вернулась в Москву раньше, чем планировала, да и взволнованна была отсутствием связи с сыном. Адам Даниярович подтвердил, что ОН в Москве, но попросил срочно приехать. Какие-то новости были. Какие мне не сказали, а я не интересовалась, но догадывалась.

Для мамы Жанны мои двери всегда открыты, даже если она будет нянчить третьего внука. Никаких обид у меня нет. Наверное, потому что и чувств к ее сыну больше нет.

Я сидела в шезлонге и пила лимонад. Дети не захотели идти на море, а попросили надуть старый бассейн и купались вместе с собаками. Вроде немного времени прошло, а мои бандиты так вытянулись на солнце! Как цветы вверх росли. Им хорошо, и мне было хорошо. Я всегда куда-то бежала, так торопилась, человек-действие! А сейчас хотела удержать жизнь в моменте, замереть здесь и сейчас. Я как будто в спокойном сне, но спать не получится вечно. Но пусть так легко будет как можно дольше.

— Мама Жанна, здравствуйте, — ответила на звонок. После ее возвращения мы как-то не созванивались. — Все хорошо?

— Нет, Полечка, не хорошо, — она даже всхлипнула. — Марат… Ну он вообще… Я его не узнаю… Поль, приезжай, пожалуйста.

— А что я могу сделать? — ошеломленно выдохнула. Никакой ценности мы друг для друга больше не имели.

— Ему никто не нужен: ни мы с отцом, ни дети, ни работа. Ох, Поля… Он всегда тобой дорожил, если уж не ты, то я не знаю тогда…

Боже… Я поехала. Меня умоляла женщина, мать, бабушка моим детям. В этой истории должна быть поставлена жирная точка, но лучше, чтобы все остаться живы и целы. Сколько можно ломать? Пора учиться созидать…

Полина

Самолет сел во Внуково в шесть вечера. Я поехала сразу домой. К свекрови заеду завтра утром: сейчас слишком вареная.

Так непривычно было возвращаться в Москву: без детей я чувствовала себя здесь слишком одиноко. Теперь почему-то так. Пора взять себя в руки: именно на это брала перерыв, оставаясь в Варне. Но все заканчивается, даже терапия «никаких мужчин».

Спала как ни странно хорошо и спокойно. Мне ничего не снилось и ни о чем дурном не думалось. Время все-таки лечит, как и хороший плотный завтрак с вкусным кофе из кофейни прямо в доме. В холодильнике на моей кухне мышь повесилась.