— Марина, — набрала администратора, — скорую вызывай. Молодая женщина, беременность недель 28–30, явный гестоз, гипертония, проблемы с дыханием.

Следующим на очереди был Марат. Его женщине и его ребенку плохо, пусть берет ответственность…

Марат

— У себя? — поинтересовался у секретарши отца, прежде чем толкнуть дверь кабинета. Он просил заехать к нему в офис. Есть срочные вопросы в моей компетенции.

Мы с ним тоже недавно сильно повздорили. Он ушел к Динаре. Маму оставил. Женщину, которая отдала ему большую часть жизни: жила им, надышаться не могла, поддерживала и никогда не обижала ни словом ни делом. Которая любила его. А он взял и бросил эту женщину! Свою жену и мою мать. К молоденькой писечки побежал.

Отец сказал, что это не мое щенячье дело. Мама тоже успокаивала и настаивала, что это ее решение. Но я не мог поверить и принять. Невозможно отпустить после стольких лет! Мама наверняка страдала, и это вина папа. В нашем мире мужчинам прощалось многое, да я и сам долго жил уверенностью «что позволено Юпитеру, не позволено Быку», но это так ровно до тех пор, пока лично не коснулось.

— А он что здесь делает?! — угрожающе сжал кулаки, увидев за одним переговорным столом отца и Давида. Я определенно ясно высказался относительно Черкесова. Он мне не брат, и все дела с ним закончены, семейные узы разорваны, связи лопнули. Плевать, что его мать — моя родная тетка! Брат, который желает твою женщину и плетет за спиной интриги — чмо и говно.

Давид тоже поднялся. Видно, что и ему меня видеть радости мало. Как же я раньше не замечала этот волчий оскал и тяжелый взгляд. Доверял. Кому если не семье? А Черкесовы всегда были к нам близки.

— Остыньте, петухи! — отец встал и вышел из-за стола. — У нас общий бизнес, поэтому оставьте свои разногласия за дверью моего кабинета.

— Да я с ним на одно поле срать не сяду, — бросил и пошел на Давида. Если такой тупой, буду воспитывать кулаками. А может, ремнем? Как он Лоту.

— Я тоже не сяду. В тебе столько дерьма, что одного поля не хватит, — кривил губы в усмешке.

— Хватит! — мы почти вцепились друг в друга, но отец бросился разнимать.

— К моей жене, чтобы на пушечный выстрел, понял? — все-таки засадил ему в живот. Но гад успел пресс напрячь, только поморщился. Зато словом умело размазывал меня.

— Твоя жена послала меня нахер. Поля оказалась разборчивее и умнее тебя. Да и меня тоже. Как ловко со зданием провернула дело! Реутова за яйца взяла. Тоже ест из ее рук. Не женщина — богиня: и любви, и войны.

— Долго планировал свою подставу с Камиллой, м?

— Подставу?! — очень натурально удивился Давид. — Я тебя на шлюху не укладывал и кончать в нее не заставлял. Я тебя звал к себе: на телок посмотреть, разгрузиться, соблазниться, оттянуться. Я ждал и провоцировал. Каюсь, было такое, — на отца моего посмотрел. Ему в том числе рассказывал. — Хотелось мне узнать, такой ли ты правильный и верный, как думала твоя, да и моя жена. Нет, — развел руками, — не верный. Еще и дурак такой. Детей от блядей заводить, — и кулаком в лоб постучал.

Все, моя лампочка накалилась до бела. Мы снова начали пиздиться. Отец даже не пытался разнять, не в том возрасте. Нас растащила исключительно охрана. Папа велел обоим не показываться на глаза. Но когда Давид ушел, я все же бросил ему предъяву.

— Да, я во многом виноват сам, но он на Польку дрочит! Жену мою хочет! Это как вообще? По-семейному?

Отец тяжело вздохнул и сжал грудь с левой стороны. Сердце? Опять. Стало немного стыдно. Папа промолчал, не жаловался.

— Не по-семейному. Поэтому, — бросил на меня укоризненный взгляд, — мы с Давидом разводим бизнес. Отделяемся. Если бы ты хотя бы попытался контролировать свой гнев, эту ярость благородную, то мы бы запустили процесс деинтеграции уже сегодня. Воистину, Полина оказалась умнее вас обоих. Два, в сущности, не глупых мужика, а столько бед наворотили! Один до сих пор обиды из песочницы лелеет и сам себе жизнь поганит. Другой под сраку лет в грязь полез и выплыть не может.

— А ты, пап? Себя к какой категории относишь? — остро взглянул на него. Молчал. Насупился. Да, нам есть, в кого быть таким. Яблочки от яблони…

Я снова был зол, помят и с чутка разбитой мордой. Какая-то нехорошая тенденция. Я столько не дрался наверное никогда, не считая юношеских соревнований по борьбе. Хорошо, что палец быстро и почти ровно сросся.

Господи, считай, всего год прошел как мы полетели в Варну и закрутилось. Как же жирно все запуталось, жизнь свернула меня в бараний рог. Тогда я скучал, пресыщенным котярой у ног хозяйки себя чувствовал, хотелось вильнуть хвостом и разок гульнуть самому по себе. Холостой запретной свободы вдохнуть возжелал. Столько статусных мужиков, таких же, как я, пялили блядей сотнями на протяжении всего брака, и никому не прилетело жестко в голову, пах и сердце. А меня жизнь наказала сразу. Ну почти. Сначала позволила насрать во всех углах, а потом только мордой тыкать туда начала. Сейчас бы все отдал, чтобы вернуться на год назад и остаться с Полиной. Не совершить ошибок, которые дамокловым мечом висели надо мной. Только это я сейчас умный, горьким опытом наученный, а так…

Права Поля. И даже Давид частично. Я ведь продолжал бы ходить в его ебальню и мысленно полировать свое эго. Ставить себя выше других: они ведь сдержать пошлых позывов не могли, а я примерный семьянин. Но потом с большой долей вероятности позволил бы себе разок расслабиться: я ведь чуть-чуть, без любви и со шлюхой. Просто ради разнообразия и адреналина. Нельзя быть в одном котле с чертями и остаться чистым ангелом. Как там сказала Юдина? Грязными руками не вытереть стол начисто. Теперь-то я понимал, только толку от этого. Жена не просто требует развода и твердо стоит на своем, но, кажется, Полина больше не любит меня. Это самое горькое. Все можно исправить, пока ты любим и нужен. А я, кажется, все, иду с ярмарки.

Мысли у меня были печальные и грустные. Скоро повторное слушание, а я и не знал, как входить в него. Нет, если драться и давить, то нет проблем, а вот красивого решения у меня не было. Я не мог ее отпустить. Я не хотел. А удержать просто не знал как. Я много лет жил с женщиной, знал о ней все, а оказалось, что даже как подступиться к ней понятия не имел. Это черта характера моей жены меня никогда не касалась: умение вычеркивать человека из жизни. Он просто переставал быть для нее значимым. Я видел такое с нечистыми на руку коллегами, дрянными подругами, душными знакомыми. Потом хоть в лепешку расшибись, а близким не станешь. Полина поздоровается при встречи, поддержит ничего незначащий разговор, но добиться от нее дружбы, работы, любви… Разве что хером по лицу. Если она разочаровывалась, то это навсегда. Мне нравилось это качество в контексте моей сильной духом жены, но я никогда не примерял даже гипотетически его на себя. Я ведь выше. Я априори особенный, мне должно быть позволено больше и соответственно прощено больше. А вышло, что тем же писюном по лицу получил.

— Марат Адамович, — голос Миланы вывел из мрачной задумчивости, — к вам Лота Черкесова. Ей назначено.

О, вот ее звонок и предложение встретиться — очень неожиданно. Я весь во внимании.

Интересно, что Лота именно предлагала, а не просила. Не ресторан, не встреча на территории старейшин, а мой офис. Давид в определенных вопросах жил по канонам анклава: его женщина не встречается с мужчинами наедине, если это не близкий родственник, старейшина или глава диаспоры. Она носит условный платок. Она послушна, порядочна и верна.

Лота была одна, с небольшим саквояжем в руках и без головного убора. А характер… Не сахар, насколько я знал.

Сейчас Лота была простоволосой, в алом брючном костюме, на шпильках, а под удлиненным пиджаком без рукавов узкая полоска ткани на груди. Идеальный макияж, стильный наряд, роскошные украшения. Если Полина могла в принципе, гуляя по торговому центру, зайти в масс-маркет, то Лота нет! Она не вылезала из ЦУМа. Что-что, а деньги Давида она тратить умела и делала это с полным отсутствием бережливости.