— О, Ромео… — шепчет он.

Эм… Что, простите? Он смотрит на звезды и шепчет «Ромео»? Неужели он…

Паника поднимается во мне, и я стараюсь подавить удавленный возглас, но, к счастью, Меркуцио продолжает:

— Почему именно ты, а? Почему ты первым увидел ее? Прекрасная Розалина… Восторженный ублюдок…

Мое сердце подпрыгивает, а паника превращает в радость. Он думает обо мне, думает с нежностью и досадой! Он расстроен, что Ромео влюбился в меня первым. Вот и настоящая причина, почему на пиру он вел себя так грубо. Нужно срочно рассказать ему, что теперь это всё не важно.

Я выхожу из тени и громким шепотом зову его.

— Меркуцио!

Он вздрагивает и смотрит вниз.

— Кто там?

Я вступаю в бледную лужицу света, льющегося от луны и его свечи.

— Это я, — объявляю я так громко, как только осмеливаюсь.

Меркуцио хмурится.

— Зачем ты здесь?

Я подхожу к стене и хватаюсь за высокую шпалеру, увитую розами. Ставлю ногу на нижнюю перекладину и начинаю подниматься, слегка посмеиваясь.

— Зачем я здесь? Ты еще более пьян, чем мне казалось, если не понимаешь.

Я тянусь наверх, хватаюсь за вертикальную планку и поднимаюсь к балкону. Лозы цепляются за платье, оставляя на парче затяжки, но это так неважно сейчас. Так же неважно, как мои исцарапанные ладони и запястья.

— Черт, что ты вытворяешь? — шипит Меркуцио, свесившись через перила.

— Просто иду к своей цели.

Я продолжаю восхождение и жду, что на самом верху он протянет мне руку, чтобы помочь, но этого не происходит. И всё-таки я улыбаюсь ему, когда мы оказываемся лицом к лицу. А он мне — нет.

— Ты карабкаешься по стене, как паучиха, — замечает он.

Я представляю, как моя шалость выглядит со стороны — девица в роскошном платье пыхтит, цепляясь за стену дома. Довольно нелепый образ, которому я смеюсь, а Меркуцио — нет.

— А ведь и правда, — нечетко рассуждает он. — Женщины похожи на пауков, точно так же заманивают жертв в свои блестящие сети. Ты решила, что я свалюсь с этого балкона прямо в твою паутину, а? Убегу с тобой в ночь?

По правде говоря, я надеялась как раз на что-то в этом духе. Что-то романтичное и милое. Я же не слепая и вижу, что тоже нравлюсь ему. Но его пренебрежительный тон причиняет мне боль, и я чувствую себя… ну, влюбленной дурой? Жалкой и навязчивой. Роль, которая мне вовсе не нравится.

— А может, — продолжает Меркуцио, — ты хочешь присоединиться ко мне в спальне?

Теперь он смеется, а я — нет.

Его дыхание насквозь пропитано вином. Я пытаюсь найтись с ответом, но Меркуцио не дает мне вставить слова. Он тянется вперед и хватает меня за плечи, прижимая к себе и балкону. Шпалера под моими ногами предательски трещит.

— Неужто ты обдурила Ромео? Сказала, что дала обет целомудрия, а сама и не против возлечь, но только не с ним, а со мной?

Кончик его носа касается моего. Наши губы так близко, как мне того и хотелось весь вечер, но я не ощущаю магии момента.

— Ты же вроде хотела заняться медициной… Невинность — излечимая болезнь, знаешь ли, — продолжает Меркуцио. — А добродетель, как и честь, — просто воздушное слово. И какая же тогда цена у твоих обещаний?

Он делает глубокий вдох, а на выдохе крепко прижимается своими губами к моим. Его язык настойчиво и резко скользит по моему, принося с собой привкус вина. Его пальцы до боли впиваются в мое плечо.

Этот поцелуй наполнен гневом и яростью, и мне совсем не нравится. Я ощущаю что угодно, кроме трепета и страсти. Мне не хватает воздуха, и я возмущенно мычу, а потом облегченно выдыхаю, когда Меркуцио отпускает меня.

Он продолжает смотреть на мои губы, а его дыхание становится прерывистым и тяжелым. И этот звук почти заглушает хруст шпалеры.

— Уйди, — шепчет он. — Уйди и впредь держись от меня подальше, умоляю. Ромео увидел тебя первым.

Одно долгое мгновение он смотрит мне в глаза, и я наконец-то вижу в них тепло. Но его следующие слова холоднее льда.

— Прочь, — говорит он, а потом срывается на крик: — Уйди отсюда!

Он крутится на пятках, шагает в дом и захлопывает двери балкона. Сила удара вибрирует сквозь камень, и эхо хлопнувшей двери сливается с треском раскалывающегося дерева. Шпалера отказывается меня держать и отрывается от стены, разлетаясь на зазубренные осколки.

Я падаю назад, сжимая в руках горсть колючих стеблей. Издаю противный испуганный визг. Готовлюсь превратиться в кровавую кучу, растянувшуюся на камнях. Книг со мной больше нет… Это и будет мой конец?

Но того, что неизбежно должно произойти, не происходит. Потому что я не встречаюсь с камнями. Вместо этого меня держат сильные руки, и на этот раз мне даже не нужно открывать глаза, чтобы понять,ктомой спаситель.

— Кажется, тебя нужно спасать чаще обычных дам, — усмехается Бенволио.

Он аккуратно ставит меня на землю и внимательно осматривает. Довольный тем, что я могу стоять сама, он отступает на шаг.

— Я так понимаю, кампания по завоеванию Меркуцио провалилась?

Я качаю головой и хмурюсь.

— Только посмей сказать: «Я же тебе говорил»…

— Он что, толкнул тебя с балкона?

— Боже, нет, конечно! Он не…

По его милой ухмылке я понимаю, что Бенволио меня просто дразнит. Тогда я разглаживаю юбки и прочищаю горло.

— Он меня не толкал, — говорю я самым серьезном тоном. — Я сама оттуда спрыгнула, потому что… Стиль поцелуев твоего друга меня не впечатлил, знаешь ли. Я сбежала, чтобы это не повторилось и… Вообще-то, это было сальто назад! Ты не видел разве?

Бенволио смеется, и мне нравится этот звук.

— Прости, не рассмотрел твой трюк. Хотел побыстрее разместить свою скромную персону между тобой и булыжниками.

— Да, над приземлением еще нужно поработать.

Его смех снова отдается приятным теплом в моем теле.

— Что ж, синьорина, — говорит он. — Позвольте проводить вас домой?

— Слишком тепло, чтобы идти домой! — выпаливаю я.

Удивительно, но мне совсем не хочется расставаться с ним сейчас.

— Может… Ну, я не знаю… Может, прогуляемся?

Бенволио внимательно изучает мое лицо, и мне вдруг становится неловко. Вдруг он подумает, что я навязываюсь? В конце концов, у него наверняка есть и свои дела. Но потом он молча берет меня за руку, и мы спускаемся вниз по переулку.

Мы проходим площадь и движемся на запад, обсуждая пир и гостей. Бенволио отмечает, что вино у Капулетти было великолепным, как и лилии, которыми были украшены столы. Я ухмыляюсь и решаю пока не говорить о нашей с Джульеттой шалости.

Джульетта… Может, про шалость ее и Ромео лучше всё-таки рассказать? Или Бенволио и так уже в курсе? Я почти формулирую мысль, но слова застываю у меня в горле, когда я вижу, куда он меня привел.

— Лес, — констатирую я.

Довольное глупое замечание.

— Вообще-то роща, — улыбается Бенволио. — Я сюда часто прихожу, когда хочу побыть один. Тут тихо в любое время суток. И красиво.

Он прав. Тут волшебно. Очень красиво. Ленты лунного света извиваются на ветках и падают вниз серебряными столпами, а воздух пахнет землей и прохладой. Бенволио подводит меня к упавшему дереву, которое по какой-то случайности приземлилось на два валуна, образовав своего рода скамейку.

— А вот мое любимое место, — объявляет Бенволио, осторожно опускаясь на дерево. — Присоединишься?

Я улыбаюсь и пристраиваюсь рядом. Ствол слегка покачивается под нами. Мы немного молчим и любуемся сказочной ночью.

— Эм… а могу я поинтересоваться, — говорит Бенволио, — что именно в стиле Меркуцио тебе не понравилось?

Я вопросительно смотрю на него.

— Я имею в виду поцелуи, — уточняет он. — Ты сказала, что стиль поцелуев Меркуцио тебя не впечатлил. А к какому ты привыкла?

Ни к какому, по правде говоря. Я сегодня целовалось-то второй раз в жизни. И я молчу, потому что уже знаю, что стоит мне открыть рот, и я начну заикаться, как дура. Что за неловкий разговор! Друзья вообще обсуждают поцелуи?

— Мне вот нравятся мягкие поцелуи, — беззаботно продолжает Бенволио.