И все-то у нее в руках спорилось, за что ни возьмется!

В общем, старики гостье нарадоваться не могли, даже забыли, что она им не родная и стали звать внучкой. А и то ведь, такой внучки им не хватало, а они очень ее желали.

Ну и, само собой, всякие расспросы отложили до поры до времени. Решили, ну какое зло от этого чуда чудного исходить может? Только радость! Настанет время, думали они, и все злое, что ее печалит, рассеется, вот тогда она им все сама и расскажет. А до того нечего ее душу смущать и беспокоить.

Но зато сама Марфушка оказалась девушкой любознательной, чтоб не сказать, любопытной, и не забывала про то, что ее интересовало вопросы задавать. Вот как-то она у Раисы Петровны и спрашивает:

– А скажите, бабушка Раечка, почему Василий Павлович тогда сказал, что вы Дозорова через черточку? Это как? Я не понимаю.

– Ты запомнила?! – удивилась Раиса Петровна. – Вот что значит, память молодая! Ну, да тут никакой тайны нет. Василий Павлович потому что Дозоров по фамилии, а я, стало быть, Дозорова-Утяшева. У меня двойная фамилия, пишется через черточку. Поэтому.

Они как раз на кухне были, собирались с Марфушей чаевничать. Раиса Петровна замолчала, задумалась, пока чай по чашкам разливала. Потом продолжила свой рассказ:

– Ну, здесь, в общем-то, никакой тайны нет. Я происхожу из берендейского рода Утяшевых. Это очень древний, известный в Берендейске-городе род. Мы, Утяшевы, очень гордимся заслугами и достижениями наших предков. Семья наша старинная, даже герб свой есть. А Василий Павлович, он из служивых людей, из рода Дозоровых. И это тоже известная и уважаемая семья. Однажды мы с Васей встретились и полюбили друг друга. Но, как бы это сказать... Мои родители, и прочие родственники посчитали, что он мне не пара. Понимаешь? Они выступили против нашей любви, против нашего союза. Но только мы все равно поженились, и чтобы показать, что мы с ним равны, назло родителям, я взяла себе двойную фамилию, через черточку – Дозорова-Утяшева. Но Василий Павлович... У него все равно какая-то обида, что ли, осталась на тот давний случай, так что он иногда его припоминает, таким примерно образом. Про черточку скажет, или еще что такое. Но, если не считать этого досадного, но маленького недоразумения, мы с моим Волшебником прожили долгую и счастливую жизнь. Душа в душу. Любовь нас грела и оберегала.

– Ах, какая прекрасная повесть! – вздохнула Марфутка. Она слушала Раису Петровну, подперев щеку рукой, раскрыв рот.

– Да, практически сказка, – улыбнулась Раиса Петровна. – Василий Павлович мой Волшебник, а я его Куколка. Так он меня называет. Только не на людях, а когда мы остаемся одни. Куколка... Никто больше... Это действительно прекрасно.

Раиса Петровна и сама вздохнула, почувствовав стеснение в груди от избытка нахлынувших чувств. Она помолчала немного, позволила сердцу успокоиться, и тогда продолжила:

– А недавно, как раз в прошлом году это было, отошел мне в наследство родительский дом. Большой удобный особняк в самом центре Берендейска. Это, как говорится, старинное родовое гнездо рода Утяшевых. Мы подумали с Васей, подумали, и решили устроить в нем театр. Кукольный театр. Жить нам и так есть где, сама видишь, а о театре мы с ним давно мечтали. Вот, весь этот год, почитай, мы тот дом перестраивали, да ремонтировали, и вот, театр уже готов к открытию. Осталось совсем немного, только спектакль отрепетировать, и можно запускаться.

– Да-а-а, – протянула Марфа. – Какая красивая романтичная история.

– Это история любви. Но у тебя, должно быть, и своя имеется? Не может быть, чтобы у такой пригожей да ладной девицы, как ты, не было сердечной зазнобы.

– А вот, представьте, нет, – опять вздохнула Марфуша. – Нет у меня никого. И сердечко мое даже не знает, что такое любовь.

– Как так? – не поверила Раиса Петровна. – Почему?

– Сама не знаю, – сказала Марфонька грустно, и на длинных ее пушистых ресницах заблестели слезы. – Вот уж действительно, всем меня солнышко да матушка оделили, и красой, и статью, а любви почему-то дать позабыли. И что мне делать, как недостачу восполнить, я не знаю. Только и жить без любви иногда до того тоскливо, что хоть волком вой. Сердечко холодное и никогда не трепещет. Вот вы говорите о любви, а я даже не понимаю, что это. И красиво, и хочется, но не понимаю...

– Не торопись, деточка, не топи себя в печали, – сказала Раиса Петровна сочувственно. – Ты девица совсем молодая, у тебя все впереди. Все будет, поверь мне, и любовь будет, и радость. Ты просто еще своей половинки не повстречала.

– Ваша правда, не повстречала. Хорошо бы поскорей уже. Так хочется влюбиться! – закручинилась Марфуша.

Однако кручинилась она недолго. Не прошло и нескольких минут, как личико Марфутки прояснилось – будто солнышко выглянуло из-за тучки – и она вновь была весела, и серебряный колокольчик ее смеха звенел не переставая.

Вообще, то был единственный раз, когда Марфа выказала свою кручину прилюдно, в остальное же время она даже не подавала виду, что ей тоже может быть грустно. Раиса Петровна думала, что, должно быть, давала волю своей печали Марфуша, оставаясь одна в своей комнате. Иногда утром можно было заметить, что глазки ее припухли и покраснели от пролитых слез. Что ж поделать, думала хозяйка. Девичьи слезы, то такое. Будто роса на цветах-первоцветах. Без них не бывает ни свежести первозданной, ни настоящей красы. А придет время, слезы печали сменятся слезами радости, и все будет, как должно быть. Жизнь женщины так устроена, что всю ее сопровождают слезы, по разным поводам и часто без них. Слезы, это всего лишь смазка жизненного механизма, без которой жизнь дальше не пойдет.

Вот так появилась да и осталась девица Марфа в доме у старых кукольников, в их Дозорной башне.

И все ей нравилось в этой похожей на пещеру с сокровищами квартире, но больше всего – куклы. А когда Василий Павлович провел ее по винтовой лестнице наверх и показал ей «кадочку» – все, душа красавицы навсегда прикипела к кукольному волшебному миру. Она вошла в него так легко и просто, будто всегда ему принадлежала. Хотя, если разобраться, то оно конечно. В сказочном мире Марфутке самое было место. Василий Павлович так и подумал, что, должно быть, пришла она к ним из сказки. А это значило, что всякие необычные происшествия, чудеса и не очень, не за горами.

Вдруг выяснилось, что не только разные домашние дела у Марфы в руках спорятся, но и к куклам у нее дар особый. Это сразу открылось наметанному взгляду кукольного мастера, и проявилось в том, как сами куклы обрадовались встрече с Марфуткой.

– Что же ты так давно не приходила? – спросил ее ежик. Он прильнул к руке кукловода и, казалось, стеснялся своих откровенных чувств и слов. Он говорил тихо и достаточно сдержанно, опуская взгляд и пряча глаза. – Я так долго ждал тебя!

– Долго? – изумилась Марфуня. – Как долго? Ведь мы с тобой познакомились лишь вчера вечером!

– Совершенно верно, – продолжал грустить ежик, – вчера вечером. Но ведь с тех пор прошла длинная ночь! А ты знаешь, что такое ночь? Это целая жизнь! Ее можно прожить в радости и в любви, а можно в грусти и в слезах. Так вот я провел эту ночь в страхе. Я боялся, что не понравился тебе и что мы с тобой больше не встретимся. А я так хотел увидеть тебя снова!

– Что ты, ежик! Не надо таких мыслей, – запротестовала Марфутка. – Ты мне тоже вчера понравился. А сегодня я от тебя просто в восторге!

– Правда? – ежик заулыбался. Марфушка не верила своим глазам: он улыбался! – Ой, – сказал ежик, – я не верю своему счастью.

– Ах, ты моя радость! А можно я его подержу? И повожу? – попросила вновь объявившаяся ученица Василия Павловича.

– Конечно! – легко и с радостью согласился он и ловко снял куклу с руки. – Только смотри, здесь... – начал он объяснять, передав ежика в девичьи руки. Однако объяснений не понадобилось, да Марфа их и не дослушала. Она быстро надела довольно сложную проволочную конструкцию на руку, и...

– А вот и я! – сказал ежик звонким молодым голосом. – Привет! Он вскинул лапку и пошевелил крошечными пальчиками.