– Разговор к тебе имеется, – сообщил ему причину Борис.

Тут невесть откуда, из снежного сугроба с криком – «Вот вы где!» – на тропу вывалился леший. Дышал хозяин лесной тоже тяжело, судя по всему, поспешал он изрядно. Кожух нараспашку, пар валит, как от коня.

– А, Андрюшко! – узнал лешего берендей. – И ты здесь! Что ж, тогда все понятно.

– Андрюшко? – подхватил Бармалей и полез выяснять. – Так тебя звать, что ли? И что? Ничего. Нормальное имя, что ты с ним скрываешься?

Леший в ответ только сердито головой закрутил, да фыркать стал. В общем, проявил недовольство в полной мере и всеми доступными способами.

– Эх, шел, нашел, потерял! – выразился он потом досадливо, да рукой махнул.

– Да, это Андрюшко Вырвиглазов, – подтвердил Гредень. – А он что, историю свою, с этим именем связанную, не сказывал? Ну, расскажет еще, коли пожелает. – И переключился на личное: – Так, стало быть, сама Ягодина Ниевна вторжение на мою территорию организовала? Я правильно понимаю?

– Я же говорю: разговор к тебе имеется, – напомнил Бармалей. – Дозорного своего можешь покуда не искать, нет его, – подсказал он Гредню ситуацию, увидев, как тот озирается по сторонам, ища глазами Волата.

– Вот как?! Вы и его устранили? – удивился берендей. – Что ж, хвалю за хватку и сообразительность. Видать, дело и вправду серьезное. В таком разе, приглашаю всех в избу. Сон мой все одно испорчен, не до сна теперь, а разговаривать лучше за самоваром, я считаю. К тому же, я такой голодный, будто целый год не ел. И пока не поем, толку со мной говорить, никакого.

Гости незваные не возражали, не отказались от приглашения. И тогда все они по снежной целине спустились вниз, в лог, и оказались прямо возле Гридневой избы, что на берегу ручья стоит.

Тут только ее Бармалей рассмотрел в полной мере. Нормальная по всему избенка, обычная, крепко срубленная. На крыше снег, на трубе – тоже снежная шапка. Оно и понятно, терем-то не топлен, а в лесу зима.

Неподалеку от дома и сосна оказалась, за которой Борис укрыться вздумал, не подозревая, что под ней Гредень берлогу устроил. Теперь берлога была разорена, будто ее бульдозером разворошили. Но, что характерно, снег вокруг был густо облит чем-то желтым, и запах... Запах оттуда шел изначальный и самый, что ни есть, естественный.

Леший, который оказался Андрюшко, носом закрутил, да на Бармалея с лукавством так воззрился.

– Фу-фу! – сказал и лапкой перед носом помахал.

Борис покраснел и непроизвольно схватился за штаны, ощупал их сзади.

– Что, фу-фу? У меня все в порядке! – заверил он. – Не я это!

Тогда они с лешим оба перевели взгляды на Гредня.

– А что вы хотите? – сказал тот спокойно. – Я ж медведь! Был. Известная, между прочим, медвежья болезнь. И, чтоб вы знали, когда я медведь, я себя как человек не контролирую. Во всех смыслах. Поэтому нельзя к медведю вот так, внезапно, посреди сна на голову сваливаться! И вообще, у каждого свои привычки и особенности!

– Д-да! – поддакнул леший. – С энтим не поспоришь.

Бармалей, вспомнив недавние события, хохотнул. Потом, посерьезнев, сказал в задумчивости:

– Да, интересно... Я пришел сюда, чтобы получить ответы на пару своих вопросов. Ответов не получил, но нормы ГТО уже сдал.

– Что такое гэтэо? – спросил Андрюшко.

– Вам оно не грозит, забудь, – махнул рукой Борис.

Дверь в дом оказалась перекрыта большим сугробом, что свидетельствовало о том, что незваных гостей, пока хозяин был в отключке, как в отлучке, не случилось. Гредень принес откуда-то лопату и в два счета проход освободил.

В сенцах, на пороге там, взялся Бармалей снег с валенок сбивать, застучал ими, захлопал одним о другой. И так у него смешно получилось, будто станцевал, что даже Гредень внимание обратил. Посмотрел он внимательно на Бармалееву обувку, и усмехнулся.

– Ага, топтуны! Ну, конечно! Вот почему я замаялся за тобой бегать, да так и не догнал. Что ж, входите, гости дорогие, самозваные!

Внутри было на удивление тепло, дом совсем не казался выстуженным, будто печку в нем время от времени протапливали. Но было все же темновато. Хозяин зажег светильник, кинул еще: «Располагайтесь, гости дорогие!» – и сразу взялся шерудить в печке кочергой.

Пока он занимался растопкой, Бармалей присел на лавку, к столу, и стал осматриваться. Это казалось странным, но дом был устроен и обихожен почти до мелочей так же, как жилье Агафьи Никитичны из деревни Тютькино, где довелось ему побывать давеча. И ведь недавно то было, а, казалось, что сто лет уже прошло. Тем не менее, все помнилось живо. Ему показалось, что сейчас вот раздастся смех на печи, занавеска отдернется, и высветятся там улыбающиеся детские рожицы, числом четыре. Бармалей вдруг почувствовал укол тоски, и до нестерпимости захотелось ему обратно туда, в Тютькино, к Агафье.

Но нет, нет, какая Агафья! – одернул он себя. Снегурочка! Ему нужна Снегурочка!

Чувства его, по всему, не поспевали за быстрой сменой событий.

Между тем, как ни странно, печка в доме не остыла еще совсем, и в ней даже нашлись тлеющие угольки, которые берендей тут же и раздул. Приготовленные дрова быстро вспыхнули, вскоре от огнища потянуло дымом, а там и теплом. А Гредень уже и самовар наладил греться, и на стол собрал, что, как говорится, Бог послал. Неясно, правда, что за Бог берендея нашего опекал, и был ли кто, кому он молился. Но сейчас не об этом.

Все расселись вокруг стола по лавкам.

– Угощайтесь! – предложил кудесник. Сам же первый взял бублик, разломил его да нетерпеливо откусил от половины треть. – Ну, таперича сказывайте, что за дело срочное привело вас ко мне в такое неурочное время? – сказал он, с вызовом, демонстративно разгрызая сухой хлебушек. Гостеприимство кудесник соблюдал, но и злость его не проходила, что помешали ему гости незваные выспаться в полной мере. Остатки сна не давали ему, как следует, сосредоточиться, да и возбуждение после внезапного забега еще не прошло. Искало раздражение выхода.

– Так, погоди, Гредень, не погоняй. Скажи лучше сам, рази ж ты на наш традиционный Хрустальный бал не собирался? – спросил его встречно леший Андрюшко.

– Отчего же? Собирался, – кивнул берендей важно. – И до сих пор собираюсь. Но ведь до бала еще далеко, не завтра, он назначен. Еще вполне можно было день-два подремать в свое удовольствие.

– И даже дольше, чем тебе кажется, – намекнул леший. – Ты мог бы и до самой весны в свое удовольствие лапу сосать, а на бал не опоздал бы. Хотя и с весной тоже непонятно, будет или нет.

– Как так? – удивился Гредень.

– А вот так, стынь-сгинь! – И леший поведал притихшему и забывшему жевать хозяину, что произошло в волшебном Русколанском лесу, пока тот в личине медведя да без задних лап в берлоге своей дрыхнул. – Так что, не будет скоро теперь танцев, можешь спать, кудесник, дальше, – завершил повествование леший.

Выслушав сказ лешего, берендей даже есть расхотел, и бублик в сторону отбросил.

– Да что ты такое говоришь! – только и мог выразить он удивление. – Ну и дела!

– Да-а! – откликнулся в тон ему леший. – Такая медынь-полынь! Вот и пришли мы к тебе, берендей, значит, разузнать, какие свои старания ты к этому делу приложил? То, что без тебя, да без твоего анчутки здесь не обошлось, это всем ясно. И, коль так, ты, Гредень, должен в ситуацию самолично вникнуть и поспособствовать ее скорейшему выправлению. Взад ситуацию возвернуть надобно, чтобы все стало так, как прежде было.

– Ах, анчутка! Ах, супостат! – запричитал Гредень, да ну себя со всей силы по щекам бить, то по левой, то по правой. – Ни в чем на нечистого нельзя положиться! Ни в чем! Глаз да глаз за ним надобен непрестанный да неотъёмный.

– С этим никто, уф, не спорит, – проговорил Андрюшко рассудительно. – Обчество лесное всегда удивлялось, как ты со столь злобным духом дружбу водишь. Но не об этом речь. Ты сказывай, кудесник, что такого намутил, да как так вышло, что напарник твой столько бед наворотил?