— Как вам должно быть непросто. Однако должен сказать вам спасибо. Вы сделали мне лучший подарок перед смертью. Знать, что подобных демонов больше не существует — самая благая новость за последнее время! — Инквизитор положил скованные цепями руки на стол и с усмешкой заглянул в глаза монстра.

— Вы правы, подобных мне трудно назвать паладинами света. Вся наша жизнь связана с поклонением смерти. Взамен судьба вручила нам удивительный дар. Что вы почувствуете, если я скажу, что к утру буду знать каждую мельчайшую деталь воспоминаний, таящихся в этой голове? — Га-либ протянул руку к лицу инквизитора и коснулся когтем его лба.

— Скажу, что Создатель не позволит вам этого сделать. — Грифитс казался твердым в вере в защиту своего бога.

— Я загляну в самые темные уголки вашего подсознания. Увижу, каким образом маленький Карл стал тем, кем стал. Все секреты, даже те, которыми вы боялись поделиться со своим творцом, подадутся мне на блюдечке.

— Где там ваши друзья с инструментами? — Инквизитор оглядел трюмное помещение и удивился, не увидев ни одного приспособления для пыток.

— Инструментами? Я работаю без привычного вам оборудования. Никто не придет. Здесь будем только мы, и никто нам не помешает, — сделал вид, что оскорбился, монстр.

— Я думал, им будет интересно посмотреть на мучения человека, убившего их друзей и близких, — искренне удивился Грифитс.

— Боюсь, не все из них смогут переварить то, что будет происходить в этой клетке. Им отчего-то не по душе подобные зрелища, — наигранно обиженно ответил Га-либ и встал из-за стола.

Подойдя к одной из стен клетки, он поднял с пола увесистый сверток. Развернув ковер, Га-либ, не торопясь, сделал на нем несколько разрезов и педантично расстелил его на полу вокруг пленника.

— Сразу видно профессионала. Правильно, нечего пачкать такой хороший корабль кровью. Поверьте моему опыту, она крайне тяжело оттирается.

Га-либ проигнорировал реплику инквизитора. Подойдя к сундуку, он с грохотом откинул его тяжелую крышку и выудил из него большую тарелку.

— Нас с вами ждет очень увлекательная беседа. Уверяю вас, это будет лучшая и наиболее искренняя исповедь в вашей жизни. — Положив блюдо на стол, он повернулся к пленнику спиной.

Га-либ не спеша снял наплечник, выставляя свои костяные наросты напоказ и, отвернувшись, принялся расстегивать пуговицы на стеганой куртке, сделанной специально для него и подходящей под его физиологические особенности. Обнажившись по пояс, он аккуратно сложил вещи и вынес их из клетки, на секунду исчезнув в полумраке.

На свет он вышел, неся в руках увесистую стеклянную колбу с широким горлом. Ему пришлось снова раствориться в темноте, чтобы принести мольберт и свои рисовальные принадлежности.

— У меня для вас две новости. По традиции назовем их хорошей и плохой. Какую предпочитаете услышать первой? — произнес Га-либ в ответ на удивленный взгляд инквизитора.

— Всегда любил начинать свой день с чего-то хорошего. — Грифитс вновь возвратил своему лицу маску спокойствия.

— Этой ночью я нарисую ваш лучший портрет, — скромно улыбнулся монстр и вновь сел за стол.

— В чем же тогда плохая? — инквизитор не выдержал затянувшейся паузы, которая ничуть не смущала Га-либа.

— К сожалению, оценить итоговый результат вы уже не сможете. Когда я закончу в вашем организме не останется ни капли крови.

— Печально слышать, я считал себя ценителем искусства. С меня прежде никогда не писали портретов. Считал это греховным самолюбованием.

— В таком случае считаю, что вы нашли своего художника. Самолюбования не будет. Обещаю, — оскалился Га-либ.

— Что же, рад, что моим палачом будете именно вы. Возможно, Создатель простит мне часть моих прегрешений, если я умру как мученик от руки демона.

— Тогда не будем больше откладывать. Будьте добры, выставьте вперед левую руку, — с этими словами монстр отцепил от пояса увесистый тесак, лезвие которого было изрезано зубьями.

Карл Грифитс покорно исполнил просьбу, насколько это позволяли сковывающие его руки цепи. Монстр резко ухватил его за кисть и, привстав, прижал ее к столу.

— Я люблю идти по нарастающей. — Лезвие коснулось основания мизинца инквизитора.

Потерю первого пальца инквизитор перенес достойно. Из его рта не вырвалось даже намека на стон. Откинувшись в кресле, Га-либ шокировал Грифитса, закинув его палец себе в рот. Послышался хруст перемалываемых зубами костей и хрящей. Инквизитор побледнел от отвращения и ужаса. Каннибал вскинул голову и закатил глаза, пытаясь получить максимальное удовольствие от первой порции этого необычного человека. Монстр не торопился, желая пройти жизненный путь инквизитора с самого начала. Ведь то, как Карл Грифитс умрет, Га-либ знал наверняка.

— Никогда бы не подумал, что вы родились в Шовбуре. Когда-то вы были чудным светловолосым мальчуганом, любящим снег. Необычная судьба для горца. Я слышал, северяне не очень чествуют власть Ортоса. Как же вас занесло в ряды инквизиторов? — спросил Га-либ, когда нахлынувшая на него волна воспоминаний рассыпалась на множество капель.

— Это какой-то фокус? — От злости Грифитс крепко стиснул зубы.

Никто не мог выдать мятежникам его истинную биографию. Инквизитор самолично подправил ее задолго до того, как стал называться палачом еретиков. То, что слова этого монстра оказались правдой, пугало аурлийца куда больше, чем лицезрение каннибализма или предстоящие мучения.

Когда дело дошло до четвертого пальца, взгляд инквизитора немного помутнел, и он бы упал, если бы не удерживающие его тело цепи. Га-либ прервал свою трапезу и вновь подошел к сундуку. Вернувшись к инквизитору, он откупорил небольшой флакон и, закинув голову пленника назад, влил содержимое сосуда прямиком в его горло.

— Это поможет вам оставаться в сознании. Мы же не хотим, чтобы наше беседа оборвалась преждевременно, — пояснил каннибал.

Стоявшие на верхней палубе моряки вскоре услышали первые вскрики ужаса истязуемого пленника. Несмотря на жаркую погоду, по телу Кэра пробежал озноб. Он сразу же постарался прогнать из головы всплывающие образы того, что сейчас происходит в трюме.

Прежде чем отправить очередную часть тела в свою пасть, Га-либ сцеживал будущий материал для краски в принесенный графин. Взгляд Грифитса вновь помутнел, но, как бы ни хотел инквизитор, отключиться ему не давало снадобье. Он словно наблюдал за собой со стороны, чувствуя боль и становясь безвольным свидетелем творящегося ужаса. Ясность ума, тем не менее, его не покидала.

Вопросы своего палача инквизитор по-прежнему игнорировал. Зелье начало терять свой эффект, когда Га-либ дошел до локтевого сгиба одной из рук. Эти кости каннибал разжевать уже не мог, и они оставались лежать на столе в обглоданном состоянии.

Почувствовав, что это его последний шанс, инквизитор открыл рот, чтобы откусить язык и захлебнуться собственной кровью. Самоубийство по меркам аурлийской церкви считалось грехом, но Карл больше не надеялся оказаться в мире Создателя. Га-либ ожидал чего-то подобного, и его длинные пальцы успели сжать скулы несчастного.

— Как нехорошо, господин Грифитс. Мои товарищи говорили, вы не любите, когда гости уходят слишком быстро, — с этими словами он прижал голову инквизитора к столу.

Вытянув язык при помощи щипцов, он отрезал его сам и долго ждал, пока утихнут конвульсии болевого шока, а вся кровь вытечет на стол. Больше криков инквизитора моряки не слышали. Лишь до дрожи пугающее нечленораздельное мычание доносилось из трюма.

— Жаль, я надеялся нам удастся построить диалог. Вы казались мне интересным собеседником, — сказал Га-либ, вливая в пленника новую порцию снадобья.

Карл Грифитс глотал ее вместе с остатками собственной крови. В эту ночь никто на корабле так и не смог уснуть. Утром Га-либ с гордостью выставил на палубе результат своих трудов. Капитан Хольт намеревался выкинуть картину за борт, но монстр успел его остановить. Для Га-либа эта работа стала одной из самых важных в коллекции, и расставаться с воспоминаниями об этом человеке монстр не хотел. Равно как и делиться с кем-то историей жизни этой, без всяких сомнений, уникальной личности.