Р. Р. S . Ещё раз целую тебя, Чэч. Твоя Лира'.

— Твоя Лира…

— От нашей красавицы? — увидел, что я перестал читать, Агееч.

Я лишь кивнул, не в силах что-то сказать от нахлынувших чувств, и протянул записку старику. Тот принялся читать, шевеля губами, мысленно проговаривая прочитанное и по-стариковски щурясь.

— Скажет тоже… нянька… Ну вот, парень, а я что тебе говорил? А ты переживал… Молодой ещё. Давай, собирай монеты, нечего деньгами разбрасываться. Считай, средства пережить сезон дождей у нас есть. Запасов крупы и сухарей до его начала нам хватит, мяса сами набьём…

— А вкувно, — с набитым ртом похвалил Иван маркизетку, — никогда раньше не пробовал.

— Ага, — тут же согласился Миклуш, уминавший уже вторую шармаль, — очень! Спасибо, бугор!

— Да уж, порадовал так порадовал на целый золотой, — пробурчал Агееч, не забывая при этом облизнуть с губ белый крем, и запить его сбитнем. — Мы теперь эти шармали и маркизетки надолго запомним.

А я лишь улыбался, пребывая в мыслях далеко отсюда.

Мы наконец-то покинули посёлок и сейчас просто ехали по дороге. В принципе, ехать могли в любую сторону, лишь бы подальше от людей. В пустынном месте мы активируем свиток и с помощью грузового портала перенесёмся к Туманному болоту.

— Слушай, Чэч, — отвлёк меня от мыслей Иван, — я, конечно, не в претензии, но поясни мне, почему ты отказался от такого выгодного предложения лавочника. И Агееч тебя поддержал. Мне что-то стыдно чувствовать себя тупым, словно храстова колода.

— Понимаешь, этот Яков упомянул, что нас ему Студиозус рекомендовал. А тот, когда просил завести посылку, об этом не упомянул. Вот я и подумал, что он не забыл в запарке, вон Агееч расскажет, насколько его бывший ватажник щепетилен в мелочах, а просто не знал о планах лавочника. А предложение было настолько щедрое, для ватаги не очень высокой в уровнях, что нас по окончании найма, проще прикопать, чем заплатить.

— Ладно. А как он узнал, что мы почти не пьём?

— По перегару. Вернее, по его отсутствию. Ты не обратил внимание, сколько бродяг вчера в трактире пило что-то слабее пива? Правильно, нисколько. Перед каждым стояла кружка с пивом, а то и не одна. А пиво тут запашистое, перегар от него на следующее утро чувствуется. От работника, что нам Бурого привёл, за метр воняло.

— Понятно. О, вон местечко укромное. Переходим?

*(Прим. автора) Чэч в разговоре с торговцем ошибся и вместо слова «коллегиально», произнёс «конгениально». Но, надеюсь, дорогие читатели, вы простите ему эту ошибку, ведь в прошлой жизни он был простым работягой.

Спасибо всем, кто помог с названием пирожных. Читатель, надеюсь, тебе они понравились.

— Иди отсюда! — взревел Иван словно буйвол, которого гиена за причинное место укусила. И, вскинув вверх руки со щитом и рогатиной, чтобы казаться больше, снова заорал: — Пошла! Пошла отсюда! Здесь наше место! Проваливай!

— Мму-у-у! — иерихонской трубой поддержал его Бурый. А вот этого я не ожидал и непроизвольно затряс головой, пытаясь вернуть на место, продавленную мощной звуковой волной барабанную перепонку. — Мму-у-у!

Да что ты делать будешь⁈ Помощничек, защитничек ты наш! Хорошо ещё, что бык в неистовство не впал, и вперёд не бросился. Бурый в этом плане всегда проявлял удивительное благоразумие, и при защите лагеря вперёд батьки, то есть бывшего полусотника, никогда не лез. Предупредить, рядом постоять с грозным видом, демонстрируя острые рога и бешено роя правым передним копытом землю, — это, пожалуйста, это завсегда. А вперёд только после прямого приказа Ивана или прямо за ним. Сам полусотник сначала офигел от такого сотрудничества, не было в его многолетней практике защиты укреплений такого опыта. Но он довольно быстро оценил открывающиеся перспективы и прямо на практике ещё там у Горячих пещер провёл боевое слаживание. И бык стал чаще получать своё любимое лакомство в виде ржаного сухаря, круто пересыпанного солью. И все оказались довольны.

— Бум! Бум! А-а-а!!! — громко и звонко раздалось с другого боку. Миклуш со всей дури лупил поварёшкой по котелку и ещё не ломающимся тонким детским голосом добавлял шумового эффекта. И ведь ни фига не боится! В глазах только азарт и веселье. Мальчишка — ему бы с игрушками возиться, а не лагерь охранять. — Бум! Бум! А-а-а!

Етить! Ну, нахрена я сюда полез-то⁈ Сами бы справились, без меня! Так нет, бугор должен быть на передней линии обороны! Ага, оглохший и дезориентированный. Но пора и мне что-то делать, а не стоять просто мебелью. Вскинув вверх правую руку со взведённым, но без болта, арбалетом тоже заорал:

— Пошла! Пошла отсюда!

И лишь Агееч не участвовал в этой вакханалии. Он стоял на облучке фургона, чтобы быть повыше, и положив арбалет на скамейку, задумчиво скрёб свой идеально выбритый подбородок.

Ану, выскочившая до этого из густых зарослей низкорослого кустарника, частично скрытого в тумане, и грациозной иноходью мчавшаяся в сторону нашего лагеря, остановилась и плюхнулась на свою тощую задницу, обиженно взревев.

Этих зверей, очень походивших на земных бурых медведей только с чёрно-угольной шерстью и размерами раза в полтора побольше, мы решили не убивать. Отпугнуть, прогнать по возможности.

— Здесь мы можем ану или хозяев по-другому встретить. Бывалые бродяги стараются их не трогать, — рассказывал нам Агееч, когда мы только что телепортом перебрались на берега Туманного болота. — Если уж только совсем выхода нет. Но и те неглупые, с ватажниками обычно краями расходятся. Пугают, конечно, как без этого, на слабо взять пробуют, но до драки дело почти никогда не доходит. Бездумно нападают только те, что уже совсем волоцюгами стали. Этих валить надо сразу, пока бед не натворили.

— А почему бродяги их не трогают, дед Агееч? — влез, очень полюбивший рассказы старика, Миклуш.

— Потому что ану следят за своей территорией. Нежить всякую не терпят и по возможности давят там, где встречают. Этим они с нами бродягами очень схожи.

Первый ану, мощный самец тридцать девятого уровня, заявился к нам в лагерь на следующее же утро, после нашего прибытия. Встав на задние лапы в метрах пятидесяти от фургона, он постарался впечатлить нас своим ростом и рёвом. Не впечатлил. Мы его встретили более громогласно. Особенно старался пацан, которому Агееч подсказал, как это сделать максимально эффективно. Через несколько минут такого концерта топтыгин, вновь встав на четыре лапы, то и дело оглядываясь и обиженно ворча, покосолапил обратно в кустарник. Мы с Агеечем потом по следам прошлись. Ушёл ану, далеко. И мы надеялись, что не вернётся, пока мы тут.

И вот сегодня перед рассветом эта самка всего двадцать шестого уровня заявилась. Как раз полусотникова смена была. Его ор нас и разбудил. Подключились. Отогнали. Два часа не прошло, как опять нарисовалась. Мы только-только утреннюю тренировку закончили. Жаль, если всё-таки волоцюгой окажется — зверем, кровь разумных попробовавшим и уже не в силах более от неё отказаться. Тогда валить придётся.

— Пошла! Пошла! А-а-а.

Косолапка снова взревела, но как-то жалобно, вскочила на лапы и побежала обратно в кустарник, посекундно оглядываясь. Вслед ей, подгоняя, нёсся переливистый свист Ивана. Но ану, отбежав метров десять, остановилась, развернулась и снова посеменила к нам, забавно одновременно поднимая одноименные лапы.

— Вот же настырная! Чего тебе тут надо? Пошла отсюда!

Наша гостья вновь остановилась и взревела. А потом, ловко развернувшись всем телом, отбежала, но не далеко. Распалённый Миклуш принялся колотить в котелок с удвоенной силой.

— А ну, тихо!

Команда старого бугра прозвучала так неожиданно и властно, что все замерли, как были. Миклуш не донёс поварёшку до бока котелка, а мы с полусотником с задранными вверх руками. А ану снова плюхнулась на задницу.

Оставив арбалет на скамейке облучка, старик остановился возле нас и снова задумчиво поскрёб подбородок.