«Пролитая кровь укажет дорогу», – раздался приятный бархатистый голос из-под капюшона. Но этот голос звучал внутри головы Орея.

«Кто ты? – подумал он и был услышан. – Это ты говорил со мной?»

Человек подошел к Орею, протянул белую руку. Из его вскрывшейся вены на пыльную дорогу выпала сколопендра и поползла прямиком к монаху.

Пут на его руках уже не было, как не осталось и боли в истерзанном теле. Он поднял глаза, чтобы взглянуть в лицо своему кошмару, но ничего кроме плотной тени, белого овала подбородка и мягкой улыбки темных губ толком не рассмотрел. Глаза тонули в плотной черноте, но кажется, представший перед ним ужас, мучивший его на протяжении долгих лет, был довольно молодым и даже красивым, а вовсе не пугающим.

«Почему? – спросил он у незнакомца. – Почему всегда сколопендра?» – теперь, когда он точно знал, что умер, ему было нечего бояться.

«Это связь, малыш, – ласково отвечал незнакомец. – Ведь ты мой источник. И пока ты жив, жив и я. Но разлом слишком мал и сквозь него может проползти только моя она…» – он указал на ползущую к монаху живность.

«Кто ты?» – Орей попытался отодвинуться от настойчивой многоногой твари, нацелившейся на его сердце.

«Ты знаешь, ведь мы уже встречались раньше. Возможно, ты забыл об этом, поскольку был очень мал. Твой отец обманул меня, заманил в ловушку и оставил в пустоте. Все потому, что узнал, что я сделал. Что оставил внутри тебя частичку себя. Поэтому, пока ты жив, жив и я. А проклятая кровь, что шепчет в тебе, не умирает. Никогда!»

«Где он? Где мой отец?»

«Надеюсь, мы с тобой отыщем его вместе...»

Сколопендра коснулась призрачной ладони Орея, нырнула в вену, и, ощущая движение под кожей, устремившееся к самому сердцу, монах очнулся.

«Прежде чем совершить поступок, ты должен быть уверен, что истинно движет тобой? Какое чувство или какая потребность? Если сомневаешься в выборе и собственных мотивах, ты всегда можешь обратиться к Высшим за помощью. Они никогда не осудят тебя, даже за кажущиеся темными помыслы. Им всегда ведома истина».

Настоятель Мусаил, проповеди послушникам в библиотеке.

Орей, лёжа в полутьме, почувствовал, как бешено заколотилось сердце, как пыльный воздух хлынул в легкие, а что-то тяжелое всё ещё придавливает его тело к земле. Резко вдохнув, он закашлялся от вездесущей дорожной пыли, судорожно шевельнул рукой, и с плеча с тихим шорохом скатился камень. Монах разлепил глаза и перед мутным взором возникли очертания перекрестка, на котором он валялся. Толпы вокруг уже не было – похоже, после казни преступника оставили на дороге. Кроме разбросанных камней и брызг засохшей крови, ничто не напоминало о произошедшей над Ореем расправой.

Хрипя, монах встал на колени и осмотрелся. Деревенская улица была пустынна, день продолжался, но солнце уже склонялось к закату. По небу побежала рябь далеких облаков.

У него беспощадно болела голова, а во рту что-то мешалось. Он выплюнул пару выбитых зубов, медленно ощупал голову и лицо. Несколько шишек, висок рассечен, нос сломан, правое ухо распухло — зрелище, наверное, не слишком приятное. Но при этом оба его глаза видели, а он был жив и даже чувствовал себя не хуже, чем до казни.

Его волновало видение, тот самый кошмар, с которым он повстречался снова. Что это было? Предсмертный бред или его попросту не добили, и он лишился чувств, когда в висок угодил булыжник? Кто знает. А если так, то тогда, кто исцелил его глаза, если не Бессердечный и почему сквозь волны тупой головной боли пробивается кое-что еще. Как подземный источник, вдруг нашедший трещину в прежде монолитной скале.

Воспоминания.

Ведь Орей уже встречался со своим кошмаром наяву, в раннем детстве. Нечеткий образ этой встречи ускользал, когда он напрягал разум в попытке выловить из прошлого детали случившегося. Но самое главное теперь было известно.

На обед — пряный овощной суп и пироги с мясом. Бабушка накрыла на стол, но вдруг в комнату к женщинам и ребенку вошел без приглашения незнакомец в черном. Он что-то сказал матери Орея, и она строго велела сыну уйти в спальню, но мальчик не успел сделать и шага — тело убитой магией мамы повалилось ему под ноги. Её шея была свернута, а глаза навеки остекленели. Бабушка подхватила застывшего ребенка и кинулась прочь, но вдруг её охватило пламя, и она бросила внука на пол, истошно закричав. Незнакомец обратил взор агатовых глаз на Орея...

Монах злился, поняв, наконец, суть своих страхов — он не мог разговаривать с незнакомыми мужчинами, испытывал кажущийся беспочвенным страх, потому что в детстве повстречался с истинным ужасом смерти. Бессердечный убил его семью, но отец каким-то образом выжил и смог отомстить. Тогда и Орей тоже умер впервые. Ему было всего пять лет.

Он стиснул зубы, чтобы не зарычать от досады, — ему уготована вечность рука об руку с легендарным злом, хочет он того или нет. Нужно продолжать жить, хотя бы ради того, чтобы не позволить этому вырваться на волю, но прежде воздать селянам по заслугам. Бояться больше нечего.

Пока даже вдох и выдох давались с трудом, но дышать было нужно – Орей прекрасно знал зачем.

Как же глупо он себя повел, доверившись этим людям. Следовало быть осмотрительнее.

Стряхнув с плеч дорожную пыль, Орейвстал. Огляделся, справа увидел ратушу и часовню, сориентировался и определил, куда идти.

Тяжело дыша, сделал пару шагов вперед, корчась от боли в ногах. Будто с него кожу содрали, вывернули наизнанку и надели обратно — примерно так он и выглядел, израненный и окровавленный. Плаща за спиной больше не было, сапог тоже — все-таки стражники отобрали. А плащ либо как обычно исчез, либо его Арслан присвоил. Там же золотая застежка. Наверное, он только из-за нее и готов был убить Орея.

Из-за неё Арслан его и убил.

– Монах! – раздался перепуганный возглас. – Высшие, как же так?!

Орей медленно повернулся на звук, увидев справа у калитки перепуганного дядю Фархата. Этот тоже участвовал в расправе, монах помнил его в толпе и на суде. Теперь он не выглядел настолько яростным и решительным, как этим утром. Испуганный, побледневший, с вытаращенными глазами, он сорвал с головы шляпу, затрясся, комкая её в руках, и опустился на колени. Он не сводил взгляда с представшего перед ним ожившего мертвеца. За его спиной, во дворе дома, завизжали его жена и дочери.

– Неужели мы ошиблись… – запричитал он. – О, Высшие, что же мы наделали? Святой человек! Прости меня! Прости всех нас!

Орей промолчал, ему было больно говорить, да и не хотелось тратить слова на эту жалкую сцену. Он все ещё был зол, но не на дядю, который поверил словам племянника, поэтому спокойно прошел мимо, слегка дотронувшись кончиками пальцев до макушки Фархата. Привычное благословение застряло в забитом дорожной пылью горле.

«Вы себя уже сами обрекли себя на смерть, глупцы. Запятнавшиеся моей кровью, и теперь только демоны знают, что вас ждет!»

Орей гнал от себя ужасные мысли о судьбе этих людей. Не его руками они будут уничтожены, но и не своими собственными. Если Аль-кзаар найдет способ, как вырваться из ловушки, Век Крови повторится. И он начнется здесь.

– Но это будет нескоро, я обещаю, – прошептал Орей. Пока все мысли в его разбитой голове представляли примерно такое же кровавое месиво, как и тело, которое он с трудом волочил по улице на гудящих ногах.

Мимо медленно плыли каменные насыпи заборов, позади которых собирались убившие его люди. Больше никто не выкрикивал обвинения, не желал ему смерти. По улице его сопровождала гробовая тишина, изредка прерываемая всхлипываниями и подвываниями перепуганных женщин. Селяне были потрясены представшим зрелищем.

Орей дошел до дома Арслана, отворил калитку. Вошел во двор, где ничего не изменилось. У порога до сих пор были примяты цветы на клумбах – на том месте, где его избили.