Орей бормотал какие-то невнятные ответы, пытался доказать, что не знает, откуда берется этот свет и куда пропадает плащ, но похоже Арслану было это неважно.

Вместе они выбрались на дорогу, оставалось только перейти улицу и, наконец, оказаться в безопасности. Орей жаждал этого всей душой.

Но их окликнули. Суровый голос Оттара внезапным громом встряхнул тихую ночь.

– Арслан! Что ты тут делаешь?

Глава семейства стоял посреди дороги, преграждая путь к дому. Селянин отодвинулся от прихрамывающего и наполовину слепого монаха.

– Пытаюсь помочь тебе, брат!

– Помочь?! – удивлённо переспросил Оттар, скрестив на груди руки. – Как? Подняв на уши весь посёлок и опозорив нас?!

– Нет, выслушай, Оттар-лаа! – тон селянина сделался шелковым. – Это была нелепая случайность… Мы просто отправились разложить приманки…

– Не лги мне! – рявкнул глава семьи.

– Это моя вина, – встрял Орей, пытаясь выгородить Арслана.

– Молчи, монах. Не твоё дело… – тому, казалось, не нужна помощь. – Иди в дом, Орей, – тихо сказал он, и пришлось монаху послушно ковылять в сторону дома, держась за окровавленное лицо. Было больно, стыдно и до жути обидно от того, что он, недавно одолевший ужасного демона, так пострадал от колючих кустов и по неосторожности угодил в капкан, будто глупый заяц!

Напоследок монах рефлекторно бросил взгляд на сторожевую вышку – там никого не было. Стражей в Шадибе не так много. Услышав крики, все убежали в сторону кладбища, и аванпост на время остался без дозорного.

Орей зашёл в дом, сразу услышал за своей спиной яростный спор на улице и только сейчас, наконец, ощутил себя в безопасности. На плечи опустилось что-то тяжелое и теплое, как ладони отца, утешающего израненного сына – синий плащ с золотой застежкой.

«Что такое боль? Так твое тело показывает, что ты ещё жив. Когда боли не станет – и жизнь уйдет. Когда тебе дают послушание, ты как нельзя лучше понимаешь, что жив, а жить – означает нести ответственность за свои поступки».

Настоятель Мусаил, первое наказание послушника.

Прихрамывая, Орей прошел через кухню, шагнул в гостиную и тут же чуть было не столкнулся с Зариме. Женщина охнула, зажав рот ладонью, и мелко задрожала. Некоторое время она молчала, но убедившись, что муж не вернулся вместе с монахом, осмелела и тихонько заговорила:

– Что с тобой?

Орей не нашел, что ответить на этот вопрос. Как же объяснить, что эти раны – результат его собственной глупости? Лучше бы он сражался с хоссом, чем с терновыми ветками!

– Где… где Арслан? – робкий вопрос Зариме отдавал страхом.

– На улице, – Орей поковылял в комнату, но остановился и посмел обратиться к женщине. – Принеси воды, пожалуйста. Лучше холодной.

– Сейчас, – она кивнула и торопливо удалилась на кухню.

Монах зашёл к себе и тяжело рухнул на лежак. Ощупал плечи – плаща уже нет. Не имея сил думать, отчего вещь появляется и почему исчезает в определенные моменты, он стащил обувь с поврежденной ноги – на стопе появлялся темный след, повторяющий очертания капкана.

Ладони ещё кровоточили, пальцы прилипали ко всему, до чего дотрагивался Орей, левый глаз не видел и даже не открывался. Ресницы и веки покрыла засыхающая кровяная корка. Осознание случившегося Орея не обрадовало – видно, шипом ему выкололо глаз. Монаха сковал страх и сожаления о произошедшем. Как бы ему сейчас хотелось вернуться обратно на кладбище и поступить иначе. Вести себя осторожнее, не паниковать, переждать в зарослях погоню, а не мчаться, поддавшись отупляющей панике.

Но одну незыблемую истину юный послушник когда-то давно почерпнул из «Теории измерений» и запомнил навечно. Время необратимо. Значит, и содеянного не исправить.

Орею было очень страшно. Он никогда и подумать не мог, что останется наполовину слепым и всегда, вплоть до этого ужасного дня, воспринимал своё тело, как нечто… неуязвимое? Ничего не боялся и не особенно себя берег. Набитые шишки, синяки и ссадины заживали быстро, а боль… Что это вообще такое? Он прежде и не ведал настоящей боли, поэтому сейчас чувствовал себя отвратно. Ужасная мысль, что эти ощущения останутся с ним навсегда, лишала его покоя.

Орей стащил рясу через голову, задел глаз воротником и застонал, стиснув зубы. Потом кое-как вытер лицо, оставляя на грубой шерсти темно-багровые следы.

Не прошло и минуты, как к нему попросилась Зариме. У монаха не было сил встать.

– Заходи, – едва сказал он женщине, позабыв, что сидит в одной рубахе без рясы. В тот же миг из-за занавески раздался голос.

– Орей! Арслан и Оттар дерутся!..

– Что? – монах вскочил, готовый броситься на подмогу, но уже спустя секунду сел обратно. А кому на подмогу? Чью он сторону выберет? Кому поможет? Арслану, которому недавно желал смерти и который без колебаний бросил его одного на кладбище, или Оттару, который использует его, чтобы получить власть? Ему бы кто помог, в таком состоянии…

– Там есть кто-то, чтобы их разнять? – спросил он.

– Никого, – в этом слове и боль, и надежда, и укор за его малодушие и слабость. Никого нет, кроме Орея, чтобы разрешить глупый конфликт, происходящий по его вине.

Он вышел из спальни, увидел стоящую Зариме с деревянной бадьей в руках.

– Оставь воду здесь, – прохрипел Орей и поковылял на улицу уже без рясы. – Я разберусь.

– Стой! – бадья с водой рухнула на пол, босые ноги монаха до лодыжек окатило леденящей волной, выплеснувшейся на него. – Остановись! Умоляю! – с отчаянным криком Зариме вцепилась в него и потянула обратно в комнату за рукав. – Не надо! Они… Они могут тебя ранить! – женщина смотрела на него как на спасителя и даже припала на колени, что совершенно парализовало Орея. – Если с тобой что-то случится… Ты моя последняя надежда! И ты уже… ранен!

– Мне веткой выбило глаз, – не слишком гордясь полученной раной, сообщил монах. – Ещё я поранил ногу. А все по собственной дурости! Знал же, что так будет, зачем только рот раскрыл! – конечно, он имел в виду свет, но Зариме не понимала, о чем речь и не отпускала его. А у него от её взгляда сердце рвалось на куски, но он не знал, что говорить и как её утешить, поэтому понес эту чушь.

– Прошу тебя, не делай себе хуже! – её пальцы крепче сомкнулись на его запястье.

– Ладно, – вздохнул он. – Я никуда не пойду. Надеюсь, все завершится мирно.

– Не знаю. Мне страшно… Кто бы ни победил в этом споре, всем будет плохо.

– Аллина Мас Рийя говорила, что мужчины в спорах частенько хватаются за ножи, – припомнил Орей. – Ты сможешь принести ещё воды?

– Да, мне нужно поскорее всё прибрать. Сейчас, – пальцы Зариме разжались, и она, подхватив пустую бадью, исчезла на кухне.

Орей похромал к себе в комнату и поплотнее задернул занавеску. Ещё не хватало, чтобы Арслан вернулся сейчас и после драки с братом увидел, как гость мило общается с его женой.

Скоро Зариме принесла ему воды. Монах зажег свечу, наклонился к бадье и начал потихоньку смывать с лица и ладоней кровь. До лица невозможно было дотронуться. Орей вдруг понял, что в его глазу что-то застряло, и осторожно разлепив веки пальцами, со стоном выдернул оттуда острый шип. И едва не лишился чувств от боли и омерзения. Из глаза в бадью закапала кровь.

Монах от ужаса позабыл все молитвы. Приложил к лицу окровавленную рясу и процедил сквозь зубы.

– Это все моя вина…

Никто ему не ответил, никто не поддержал. Были бы рядом с ним братья-монахи, способные утешить добрым словом, вразумить добрым советом, наставить на истинный путь.

Орей не знал, что делать и чем закончится эта история. Чувствовал, что может произойти нечто плохое, последствия которого отразятся на всех. Но как он может всё изменить, если так слаб, что не способен разобраться ни с собственными мыслями, ни с полученными в наследство силами?