Через долю секунды над ним вместо бескрайнего неба навис скат крыши, сделанный из неровных серых жердей, над которыми громоздилась кровля. Орей долго лежал, смотрел наверх, ничего не понимая. Как он оказался здесь? И где это «здесь»? Шевельнулся. Понял, что стало непривычно легко и на пояс ничего не давит.

«Ряса!» – он резко сел, осмотрелся, ощупал руками кровать под собой, потом себя.

Шерстяное монашеское облачение было аккуратно сложено около лежака с соломенным матрасом, серой подушкой-валиком и покрывалом, сшитым из шкурок мелких зверей. Мешок с вещами лежал возле дверного проема, закрытого плотной тканевой занавеской. В небольшой спальне, увешанной пестрыми вязаными драпировками, помимо лежанки, был еще сундук, стоящий под прямоугольным окном, полуприкрытым расшитой шторкой. Пока монах с интересом разглядывал обстановку, из-за стенки раздались неразборчивые встревоженные голоса.

Орей вскочил с лежанки, надел рясу через голову и подпоясался, потом метнулся к мешку, схватил его, но не двинулся с места, настороженно прислушиваясь к разговору.

– Ничего ты не понимаешь, баба! Молчи и не смей со мной спорить!

– Это чужак! – возражал слабый мелодичный голос. – Посмотри на него…

– Я-то прекрасно вижу. Он шел из монастыря. А ты придержи язык, проклятая! – хлесткий звук удара насторожил Орея ещё сильнее. Он робко высунулся из-за занавески и первым делом увидел еще одну циновку на стене, прямо напротив себя.

В большой комнате с резными светлыми стенами, украшенными разноцветными циновками, встретившийся ему в долине незнакомец горячо спорил с… женщиной.

Монах обмер. Раньше он женщин видел только мельком, издали, когда те, вместе с мужьями приходили выменивать монастырское вино. В основном, Орей только читал о них. И слышал в рассказах других братьев обители. Все говорили о разных женщинах: о матерях и сестрах, а брат Савел пришел в монастырь, когда умерла его жена. У него была женщина, которую он… любил. Орей не до конца понимал, что это значит, а монахи неохотно объясняли подробности отношений и разницу между полами. Свою мать монах совсем не помнил. И в целом, Орею никто ничего толкового не рассказал, кроме того, что женщины могут рожать детей. А как конкретно это происходит, монастырские фолианты не описывали.

Сердце заколотилось еще сильнее, чем в долине. Эта женщина, что стояла перед ним, держалась за лицо. С её головы наполовину сполз шелковый бежевый платок, приоткрывающий густые, цвета воронова крыла волосы. Невысокая фигурка пряталась в многочисленных складках просторного синего платья. Ладонь Орея, уцепившегося за край занавески, взмокла. Поняв, что удушье наступает снова, монах задернул ткань с такой силой, что крепившийся к косяку край оторвался. Орей вернулся на лежак, держась за грудь.

«Что со мной происходит? Откуда этот страх?»

Он закрыл глаза, и стало чуть легче, бешеное сердцебиение постепенно унималось. В тот же миг на пороге комнаты появился его спаситель.

– Эй, брат? Ты в порядке? Ты же монах из обители? – он будто бы и не обратил внимания оторванную занавеску.

– Да, – Орей сопроводил свой ответ кивком. – Меня… зовут… – он перевел дыхание. – Орей…

– Что с тобой приключилось? – тон мужчины сделался заинтересованным и участливым, словно он никого и не бил до этого.

Орей снова отдышался.

– Д-д-демон… На меня н-н-напал… демон… я…. Я п-п-ришел… – онемевший рот оказывался произносить слова, и монах тянул мычащие звуки, пока у его собеседника не лопнуло терпение.

– Какой ещё демон? Что ты мелешь? Ты болен?

Орей отрицательно замотал головой и посмотрел на своего спасителя. Сейчас его можно было разглядеть получше. Бородка украшала заостренный подбородок, кудрявые волосы, прежде скрытые шляпой, вились почти до плеч.

«Почему же я не могу говорить? Неужели это и впрямь из-за демона?!» – в панике метались мысли монаха.

– Вижу, ты не здоров, – пришел к выводу незнакомец. – Можешь пока остаться. Не против, если моя жена присмотрит за твоими козами? Нам бы не помешало молоко…

Орей смог только кивнуть. С чего бы ему быть против, если ему так бескорыстно помогли. Нужно как-то помочь в ответ. Лицо хозяина дома просияло.

– Эй! Баба! Где ты?! – рявкнул вдруг спаситель, выглянув из комнаты. Даже голос его изменился, мягкий доброжелательный тон вмиг обратился в жестокое безразличие. Женщина, часто семеня и придерживая длинные юбки, подбежала по первому зову.

– Да? – она опустила глаза.

– Иди, отведи коз в наш хлев и подои. Да подавай ужин поскорее, гостя надо накормить! – приказал ей мужчина.

У Орея родилось множество вопросов. Он недоуменно взглянул на женщину, пытаясь рассмотреть черты лица, и вдруг пересекся с ней взглядом

– Куда это ты смотришь, отребье?! – прогремел её муж. Орей в ужасе отвернулся к окну, показательно уставившись на небольшой заросший кустарниками огород.

– Простите, я немедленно все сделаю! – пропела женщина, убегая.

Монах судорожно сглотнул. Нужно было как-то объясниться перед хозяином дома, а речь подвела его.

– Монах! Орей! – позвал тот, и Орей повернулся на зов. – Можешь остаться тут. Меня звать Арслан. Бабу – Зариме. Если она снова будет на тебя пялиться, скажи мне, я её проучу.

Монах не понял, что конкретно он или женщина сделали не так, но кивнул с уверенностью.

«Что происходит?!» – пылал вопрос в его голове.

– Спасибо, – выдохнул Орей, зажмурившись. Когда он никого не видел вокруг, говорить было чуть проще, но волнение от этого не унималось.

– Перестань. Заветы Высших должно соблюдать и помогать нуждающимся, – самоотверженно произнес Арслан, будто подвиг какой-то совершил. – Надеюсь, когда тебе станет лучше, монах, ты расскажешь мне больше про демона.

– К-конечно… – Орей часто закивал. Ему помогли, и теперь просто обязан всё-всё рассказать о вероятной опасности хозяину дома, где его приютили. Когда Арслан вышел из комнаты и оставил гостя наедине с собой, монах решил помолиться или помедитировать, чтобы утихомирить страхи, мешающие ему нормально говорить.

Он и подумать не мог, что однажды просто упадет в обморок перед другим человеком, ведь в обители он никогда не волновался и никого не боялся. Даже в юности, когда настоятель Мусаил наказывал их с Шаметом за провинности. Однажды они бросались переспелыми грушами друг в друга, и это увидели другие братья. Подобное поведение было под запретом, но наказание Орей принимал стойко – он понимал, что именно тогда сделал не так, и почему это заслуживало порицания.

Монах вспомнил об этом с улыбкой, но следом за образом улыбающегося молодого друга возникла уродливая картина вчерашней ночи. Этого он теперь никогда не забудет.

Орей вытащил из мешка молитвенник, сел поближе к окну и раскрыл книгу.

– Высшие, даруйте мне сил в пути, укажите верную дорогу. Не оставьте меня удачей и наставлением, да привлеките ко мне силу светлую, мрак изгоняющую. Да не идти мне Темными Тропами… – произносил Орей выученные наизусть строки. Голос лился чистый и уверенный, обращенный к алым закатным небесам, застывшим над горами.

По огороду прошла Зариме, женщина прижимала ладонь к покрасневшей щеке. Орей замолчал и уставился на нее. Любопытство жгло, хотелось повнимательнее рассмотреть мягкие черты круглого смуглого лица, тонкие черные брови и темные глаза с поволокой. Запомнить этот выразительный печальный взор.

Зариме выглядела еще молодо, но от усталости сутулилась, а под глазами пролегли тени.

Она вдруг повернулась к окну, позади которого Орей только что читал молитву. Их взгляды снова пересеклись на долю секунды, и монах от страха резко наклонился, едва не ударившись лбом об пол.

В земном поклоне Орей продолжил выговаривать слова молитвы, зажмурив глаза:

– Да не идти мне Темными Тропами и не видеть зла, – он прервался, переведя дух. – Не желать зла, не совершать зла…

«Зачем люди убивают других людей? Неужели Бессердечный не научил нас, что жизнь – бесценна и уникальна? Мы столько поколений учились прятаться, выживать, бороться, чтобы сохранить свою жизнь и жизни своих любимых. И для чего? Чтобы уподобиться ему и вновь проливать кровь ближнего своего? Нет. Мир и раньше был жесток, не удивительно, что появился монстр, одолеть которого нам оказалось не под силу. Или этот монстр всегда жил и будет жить в нашем разуме? Молитесь Высшим, братья. Не позвольте злу поработить наши души».