– Да… ты такой же, как в день нашей первой встречи. Признать, я завидовал тебе… Когда силы покидали мои мышцы, а ты оставался как прежде молод и силен. А самое главное, твоя душа оставалась чистой. Я знаю, что никогда тебя не посещали греховные мысли… – Шамет медленно убрал руку от лица монаха и спрятал под шерстяным покрывалом.

– Но мне до сих пор снятся те жуткие сны про сколопендр под кожей. И… – Орей поморщился от воспоминаний о своих ночных видениях, – Я иногда хотел стать настоятелем, – сознался он. Старик сначала тяжело помолчал, а потом хрипло усмехнулся в густую бороду.

– Ты не можешь стать настоятелем, потому что… – Шамет замолчал, хватанув воздух беззубым ртом, – ты не сам выбрал этот путь. Ты не… не пришел в Обитель добровольно, тебя передали нам на воспитание. И правда не только в этом.

– Тогда в чем? – насторожился монах.

– Эта история была передана отцу Дагуру отцом Мусаилом восемьдесят лет назад. История о ночи, когда ты появился в обители. Это записано в хрониках.

Орей замер, боясь даже дышать. Историю о своем появлении в монастыре он уже слышал, но предчувствие подсказало, что правда разительно отличается от того, что ему рассказывали раньше. Ему еще Мусаил поведал, о том, что его подбросил к вратам обители отец. О матери ничего не было известно. Обычный брошенный ребенок, сирота, коих по свету после Века Крови остались миллионы. С одним только исключением – длань старости по неясным причинам не коснулась этого подкидыша.

– Ночь была спокойная и ясная, – начал Шамет, пристально глядя на Орея, словно прекрасно видит его, – братья отужинали и уже собирались отойти ко сну, а у порога вдруг появился путник. По виду очень напоминавший воина… Со спящим пятилетним мальчиком на руках. Ребёнок был завернут в синий плащ. Незнакомец, чьей внешности никто не запомнил, назвал твоё имя, положил у порога тебя и свой меч. Удивительное оружие, красивое и наполненное магией… – Шамет взял паузу, чтобы отдышаться. – После чего незнакомец пропал. Все решили, что это твой отец. Но очнувшись, ты ничего не помнил, даже своего имени… И если бы его не назвал принесший тебя, думаю… сейчас тебя бы звали иначе…

Орей сглотнул, посмотрел на Шамета с волнением. Сердце тревожно забилось в груди. Да, это была не та правда, которую он слышал прежде.

– Сдвинь кафедру в библиотеке, – прохрипел настоятель. – Твоё истинное наследие покоится под каменной плитой.

Монах смог только нерешительно кивнуть, не понимая, зачем ему вообще нужно какое-то наследие. Не всегда знание истины ведет к добру. Ему всегда было хорошо и спокойно в стенах обители, и он прекрасно жил, и не зная этой странной правды. Твердо понимал Орей одно – раз его отдали сюда, значит, он был не нужен. А в обители он всегда полезен – таскает воду, ухаживает за садом и фермой, помогает с починкой мебели.

– А теперь, друг мой… Прошу… принеси мне воды… – просипел настоятель.Орей тут же подскочил с места и побежал на кухню. Там среди столов отыскал бадью с холодной родниковой водой, которую с утра принес для питья и готовки, наполнил глиняную кружку и поспешил к Шамету. Вернулся в келью настоятеля, протянул ему питьё, но тот никак не отреагировал. Сухая старческая рука, покрытая темными пятнами, не шевельнулась.

– Шамет? – Орей наклонился к нему, проверяя, жив он или уснул. Но тяжелого дыхания больше не раздавалось, а лик старца выглядел умиротворенным с закрытыми глазами. Монах поставил кружку на пол, схватился за ладонь друга, ощутив, что она сделалась совсем холодной, и горько и долго плакал возле его кровати, позабыв даже молитвы, которые надлежало сразу прочесть над усопшим.

Скорбь и ужас грядущего приковали Орея к полу. Он словно чувствовал, что всякий следующий шаг, сделанный им в одиночку, приведет к чему-то неведомому и оттого ещё более страшному. Ведь на протяжении последних девяноста лет монах покидал стены обители лишь для того, чтобы набрать воду в горном источнике, а после этого сразу же возвращался назад. Все, что он видел вокруг – нескончаемые и прекрасные горы, стеной обступившие необъятную зеленую долину. И не было нужды покидать это восхитительное, спокойное и безопасное место.

Взяв себя в руки, Орей прерывисто зашептал, глотая катящиеся по щекам слезы:

– Да приведут тебя Высшие по дороге к свету… И не покинут они твою… твою душу на пороге перерождения…

Страшная мысль вдруг посетила Орея – могилу он выкопал не зря. Хотя до похорон нужно было еще омыть тело, завернуть в саван и снова и снова зачитывать молитвы, чтобы тело умершего не захватили демоны. Монах сам никогда такого не видел, но в старинных фолиантах довольно красочно описывались подобные случаи.

Утерев рукавом слезы, Орей встал с колен и, бессвязно бормоча под нос слова молитвы, направился в прачечную на поиски подходящей для савана ткани.

В столовой монах остановился и замолчал. Гулкое затухающее эхо его голоса заставило вздрогнуть. Он вспомнил, как порой здесь, за этим столом, было оживленно. Его братья рассказывали истории о дальних землях, диковинных зверях, услышанные от паломников и путешественников. Настоятели зачитывали перед трапезой благословения, а после объясняли пользу разной еды или травяных отваров. Орей всегда слушал с большим интересом, и порой думал, как бы хорошо им было отправиться в путь за пределы Гортазии – страны, где стояла обитель.

Орей рассеянно смотрел на спинки деревянных стульев, расставленных вокруг стола.

– Здесь сидел брат Шамет, – он заговорил, чтобы разрушить тишину, спутавшую его мысли. – А потом он пересел туда, – монах указал на кресло во главе стола, словно рассказывал об этом невидимому собеседнику. – А тут сидел… то есть сижу я, – провел ладонью по спинке стула слева от кресла. Хотелось выругаться, но Орей знал – вся эта скверна от демонов, поэтому отвернулся от стола, зажмурился и снова забормотал молитву, чтобы отогнать сгущающийся вокруг него мрак.

К позднему вечеру почивший настоятель был омыт и обернут в саван, а Орей всё никак не мог решиться опустить его в могилу. Казалось, стоит только закопать старого друга и это, а не его смерть, в действительности ознаменует конец жизни обители.

Монах сидел за столом в келье настоятеля и читал молитвенник, изредка косясь на тело, под саваном. Стемнело. Дневного света перестало хватать для чтения, и Орей зажег свечи.

– Ночью не хоронят, душа заблудится, и демоны утащат её к себе, – повернувшись к покойнику, высказал монах давно заученную истину и уткнулся в молитвенник, пропуская половину начертанных на желтых от старости страницах слов. В нем были литании на все случаи жизни, и Орей знал наизусть всю книгу. Перечитывал при неровном пламени свечей, чтобы отвлечься, уснуть не получалось. Глаза жгло от усталости и выплаканных слез. Есть не хотелось, рядом с мертвецом аппетит совсем пропал. Все вспоминалось, как было хорошо и весело всю жизнь проводить с Шаметом. Он стал ему самым лучшим и единственным другом. Даже тяготы и наказания за провинности и шалости в юности вместе они переносили стойко. А что делать дальше, Орей не понимал.

Резкий порыв ветра задул свечи на столе, и в келье стало темно.

– Высшие, сохраните свет в моей душе, да не позвольте мраку пролиться на землю, да изгоните зло, что смотрит на нас из глубин Межмирья… – по памяти затараторил Орей, прикрыв оконце заслонкой. Одному в темноте каменной кельи стало вдруг так жутко, как ещё никогда не было. Удушливая тьма погрузила монаха в отчаяние. Он начал повторять молитву все громче и громче, будто бы мог своим голосом отпугнуть невидимое зло, прокравшееся в обитель и зародившее смятение в его душе.

Дрожащими руками Орей нащупал наполовину сгоревшую свечку и оторвал её от стола. Чтобы зажечь её снова, пришлось бы идти на кухни, где есть очаг, угли и кресало.

Монах медленно встал, наощупь двинулся в сторону выхода из кельи. Раздался скрип кровати и странный треск, и монах замер на месте, настороженно прислушиваясь.