Эр воссоздал свою человекоподобную форму поодаль от Янтарного замка, там, где нрав стремительной Басул подавлялся морем, и река расходилась на сотни мелких рукавов, выкраивая повсюду островки суши и колдуя пруды и заводи. Возле одного из таких прудов бессмертный маг вновь предстал перед миром в привычном облике — облике обворожительного и рослого мужчины с благородным, светло-рыжим цветом волос и алебастровой, подсвеченной изнутри кожей, выступающими скулами, выдающимся подбородком и весьма видным носом с крутым изломом, который ничуть не портил внешности Данаарна, напротив, придавал ему особенного очарования. В конце концов, люди никогда не понимали высоких идеалов, а безупречность их попусту пугала, поэтому во всём прекрасном всегда имеется изъян. С точки зрения человека, разумеется.

Над гладью пруда поднимались ещё склонённые головки плотных бутонов кувшинок, вот-вот готовых распуститься, и Эр злокозненно улыбнулся, наблюдая такую картину — он первым нашёл цветы дома Амуин, свежий урожай нынешнего года. Какова ирония, а?

— Драконы здесь давно умерли, однако кувшинки по-прежнему цветут, — отбил языком мужчина, заступая в прохладные и животворящие воды пруда одной ногой.

Три магических вихря метались вокруг хозяина, сгорая от нетерпения. После того, как Данаарн заключил договор с желанным претендентом — наследником престола, — его могущество продолжало расти подобно тому, как тени растут на закате, предвещая скорый упадок солнца, сулящие ему смерть в кроваво-пунцовых красках, и последующее всевластие непроглядного мрака, продлённого в ночь.

— Каков же облик того, кого нельзя называть по имени, появляющегося из прибывающих вод? — загадочно вопросил бессмертный, но иступлённые вихри уже едва справлялись с жаждой и голодом, и не могли удовлетворить желание своего хозяина, ведь вести пустые разговоры для них стало слишком обременительно.

Однако после того, как связь Данаарна с миром живых, наконец, была восстановлена, он снова начал ощущать нечто раздражающее и тяжеловесное глубоко внутри. Вместе с этим странным чувством к нему вернулся четвёртый голос. Данаарну мерещилось и прежде, будто он что-то слышит или чует нечто инородное, однако маг успешно отмахивался от подобных миражей, списывая их то ли на проделки воображения, то ли на отзвуки былой жизни. Впрочем, ныне он был не в силах игнорировать это.

Дотронувшись пальцами до воды, Эр как бы проверил её на прочность, а затем уплотнил посредством магии и взошёл на образовавшуюся твёрдую поверхность. Вдалеке он заметил кучку разъярённых негулей, и тут же натравил на нечисть своих вихрей-приспешников. Жадные до чужого огня жизни и ненасытные, вихри накинулись на воплощения утопших, которых породило совершенно иное колдовство, и без труда разорвали чудищ в клочья, разбрызгивая волшебную грязь по окрестностям. Тёмные, глинистые сгустки продолжали мерцать какое-то время, но вскоре тухли, не оставляя сомнений в том, что сей противник — Данаарну не ровня.

— Прелестно! Пожалуй, я начну чистку именно отсюда…

Эр замахнулся рукой, пока двигался в сторону других негулей, и его правая конечность тут же обратилась в чёрный песок.

— …на землях, где реки наполняют слёзы богов, а цветы окрашиваются в алый из-за их пролитой крови, недурно и самому заделаться богом. Однако, лишь до тех пор, пока я не разберусь с каждым из верующих и подданных. Чем больше будет мрака, тем ярче загорятся небесные огни…

Данаарн без малейших усилий уничтожал все группы негулей, которые встречались ему на пути, а позади мага сплачивались ряды из его безвольных и безропотных воинов — иссушенных, безобразных тел, чьи фигуры иссекали глубокие трещины и рытвины, словно в мёртвой, чёрствой земле. Но присоединиться к ним могли лишь те из жертв, которые при жизни причислялись к обычным смертным, обладали душой и разумом, поэтому Эр был не способен приумножить свои войска за счёт изменённых негулей, и руководил сейчас тем, что уже имел.

— Только вот для людей свет небес бесполезен ныне… Какая жалость. Или нет? Или потому мне не будет совестно стирать их с лика планеты?

— Остановись, любовь моя! Подумай дважды, не совершай непоправимого! — зазвучал в ушах демона-оборотня четвёртый голос, лучистый и искрящийся.

Он, подобно трещоткам из серебра и перламутра, подобно сотням мелодичных колокольчиков из золота, внушал что-то трепетное и нежное Эру, мешая ему сосредоточиться на собственном чёрном деле — изничтожении человечества.

— Не совершать непоправимого — это равносильно полному бездействию, — отчеканил Эр, надменно запрокидывая голову назад. — Я так и знал, что ты не оставишь меня, любимая. Впрочем, мы ведь с тобой были странниками, и посему нам пора расстаться. Сейчас наши дороги расходятся в разные края.

— Послушай меня, лю…

— Довольно! — раздражённо вскрикнул Эр, напрягая пальцы правой руки, между которыми перекатывались струйки из тёмной энергии, коей он повелевал. — Я вдоволь наслушался твоих отравленных речей ещё при первой жизни, и отныне я — глух и нем к твоим мольбам.

Он метнулся в сторону суши, потому что заметил фигуру человека, одиноко бредущего по пескам.

— Прошу, любовь моя, мой чаарун…

— Замолчи немедля, или я своими же руками вырву то, что ты оставила в моей груди от сердца. Твоя любовь свела нас обоих в могилу тропой безумия, и я больше не поддамся на пустые уговоры и лживые обещания.

Золотые глаза Данаарна вспыхнули красным, и он снова растворился в воздухе. Он подлетел к магу-одиночке в форме клубящегося смоляного дыма, и единственное, что увидел Онкелиан перед роковым моментом — это странное чёрное облако.

Эр, чаяниями неких непознанных сил, после перерождения получил весьма интригующую способность — он теперь умел испытывать сердца людей и мог проникать им в душу, если, конечно, те успевали обзавестись столь редкими сокровищами за собственную жизнь. И демону-оборотню хватило мгновения, дабы обозреть всё самое ценное в изгнанном Онкелиане. Глаза Эра ещё раз мигнули, и перед человеком уже возвышалось жуткое чудище из чёрного песка и пыли, которое держало его за горло. Потоки иссушающей энергии перетекли из сдавленных пальцев Данаарна в содрогающееся тело Онкелиана, после чего тот испустил последний вздох, и обернулся кучей тлеющего пепла, на которую сразу накинулись три голодных фиолетовых вихря.

Эр без сожалений изничтожил свою жертву. Отныне пропащий маг присоединится к сомну слуг, ну, или солдат демона-оборотня, теперь он — вечный раб, и будет вынужден явиться на службу по первому зову хозяина. Отягчённое тёмными чувствами сердце Онкелиана так и не познает облегчения, ровно, как и того, что же такое — это загадочное и пресловутое «прощение», и как достичь его крутых, неприступных берегов без маяков.

— Сладко, — прошептал маг, причмокивая, а потом вытер краешек рта кончиком большого пальца.

Он снова выглядел, как обычно, и голоса смолки в его голове. Впереди ещё имелось много дел — следовало как можно быстрей разобраться с уцелевшими негулями.

В Элисир-Расаре маги и жрецы утверждали, будто рост сада и прирост божественной субстанции — это одно и то же. Только сады Данаарна — это чёрные, угольные пески: никем не возделываемая почва без малейших перспектив, и без надежд на новую жизнь.

Немудрено, ибо все события происходили в королевстве людей. Здесь надежда — лжива, вера — ненадёжна, а любовь отравлена безумием. В мире смертных нет вечных и нетленных ориентиров, и дорогу им освещает блеск мёртвых, давно потухших звёзд.

Когда корабль Зархеля причалил в порту захолустного пункта на пути к Исар-Диннам — некоего Земляничного острова — здесь уже вовсю бродили слухи о приключившемся в столице.

Несмотря на благие прогнозы погоды, скромное, но быстроходное судно Главного советника в плавании настиг шторм, и за борт смело большинство бочек с припасами и пресной водой, поэтому экипаж вынужден был совершить незапланированную остановку. Вообще, если бы шторм выдался чуток более напористым и мощным, то Зархель Великолепный и Дуностар пошли бы на дно, и на сим бы завершилась их история. Однако, безразличная к страданиям природа никогда не проявляла даже зачатков совести, а вот кровожадные боги Элисир-Расара, напротив, славились изощрённым чувством юмора и злыми помыслами. Поэтому корабль Зархеля уцелел; по правде говоря, он выплыл из бури с наименьшими повреждениями, и за разгул стихий, казалось, расплачивался лишь один Дуностар, которому ничего не оставалось, кроме как сойти на сушу в дремучей глуши Земляничного острова, и вновь исполнять роль слуги и распорядителя своего властного дядюшки.