— Я всегда имел это право. Вы обязаны присутствовать на собраниях, однако, коли Вас это обременяет, тогда можете покинуть пост добровольно. Не примусь задерживать Вас, возвращайтесь на родину.

— Осторожно, Ваше Высочество. Рано ещё садиться на трон, Ваша голова до сих пор не покрыта короной. Оступитесь сейчас, и станете нечестивцем.

— Я так долго шёл по правильному пути, что ныне просто жажду оступиться, — громко, но спокойно объявил принц.

Зархель улыбнулся и совершил было шаг по направлению к Сэлю, однако вскоре рядом с принцем показался Эйлетт Чесферон в военном обмундировании и его сын Эмерон, начальник ночной дворцовой стражи. Главный советник лишь посверкал глазами на противников, наглядно демонстрируя им, с какой силой предстоит тягаться тому, кто осмелится бросить вызов ему, единственному избраннику всевышних. Внезапно фигура Зархеля заклубилась чёрным дымом, и он пополз по коридорам замка обратно в свою обитель в образе исполинского змея.

Зархеля с детства учили, что крокодил побеждает пса в болоте, но на суше крокодила поборет даже беспородная сука, так что он прекрасно понимал, каким должен быть его следующий ход: надлежит запрудить весь дворец стоячими водами. Из трясины спасу нет даже самым сильным и ловким. Мощь и отчаянное сопротивление, напротив, лишь затягивают на дно, превращаясь в топях в истинные слабости.

Говорят, однажды лунг проснулся, вышел на балкон своего белокаменного дома и взглянул на величественный город, что он воздвигнул в содружестве с братьями и сёстрами. Взглянул на все эти переплетения улиц, всхолмья замков, затенения садов, на училища и храмы, библиотеки и склады провизии, ратуши и лазареты, на порты, рынки и харчевни; на расцвет культуры, ремёсел и всяческих наук. И ужаснулся. Потому, что до сих пор не мог забыть цену, которую пришлось отдать за столь дивную картину.

Глубокое разочарование наполнило его душу и разбило сердце, ведь он так и не сумел создать главное, утвердить незыблемое, озарить путь каждому неугасимым пламенем. Где справедливость? Где единение? Где Лучшее и Светлое?

Удобство, долгожительство и красота поверхности — это не добродетели.

Кто был этот лунг? Может, любой бессмертный древний, а, может, и сам Эр Данаарн — он уже не знал наверняка, зато чудесно помнил такую прибаутку.

Печально вздохнув, а потом надменно хмыкнув, демон-оборотень поспешил к последнему препятствию, что отделяло его от тайного выхода из Янтарного дворца — к грязной, заросшей тиной решётке старого стока. Большой туннель рассекал подземелье замка и выбирался на восточную сторону, поближе к Сломанному берегу, где его окружали разбитые каменные глыбы и густые кущи папоротника. Под ногами Эра журчал узкий ручеёк буро-коричневой воды — всё, что осталось от некогда стремительного потока нечистот, который два десятилетия назад перенаправили в новенькую, передовую канализацию. Работающую без приключений, как положено, что немаловажно. Бессмертный, не задумываясь, наступил в воду изящным сапогом из тонкой кожи, совершил очередной размашистый шаг, затем отодвинул рукой занавес из стелющихся зелёных растений, усыпанных мелкими белыми цветочками, и обнажил оградительную решётку, за которой отчётливо просматривались изгибы Сломанного берега на фоне глянцевого ночного неба, испещрённого звёздами.

— Наконец-то мы встретились, Эмин-Тар, — проговорил Эр, впиваясь золотыми, блестящими зеницами в глаза гостьи и улыбаясь весьма язвительно.

— Я тоже рада нашему свиданию, Аман-Тар, — тихо прошептала Ирмингаут.

Она внимательно изучала внешний облик Эймана Эра Данаарна, ища в маге нечто знакомое, но, то ли память подводила её, то ли глаза — пока ещё эльфийка доподлинно не знала. Однако, она с уверенностью могла сказать, что этот Эр Данаарн — совсем не тот же самый бессмертный древний, с которым она имела удовольствие сталкиваться на просторах Предела и который носил точно такое же имя. А среди лунгов обычно не происходило подобных недоразумений. Имя для древних — неприкосновенная собственность, как прибыльное поместье или разящий меч. Впрочем, кто из сведущих в истории захочет называть себя в честь изгнанного и проклятого?

Эйман Эр Данаарн, владыка Покрова — содружества магов — однажды устроил в Пределе чуть ли не настоящий переворот, но он потерпел неудачу, к счастью для жителей Мирсварина, и к несчастью для него самого и его приверженцев. Затем его заточили в непреступную тюрьму на окраинах заселённого лунгами мира — в Ар Амаум, соседствующую лишь с безлюдными пустынями и выветренными горными останцами. Именно там-то его и видела Ирмингаут, когда-то служащая в пограничном отряде и охраняющая узников, наиболее опасные из которых содержались в камерах из пал-силбани.

— Хотя, если Вы — тот, за кого себя выдаёте, то, должно быть, мы уже встречались на просторах Предела, — немного подумав, промолвила эльфийка, — или, коли вернее выразиться, мы виделись в его зловещих теснинах.

— Простите, госпожа. Память моя — уже не та, — едко изрёк древний, а затем снова улыбнулся самым жутким образом.

Эр находился за тёмно-зелёным ковром из стелющихся растений, в мрачном и узком туннеле, да и решётка разделяла двоих беседующих, так что большая часть его фигуры была покрыта густыми тенями, и оставалось лишь гадать, что же таится за тем, что маг решился показать — за этой бессердечной улыбкой, за холодными, блестящими золотом глазами.

— Память лунгов славится своей безукоризненностью! Кто Вы поистине такой? — возмущённо вышептала Ирмингаут, задевая пальцами правой рукоять меча.

— А ты сама — кто такая?

Поддавшись странному импульсу, Ирмингаут стянула капюшон с головы, а затем обнажила лицо, позволяя подозрительному незнакомцу досконально изучить её черты. Эр пробежался взором и по высоким и выдающимся скулам женщины, и по её белоснежным локонам, так похожим на гриву принца, и, задерживаясь на кроваво-красных глазах, заключил:

— Ныне я вижу, что ты — та, кем и представилась. Так зачем ты искала встречи со мной, но не с принцем?..

— Зато я не могу сказать того же! — отрезала женщина, озлобленно искря зеницами на бессмертного мага. — Эр Данаарн, которого я знавала…

— …он так скучает по тебе! — перебил её в ответ Данаарн. — Разве можно быть столь холодной и бесчувственной? Ты ведь такая прелестная женщина…

Эр просунул руку между прутьями решётки, и медленно обхватил своими длинными пальцами, могущественными и сильными, один из проржавевших стержней. Наверное, он затеял какую-то игру, или вообще читал заклятье, неведомое Ирмингаут, однако это сработало — единожды поддавшись соблазну прельщающей картинки, эльфийка уже была неспособна оторвать глаз от рук волшебника.

— Я никогда не просила его привязываться ко мне, — сурово отразила нападки собеседница, и Эру почудилось, словно рядом заструились потоки морозного северного ветра.

Впрочем, вихри эти хоть и зарождались в крае снегов и льда — они всё равно упорно мчались туда, где теплей. Они забуривались в глубины континента, пока не наталкивались на какие-нибудь серьёзные препятствия, наподобие цепи непроходимых гор. Северные ветра всегда стремятся на юг, так что…

— Не просила его выделять мне места в собственном сердце, потому что… потому что в этом мире смертному не дано сберечь свою бессмертную любовь, — прошептала Ирмингаут в подозрительном забвении, закидывая голову назад и прильнув к ограждению.

Маг отчётливо видел, как трепетно шевелились её обескровленные губы.

— Ха! С этим нельзя не согласиться.

Несмотря на то, что Ирмингаут принадлежала рядам высоких происхождений, Эр Данаарн без особых затруднений сумел проникнуть в её сердце и познать его, словно бы заглядывал в нутро неразумного мальчишки. Маг надменно ухмыльнулся, и по его груди растеклось весьма приятное чувство, которое он давненько не испытывал, — удовлетворение. На поверку всё очутилось совсем недурно, во всяком случае, гораздо лучше, чем можно было ожидать, поэтому он загадочно вымолвил: