Незваные гости без труда распахнули двери в лавку и проникли внутрь, переполошив двух миловидных девушек-торговок, рукастого поденщика и беспризорного мальчишку на побегушках, который по большей части выполнял мелкие поручения Онкелиана и носился по омуту туда-сюда с различными посланиями. Всего вторженцев было девять, и среди них Ватрушка узнал некоторых крепких и вооружённых мужчин, которых он уже видел утром после празднества цветов.

— Прошу вас, оставайтесь на улице! Это… это возмутительно! Ворвались среди бела дня! — маг изо всех сил старался придать своему голосу оттенок старины, но волнение выдавало в нём и молодость, и несдержанность юношеского типа.

— Дины? Ты ошибся, приятель. Тебе следовало думать дважды, и обращаться к нам «добрые таны», как и полагается, — раздался знакомый говор.

Из плотных рядов бандитов вперёд шагнул рыжий, щуплый и низкорослый предводитель. Без глаза и со шрамом на всё лицо, он не оставлял сомнений в том, кем на самом деле являлся. По сути, он даже не пытался спрятаться, скорее красовался, греясь под лучами славы, словно победоносный боевой мангуст, что не вышел размерами, зато преуспел в уничтожении более крупных противников.

У Онкелиана разинулся рот, и пока он хлопал зенками, один бугай закрыл распахнутое окно прилавка, а четверо других отловили всех работников магазинчика.

— Думать лучше дважды! — торжественно провозгласил главарь, театрально раскидывая руки по сторонам, когда все выходы к отступлению были отрезаны. — Помнится, ты мне тогда понравился, добрый дин. Онкелиан, да? Тебя величают Онкелианом.

— Я нашёл его! Он жив, невероятно!

Мастер продолжил повторять «он жив», пока откапывал Момо из мусорных завалов, однако на него со спины налетела Ирмингаут, словно ураган, вцепилась в пальто Гвальда и отбросила мужчину со словами:

— Не прикасайся к нему, он не терпит, когда его трогают.

— Против меня Момо никогда не возражал, — начали кричать друг на друга руководители братства.

На краю оврага уже стояли Бел-Атар и Ватрушка с опустошёнными лицами.

Вообще, было непонятно, как хрупкий и костлявый Момо умудрился пережить подобные побои, и было решено в первую очередь доставить его в ставку, где Алхимик и Лили сумеют оказать некоторую помощь пострадавшему, пока Ирмингаут не разыщет в Исар-Диннах врача получше. Никто не знал, что делать с ответственным за погром Онкелианом, но, чтобы виновник не испарился, Ирмингаут насильно потянула его в ставку. Ватрушка вышагивал за Бел-Атаром и эльфийкой, которая несла Момо. Всю дорогу маг находился под пристальным надзором Гвальда, чьи брови так и не распрямились за целый поход. Всхлипывая, завывая и обливаясь слезами, Онкелиан пытался как-то объяснить приключившееся и растолковать членам братства, почему теперь они даже из содружества омута «изгнаны».

Впрочем, как говорят смертные, беда не приходит одна, и возле ставки на Белую Семёрку обрушилось второе несчастье. Ещё пару кварталов назад Гвальд заметил, что мимо них стали мелькать очумелые горожане, но, поскольку у мастера и без того нынче хватало забот да печалей, он не придал своему наблюдению большого значения.

Однако, когда толпа, в панике покидающая восточную часть города, начала сгущаться, Гвальд насторожился. Обменявшись с Ирмингаут двусмысленными взглядами, мастер остановил знакомую девицу, что бежала с группой красильщиков на запад.

— Роза, в чём дело? Что за суматоха?

— Как, тан, вы не знаете? Это же оспа предков! Оспа предков пришла с востока! Власти грозятся… власти грозятся закрыть Песчаные врата и запереть нас здесь, в омуте!

Роза, торговка подержанными вещами, в ужасе искривилась и всплеснула руками. Она вырвалась из хватки Гвальда и снова устремилась на запад, желая как можно скорее пересечь черту, что разделяла благоустроенные улицы Исар-Динн и его трущобы, а ныне так вообще будто превратилась в видимую границу между жизнью и смертью.

— Простите, мастер. Нужно скорее… нужно скорее за врата. Это ведь оспа предков! Мы обречены!

Ирмингаут протянула Бел-Атару бессознательного Лана.

— Касарбин, сможешь отнести его домой? Он лёгкий.

Молодой человек без промедлений принял на руки товарища.

— Заприте все окна и двери, никому не открывайте. А мы тем временем выясним, что происходит.

Ирмингаут вновь встретилась взором с Гвальдом, и мастер утвердительно кивнул подельнице. Бел-Атар быстро пошагал в сторону ставки, Ватрушка тоже двинулся следом, однако Глава его задержала. Женщина возложила на плечо провинившегося свою студёную руку, и маг тут же почувствовал, как сквозь кожу и все препятствия в виде одежд в него проникает этот чужеродный и беспощадный холод. Ему предстояло узнать, насколько велик осколок льда, что, пронзив нутро и застряв в душе у Ирмингаут, сумел остудить даже пылкую кровь и навечно заморозил горячее сердце воина. Родина Ирмингаут — это мир, где снега всегда довлеют над зелёной травой, а холод побеждает тепло. В этом месте не существует права на доброту или слабость, которые в суровой природе обряжаются в маски братьев-близнецов. Среди ледяных пустынь и безжалостных ветров доброе сердце делает из людей не дураков, оно превращает живых в мертвецов.

— Ты пойдёшь с нами, — отрезала эльфийка и подпихнула Онкелиана на восток.

— Мне часто снится один и тот же сон, — тихо прошептал Сэль, сидя перед окном в кресле и покачивая ногой.

У него на голове громоздилась целая башня из пушистого полотенца, а из одежды на наследнике престола была пока что лишь нижняя рубаха из тонкого льна с украшенным воротом.

— И что же это за сон, мой повелитель? — мягко поинтересовался Эр, водружая свои демонические руки с острыми когтями на банный головной убор собеседника. — Моя родина славится Толкователями снов, так что я мог бы оказать тебе все подобающие услуги. Ты ведь знаешь, что сон перестанет являться только тогда, когда донесёт своё послание. Нужно понять его.

Данаарн склонился к подопечному и жутковато улыбнулся, но принц этого не видел. Сэль продолжал смотреть в окно, подперев подбородок левой и прикусив указательный палец.

— Мне снится… что я уже взрослый человек в цвете лет, плечи мои крепки, а грудь широка, но, почему-то, действия будто бы всё равно происходят в прошлом, причём не самом близком. Перед моим взором простираются низкорослые горы с округлыми боками и покатыми вершинами, сплошь поросшие густой зелёной растительностью, а небеса безупречно чисты. Я поднимаюсь по лестнице на деревянную башню, возведённую на одной из таких гор, и на мне надета длинная ряса, сверху прикрытая ниспадающим покровом, полы которого волочатся по земле. На поясе своего часа дожидается верный меч — Кровь и Вода. Я поднимаюсь на вершину башни, потому что меня зовёт какой-то перезвон. Сперва я думаю, что это колокольчики, однако потом, по мере того как уровень моих глаз начинает равняться с площадкой на верху, я понимаю, откуда взялся этот странный, манящий и мистический звук. Словно голоса фей из потустороннего мира… это капель. На вершине башни кто-то расположил множество деревянных взаимосвязанных сосудов, и вода постепенно перебегает из одного в другой, образуя при этом затейливую игру из журчания. Рядом с сосудами находится странный человек… хотя, может даже и не человек вовсе… Он облачён в рясу из ало-бордовых тканей с золотистой оторочкой, просторную и скрывающую очертания фигуры, весьма похожую на мою, и сложно вообразить, кому именно она принадлежит — мужчине или женщине. Этот человек при помощи черпака наполняет сосуды водой, извлекая из них музыку. Я иду вперёд, вот уже на последней ступени, однако я не смею поднять голову и потому не могу узреть, что же это за загадочная личность призвала меня к себе. В заключительный миг мне всегда в глаза ударяют лучи яркого солнца, и… я просыпаюсь.

— Звучит не слишком увлекательно.

— Да… но сегодня я смог разглядеть, кем же был этот священник древних эпох. Я поднялся наверх и, как и всегда, в глаза мои ударили потоки света, однако я не проснулся. Вскоре я снова сумел разлепить веки и увидел его лицо. Это были Вы, Эр. У Вас в ушах подрагивали золотые серьги из сердолика и граната, и Вы так тепло улыбались.