Сэль оплёл пальцами шею Ирмингаут, а вторую руку погрузил в волосы напарницы, привлекая её ещё ближе, и не позволяя отстраниться раньше времени. Всё-таки отлипнув друг от друга спустя несколько минут, и напоследок обменявшись скромными братско-сестринскими поцелуями, они оба ненадолго притихли, но затем принц спросил:

— И ты всё равно уйдёшь?

— Да, ты же знаешь. Меня ждёт Мирсварин, я желаю туда вернуться, чтобы… не важно.

Она взяла его руку и притянула на свою сторону, однако тут же вернула кисть владельцу, водрузив обратно на колено юноши.

— Отправишься со мной?

— Нет, — разочарованно усмехнулся он. — Ты же знаешь. Отныне я — маг-король, правитель сих земель, и я хочу совершить что-нибудь весомое на благо своего народа.

Ирмингаут тоже хмыкнула. Его Высочество, конечно, повзрослел и окреп, пройдя через некоторые лишения и испытание смертью, однако даже это не сумело вытравить из него наивность. В конце концов, здравый смысл гибнет раньше надежды, но и врагов победить проще, нежели свою любовь. Сэлю предстоит тот ещё бой с горделивыми аристократами и алчными вельможами, коли он намеревается действительно что-то сделать для подданных Элисир-Расара.

— Твоему королевству несказанно повезло, — прошептала женщина, ласково проведя рукой по щеке Сэля. — Я горжусь тобой.

— Смотри!

Вдруг наследный принц совершил резкий, грубый жест, не приличествующий более его высокому положению: он ткнул пальцем в самую восточную точку Сломанного берега, туда, где обозначилась тёмная фигура Эра Данаарна.

Пока маг исполнял волю правителя и «убирался прочь» с земель благословенных, Сэль и Ирмингаут провожали его взглядом, внимательно следя за горизонтом и терпеливо выжидая появления бессмертного. Сэль подскочил на ноги и побежал наверх, на кучу обломков. Он собирался снова прогуляться по лучу обелиска, ведь оттуда открывались наиболее чарующие и зрелищные виды. Здесь принц лучше мог рассмотреть, как в размытых и неопределённых далях исчезают очертания его верного друга и закадычного приятеля, демона-оборотня, проклятого изгнанника, настоящего спасителя Исар-Динн.

Эр остановился и оглянулся назад, и принц в волнении замер. Пробудившиеся от спячки ветры снова задули и закружились, временами путаясь в белоснежных волосах наследника, грязный и прохудившийся камзол которого реял, словно стяг. К Сэлю неспешно подошла Ирмингаут, тоже намереваясь молча проститься с великим магом навсегда.

За спиной Эра светилось золотистое солнце, а позади Сэля и Ирмингаут повисли растущие луны — две вечные спутницы и неразлучные подруги планеты Ассалгот, — Дион и Цер, что сегодня показались на небе в первой половине дня. Они сияли белым.

— Значит, скоро ты тоже покинешь столицу, — промолвил принц.

— Да, но сперва, Ваше Величество, я желаю Вам кое-кого представить.

— Я до сих пор «Высочество». Меня ещё не короновали.

Данаарн взирал на остров обломков издалека, с излучины Сломанного берега. Растянув бледные губы в надменной ухмылке и чуток закинув голову назад, он хмыкнул. Потом сложил руки в замок за спиной, развернулся и пошагал вперёд, постепенно теряясь среди барханов блестящего песка.

— Ещё увидимся, — заверил он сам себя.

В тот далёкий день было безупречно чистое, лазурное небо, напряжённое и натянутое над столицей Элисир-Расара, Исар-Диннами, впрочем, как и всегда. Эти заповедные края славились хорошей погодой и благодатным климатом, и потому привлекали на свои берега множество путешественников, исследователей и естествоиспытателей, и простых искателей приключений, даже тех, в чьих жилах вместе с кровью текло потенциальное бессмертие.

Это случилось лет сто назад, может — сто пятьдесят, тогда река Басул так страшно разлилась, что запрудила всю округу. Она потопила бесчисленные острова, соединила разные участки, сплотила левый и правый берега, продляя синеющие небеса на песочные, неплодородные почвы пляжей. Комплекс Янтарной башни в те времена ещё не представлял из себя ничего особенного, и как раз в его вотчинах велось затяжное строительство, в коем принимали участие эти двое приглашённых тружеников.

Лан вспомнил всё так, словно это произошло вчера. Он вспомнил синеву небес, сверкающую бликами гладь разлившейся реки, что затопила окрестности стройки, но всего-то примерно по лодыжку, так, что передвигаться было не слишком проблемно. Вода тогда не принесла с собой болезней, паразитов или вредителей вроде негулей и уграшей, наоборот, своей прозрачностью и чистотой она украсила окраины города.

Лан лежал в воде, едва покрытый жидкостью так, что плечи его, грудь и голова оставались на поверхности. Среди мелкого бежевого песка проклёвывались кочки с зелёной травой, в рваных тенях от которых прятались мелкие серебристые рыбёшки. Тогда ещё возле Янтарной башни не росло никакого Дремлющего леса, у этого места была весьма приличная репутация, и храм Подгарона стоял целым и невредимым на скале чуть позади.

Лан лежал в воде, и вокруг струились его длинные, золотисто-пшеничные волосы, они то обволакивали пучки травы, то прилипали к телу. Сверху на нём восседал господин, но лицо его всегда находилось во мраке, ибо солнце зависло прямо за спиной мужчины. Его почернённая фигура будто приобрела лучистый ореол за счёт выгодного положения и словно запылала изнутри.

Да… Лан лежал в воде, а этот мужчина душил его, но актёр не пытался сопротивляться. Вообще-то, он даже не двигался, стараясь облегчись задачу нападающему. Рядом валялась корзина, с которой они оба ходили спозаранку на рынок, дабы приобрести необходимые травы. Но теперь всё содержимое корзины рассыпалось и очутилось в воде, некоторые веточки розмарина даже подплыли к Лану и запутались в его роскошной гриве. Издревле считалось, что розмарин хорош для памяти… Вместе с ним на волнах дрейфовали фиолетовая вербена и ярко-жёлтая рута, купленные мужчинами для определённых целей. Потом кто-то прозорливый пустит слух по Исар-Диннам, что рута и вербена означают сожаления… и такое вот значение закрепится за ними на языке цветов. Возможно, этим кем-то был лично Лан? Кто нынче разберёт?

Рядом туда-сюда носился Носатый, иногда останавливаясь и наблюдая, как один хозяин душит второго. Тогда он был юн и беззаботен, и не понимал, что происходит, думая, что эти дебоширы просто дурачатся, что случалось не впервой. Они купили Носатого ещё в Саркозале́йне настоящим малышом, но зверёк уже подрос и стал проявлять бо́льшую смекалку и некоторое послушание. Носатый принадлежал к редкой породе пушистых тварей, которые отлично приручались и привязывались к своим владельцам, а ещё они были долгожителями и при должном уходе могли провести под светом звёзд и лун чуть менее двух веков… Увы, Носатый не был бессмертным, как два его хозяина, но нос он всё равно держал по ветру, а хвост — трубой.

На обнажённую грудь Лана начали падать горячие слёзы того, кто душил его. Мужчина не выдержал, разжал пальцы и громко прокричал:

— Когда тебе жить незачем, то и умирать не за что!

Потом он выругался, истошно завыл и завалился назад, рухнув в воду рядом с актёром. В небеса взлетели яркие, сверкающие бриллиантами брызги.

— Почему мне так больно?! — раздался душераздирающий вопль этого господина, второго хозяина Носатого.

Только лицо Лана ничуть не изменилось. Прекрасное и юное, но отрешённое, оно не выражало ничего: ни гнева, ни скорби, ни сочувствия.

Рыдая и стуча кулаком по воде, мужчина продолжил чертыхаться. Но потом всё же собрался с мыслями, взял себя в руки и поднялся на ноги. Он снова подошёл к Лану, который, кажется, даже не думал шевелиться, и с остервенением вырвал у себя из уха серьгу с длинным, прозрачным кристаллом хрусталя — сестру-близняшку той, что болталась в правом ухе актёра.

— Мне это больше не пригодится, — злобно отчеканил мужчина, бросая серьгу на грудь приятеля.

Вместе с украшением на кожу Лана попали алые капли крови.