Он метнул в Ирмингаут многозначительный взгляд, правда быстро заметил, куда именно сейчас направлены её кровавые зеницы, и потому отступил без дополнительных нравоучений.

— Будто у тебя коробок мало, покусилась на мою. Алчная и ненасытная. Не-на-сыт-ная!

— Лан, ты уверен, что мы можем покинуть эти земли? — прошептала женщина, и по её лицу пробежался призрак тревоги, подсвеченный тусклыми, фиолетово-лиловыми сумерками.

Теперь Момо замер возле межевого столба. Он глубоко вздохнул и обернулся назад, на темнеющий силуэт столицы, после чего заключил:

— Да, вполне, — и голос его звучал удручающие тихо. — Не скажу, что я до конца оправился. Всё-таки, эта болезнь — хроническая, но недуг умерил пыл, и я могу подняться с постели. Возможно, даже расправить крылья. Пора двигаться дальше. Всему… своё время и свой черёд.

Старинные приятели продолжили путь, и вскоре Ирмингаут опасливо спросила:

— Теперь-то ты можешь мне рассказать, что делал голый и сплошь покрытый грязью на Сломанном берегу после очередного золотого катаклизма, два года назад?

— О! Это весьма забавная история, сестрица! Тогда я…

Голоса двоих странников затухали, пока они медленным ходом продвигались на юг, устремляясь прочь из Исар-Динн. На эту редкую, однако грустную картину издали взирал владыка и местный властелин, Адон, Нин-дар-дин. Сэль Витар Амуин Малидот явился, дабы молчаливо проводить взором ту женщину, что уносила с собой его сердце на чужбину. Он скрывался в обширной тени дуба, стоя на холме, в отдалении от свиты, и сосредоточенно созерцал как на чернеющем небосклоне проклёвывались первые звёзды на сегодня. Среди них должна была вспыхнуть и Ненастная Петина, или Дождливая Мион, как её величали в Мирсварине — настолько благодатном и хлебосольном крае, что даже Сэль не был для него истинным соперником. Ведь Ирмингаут уходила к его границам, оставляя позади и любовь, и принца…

Любовь бессмертного не умирает потому, что освещает его бесконечную дорогу. Любовь смертного не гаснет потому, что она и есть огонь, и путь, и цель. Она — костёр, она — очаг, она последний дом на перекрестии всех стезей. Крепость, где властвуют двое.

Но, видимо, Ирмингаут было не по душе изо дня в день смотреть на жизнь с одной и той же колокольни, ведь сердце странника ищет перемен.

В конце концов, мир смертных — это земли; мир бессмертных, эфемерный и вечно ускользающий, — это горизонт, отсюда всем известный титул эльфийского правителя: Владыка созвездий, Властелин горизонта.

Сэль хмыкнул и скрестил руки на груди. Сегодня он проснулся довольно рано утром, когда лучи солнца ещё не коснулись земли, но уже нигде не мог найти Ирмингаут. Её и след простыл, однако на столе осталась скромная записка, содержание которой Сэль сейчас так чётко вспомнил:

«Ни большие расстояния, ни дальние дороги, ни течение вёсен, зим и лет, ни ускользающие годы не смогут уничтожить это или как-то умалить: то, что имеется в моей душе, в твоей я вижу тоже. Что такое дружба для людей? Пусть это слово значит, что наши сердца соединены навек, хоть нам самим не суждено того же».

— …ну, вот как-то так всё и было! Ха… ха-ха, — Лили бесстыдно хихикала, развалившись на каменной лавочке, нагретой тёплыми лучами солнца первого месяца весны.

Она частенько захаживала в хибару Алхимика, расположенную в самом отдалённом уголке яблоневого сада, возле кухонь Янтарного дворца. Его королевское Величество Сэль Витар без проблем разрешил поселить старика на этих землях, и теперь Алхимик наслаждался спокойными деньками. Возделывал огород с душистыми и целебными травами, помогал мастерить для нужд прачечных чистящие средства, а ещё разыгрывал из себя эдакого всеведущего и мудрого дедушку, ибо к нему прибегала вся местная ребятня: дети прачек, кухарок, судомоек, и так далее.

Здесь при материальной поддержке Лили этим обездоленным давали кое-какое образование. Бесплатно учили читать, писать, считать и разбираться в полезных растениях, в робкой надежде на то, что такие навыки сумеют пригодится в будущем тем, кто, подобно цветам, должен подняться с самых низов и расправить плечи под лазурными небесами Элисир-Расара, между прочим, одинаковыми для всех.

Малышня неустанно одолевала Лили расспросами о её «бесславном и пёстром прошлом», так что всякий раз при визитах она кормила голодные рты сладкой выпечкой, а заодно и острыми байками о боевых буднях страшной банды — Белой Семёрки. Рыжеволосая девушка, ныне занимающая почётный пост Главного секретаря Его Величества, постоянно сокрушалась, думая, что она лишь портит наивные и милые умы своими скабрезными историями, однако дети от неё просто не отлипали:

— Госпожа Главный секретарь, расскажите лучше о легендах, что Вы прочли на стенах Янтарной башни! — тягала её за юбку кудрявая кроха семи-восьми лет отроду.

— Да, Госпожа Таолили, просим, расскажите! — подхватили остальные.

— Что там такого секретного прятали жрецы? Что это за легенды о Владычице Янтаря? — слёзно взмолился чумазый мальчуган, отец которого занимался прочисткой дворцовых дымоходов.

— Что за легенды, говорите? Ох! Там много всего было! О том, как солнце восходит и заходит, еженощно сражаясь за будущее, или как драконы обзаводятся горами сокровищ, которые, по сути, — выкуп за жизнь и честь их погибших родичей…

…как золото слагает плоть могучих, древних богов, развращая при этом души смертных и сея на землях бесчисленные распри, как раздоры приводят к кровопролитию и как мир заключают лишь во имя большей прибыли; как из-за происходящего в жилах Ассалгота стыла кровь, пока не застыла окончательно, обернувшись драгоценными металлами, которые растащили на крупицы жадные до блеска старатели даже в наиболее удалённых уголках планеты… Лили запнулась.

— Я уже не помню, — вымолвила Главный секретарь, устремляя взор в небеса, на которых сегодня весело резвились белоснежные, кучевые облачка.

— Но у Вас же! Вы же! — возмутились слушатели.

— Вы, госпожа Таолили, на целые Исар-Динны знамениты своей непревзойдённой памятью! Как же Вы можете не помнить этого?

— Ха, ты меня подловила, Виви. И когда ты научилась так складно говорить?

Женщина поднялась на ноги и принялась отряхивать свои пышные придворные наряды, на которые налипли различные травинки да сухие лепестки.

— Так и быть, расскажу! Однако, в следующий раз, а ныне мне уже пора уходить.

По рядам слушателей промчался негодующий ропот. В конце концов, явление Таолили не только приносило с собой вкусные, недоступные детям удовольствия, вроде сдобных булочек с кремом и увлекательных историй, но и простую передышку в скучных и сложных уроках, которые по большей части им не нравились.

Лишь белокурая Орочка, дочь старшей прачки, не выказывала интереса к мимолётным наслаждениям, а продолжала упорно изучать травы и кусты на грядках Алхимика. По крайней мере, те из них, что пережили зиму.

— Шалфей! Шалфей отпугивает демонов и злых ведьм!

Лили подошла к ней и опустилась на корточки:

— Но не только, ещё он помогает при болях в горле или кровотечении дёсен, а также может успокоить колики в животе.

В дверях хижины, наконец, показался растрёпанный Алхимик, и Лили взялась его отчитывать:

— Нейван! И чему, спрашивается, ты учишь юное поколение? Тому, что шалфей «от ведьм»? Напрасно Его Величество на тебя понадеялся!

— Не серчай, не серчай, сестрица! — заныл Алхимик, вцепляясь в собственный передник и прикрываясь им от гнева былой подопечной.

Лили, напоследок грозно сверкнув взором на провинившегося, направилась к скамье, ловко ухватилась за ручку опустевший корзины для булочек, и поспешила по мощёной дорожке в те части дворцового сада, что ныне более приличествовали её положению.

— До встречи! До встречи, госпожа Главный секретарь! — прощались с ней ученики Алхимика.

— Удачи, сестрица! — крикнул сам Нейван.

По пути Лили завернула в небольшую «обсерваторию», возведённую специально для Бел-Атар Касарбина, теперь придворного астронома — зеленоглазого красавца-иностранца с чуть золотистой кожей. Касарбин до сих пор смотрелся в Янтарном дворце весьма экзотически, впрочем, такое качество очень гармонично сочеталось с его необычайной должностью.