Лили колотила в деревянную дверь что есть мочи, потому что часто бдящий по ночам Касарбин обычно ничего не слышал по утрам, и вплоть до обеда его было не добудиться, однако сегодня дверь распахнулась чрезвычайно быстро.
— О! Доброе… утро, — выдала ошеломлённая Лили, замерев с поднятым кулаком, нацеленным на дверь.
— Доброе, — мягко и улыбчиво ответил Бел-Атар.
Он уже был во всеоружии и при полном параде: в нарядном бело-кремовом камзоле до колен, просторных штанах из голубого атласа и опоясанный широким кушаком светло-зелёного оттенка с пушистой бахромой на конце хвостов-лент. К ремню его, как и полагалось, крепился меч. Волосы молодого человека отросли до середины шеи и живописно обрамляли его лицо.
Видя недоумённую и даже чуток разочарованную физиономию Лили, или госпожи Главного секретаря, Бел-Атар насмешливо произнёс:
— Неужто думала, что в такой знаменательный день я опять встречу тебя в одном исподнем? И с кругами под глазами? Нет же, я специально выспался.
Касарбин принял корзинку из рук подруги и отставил её в сторонку на крыльцо, после чего предложил девушке свой локоть, полностью готовый к прогулке.
— Ну, что? Идём?
— Да! Да, — спохватилась Лили.
Она оплела предплечье спутника пальцами и уже вдвоём молодые люди направились во дворец, на большое и пышное празднество.
— Хм, — нерешительно заговорила Лили, — я вот что вспомнила… а ты сообщил тогда Главе настоящее имя этой женщины лунгов? Металлии Дрейк?
— Пришлось. Я же обещал, — не выдержав, молодой человек добавил. — Видимо я, как человек слова, ещё и верю всему подряд, будто дурак.
— Да, рты людей не соединяются с их сердцами, это я давно усвоила на новой должности.
— Однако у тебя всегда в запасе смертельное оружие — острая память, которая заткнёт за пояс любого, посмевшего лгать в присутствии Его Величества. Или путать факты, — язвительно отметил мужчина.
Мимо мелькали ещё неопушённые деревья, лысые кусты и старая, пожухлая трава, однако некоторые дивные и исключительные сорта, такие, как заморская слива, уже начали цвести, не произведя на свет ни единого зелёного листика. В конце концов, их ценили за ароматные бутоны и сочные плоды, а не за раскидистые кроны или заливистые тени.
Перед входом во дворец Лили немного вырвалась вперёд, и Бел-Атар без сопротивления выпустил её на волю, но лишь для того, чтобы полюбоваться издалека и сполна насладиться зрелищем. Её густые, игривые локоны собирались в объёмную причёску, закреплённую строгим черепаховым гребнем, ничем не выделяющимся, ровно так же, как и платье из нежно-серого бархата, которое не привлекало особого внимания — всё должно было быть скромным, кроме цены материалов, конечно, из которых исполнялись и одежда, и аксессуары. Таковы уж правила приличий и закономерности дворца! Если бы Таолили взялась наряжаться и щеголять в ярких одеждах как Бел-Атар, ей бы точно этого не простили. Её и так не рады были видеть изо дня в день возле трона мага-короля.
Впрочем, кое-что оставалось неизменным, и за высоким стоячим воротом мантии госпожи Главного секретаря протянулась длинная тесьма из тёмно-зелёного шёлка с массивной кисточкой, на которую нанизывались и округлые нефриты, и гранёные изумруды… Эта пикантная деталь, о которой почти никто не знал, всегда нравилась Касарбину. Догнав подругу, он вдруг вслух вспомнил былые времена:
— Слушай, Лили… помнишь, давным-давно ты тоже обещала мне кое-что рассказать? Как так получилось, что ты пришла одна в Исар-Динны? Что произошло с твоей наставницей?
— Рута заболела болотной лихорадкой. Я четыре месяца ухаживала за ней, но она так и не поправилась. Она скончалась, взяв с меня обет, что я поднимусь на гору перед нашей деревней и там проведу три дня в молитвах в старом храме. Тогда я была разбита горем и вообще не поняла смысла этой просьбы, но сделала так, как мне велели…
Мужчина и женщина замерли перед вратами во дворец, где уже вовсю кипела бурная деятельность.
— …а когда вернулась в деревню, нашу хижину уже заняла иная семья. Оказывается, староста присудил жильё им, «достойным членам общества», в ущерб мне, беспризорной сироты, к тому же, по слухам, ещё и ведьмы. Мне пришлось вести бой за личные вещи, и я с трудом отвоевала книги Руты. А после меня вовсе с позором изгнали, запретив возвращаться назад под страхом смерти.
— Я… — смущённо выдавил Касарбин, — понимаю теперь, отчего ты не торопилась рассказывать это.
— Г-госпожа Г-главный с-секретарь! Г-господин К-королевский астроном, — подлетел к беседующим тощий юноша с понурым лицом и толстой стопкой бумаг в руках.
То был помощник, приставленный к Таолили. Он недавно закончил училище законников, и получил данную должность не из-за богатств своей семьи, и не по вине высокородного происхождения, а лишь благодаря выдающимся способностям, что наголову превосходили прочих выпускников.
— Г-госпожа! Н-нас ожидают!
— Да, — кивнула ему молодая женщина, принимая часть бумаг.
— Лили, постой! — задержал её Касарбин. — Что там было? В храме?
Она лишь многозначительно и загадочно улыбнулась, перебирая в памяти давнишние события, словно драгоценные жемчужины на прозрачной нити, что завалились на дно потерянной шкатулки.
Тогда Лили ещё даже читать не умела, впрочем, этого и не требовалось, ведь упомянутый храм представлял из себя непрерывную цепочку из белых стен, спирально закрученных и сплошь испещрённых рисунками. На каждом последующем фризе менялись картины, наглядно разжёвывающие для неграмотных собственную суть. Вот на одном послушница смиренно внимала наставлениям богов, которые то осыпали её дарами, то обкладывали проклятьями. Затем она отправлялась в странствие, затем после череды странных приключений определялась с личной стезёй и полностью отдавалась во власть двух столпов: красоты природы и искусства, и постижения всевозможных наук. Изучала трактаты, исследовала естество. «Мир светел, так насладись этим». И, в конце концов, приходила к просвещению… или просветлению? К тому свету, что несёт в себе истинное знание; это красота, это добро, это равновесие и единение, до которых человечеству ещё так чудовищно далеко.
— Там был ответ, Касарбин, что такое сила…
— Г-госпожа! — более настойчиво просвистел помощник, и Лили шагнула во дворец.
— Мне налево, — улыбчиво проговорил королевский астроном.
— А мне направо. Увидимся в тронном зале.
Бел-Атар наблюдал, как Лили поспешно скрывается в глубинах длинного янтарного коридора, освещённого множеством лампад с самого утра.
В тронном зале они стояли по разные стороны от центральных врат, через которые под торжественные горны и радостные восклицания прошли двое: Нин-дар-дин, Адон, единственный Господин всех земель и вод, зримых и незримых, Сэль Витар Амуин Малидот, верховный маг-король, и его законная супруга, Нин-дар-нана, Госпожа всех земель на янтарном троне, красавица Гилмира из рода Кирн, четвёртая, среди дома Чёрных Ворот, сестра Эмерона Чёрного Вереска, дочь Эйлетта Чесферона. Свадьбу отыграли не так давно, и вот теперь, после коронации в храме Двух Сотен богов, Нин-дар-нану впервые усаживал на соседний трон её супруг, маг-король. Толковали, будто Гилмира уже под сердцем носила царского отпрыска, будущего наследника престола, но пока было трудно судить наверняка — слишком мал срок.
На дорожке из шерстяного ковра, выкрашенного в символические цвета дома Амуинов — багровый и золотой, и дома Кирнов — чёрный и сиреневый, — должны были рука об руку пройти два правителя, объединяющие под общим началом богов, лазурные небеса и изумрудные воды, и весь добрый народ королевства: благородных аров, озёрчан и чернов.
Сэль Витар Амуин Малидот первым подал руку супруге, и на его мизинце блеснуло скромное золотое кольцо с пустым полем-печатью. Нин-дар-нана, Гилмира из дома Кирн, с почтением водрузила свою мягкую кисть на мужественную и окрепшую ладонь мужа, и на её среднем пальце сверкал перстень с сапфиром, как и полагалось при дворе.
