Это прозвучало грубо и непочтительно, и всяким придворным сочлось бы за истинное оскорбление, из-за которого следует развернуть полномасштабные войны под стягами кровной вражды, однако жрецам Дубовых Рощ издревле сходила с рук любая дерзость. В конце концов, у них частенько мутился рассудок на исходе лет, и, вдобавок, боги берегли их плоть и освещали путь, перечить им — попусту неразумно.

— С востока на Исар-Динны надвигается не оспа предков! — прокричал принц что есть мочи, когда народ чуть-чуть утихомирился. — Это вообще не болезнь, это кровожадные и одичавшие воплощения утопших, так называемые негули.

— Ваша Милость! Нин-дар-нана! Ваша Милость!

Не успел Сэль выдать всю подноготную, что он выловил из своих новеньких сетей разведки, как в залу ворвался вспотевший и запыхавшийся Сагар Молниеносный, Верховный гебр, который почему-то отсутствовал на столь важном собрании до сего момента.

— Посыльные волшебники докладывают, что никакой болезни нет!

— Погодите, значит, что угрозы тоже нет? — скривив брови, вопросил Эйлетт, пока его сын Эмерон изо всех сил пытался не пялиться с раскрытым ртом на Его Высочество наследного принца.

— Угроза… угроза, уф! Имеется! — отчитывался гебр, стараясь перевести дыхание в перерывах между словами. — Толкуют, будто это омерзительные твари наводняют бедные кварталы Исар-Динн, пожирая всех и разрушая вся на своём пути.

— Воплощения утопших? — предположил донг дома Кирн.

— Д… да! — воскликнул ошеломлённый верховный гебр, взмахивая руками в воздухе. — А вы откуда знаете?

Недоумённо озираясь по сторонам и ровным счётом ничего не понимая, Сагар под конец узрел своего любимого воспитанника, троюродного внука, и растерянно вымолвил в полголоса:

— Ваше Высочество, Вы здесь? Быть того не может!

Когда Лили, наконец, открыла Бел-Атару, который молотил в дверь ставки словно одержимый, то сразу разразилась тем же восклицанием:

— Не может быть! Что случилось?!

— Не кричи, успокойся, — проговорил иноземец, сверкнув глазами на вмиг побледневшую и до смерти перепугавшуюся девушку.

Лили, хоть и прослужила на посту травницы в своей родной деревне некоторое время, и не единожды помогала собственной наставнице лечить селян, ещё никогда не сталкивалась с подобными травмами. Момо, недвижимо лежащий на руках Касарбина, вообще не походил на живого, поэтому Лили просто остолбенела, прикрывая рот левой ладонью.

— Нужно запереть все двери и окна, так сказала Глава. Кто ещё дома? Нагрей воды и принеси мне чистых полотен.

Молодой человек сыпал распоряжениями со столь серьёзным и непоколебимым видом, что его уверенность и невозмутимость даже привели Лили в чувства. Правда, на долго её не хватило — стоило девчушке только взглянуть на опухшее лицо пострадавшего, покрытое запёкшейся кровью, синяками и ссадинами, как непонятная волна смятения возвращалась назад, и Лили не могла заставить себя даже пошевелить пальцем.

— Алхимик?! Алхимик, ты здесь? — продолжал кричать Бел-Атар, неся Момо по залу. — Я положу Лана в комнате Гвальда на первом этаже, лучше не поднимать его наверх, у него могут быть сломаны какие-то кости…

— Они точно сломаны, — сдавленным голосом прошептала травница, одной рукой по-прежнему прикрывая рот, а второй теребя небольшое полотенце, заткнутое за пояс фартука.

Она занималась совместно с Алхимиком различными забавными экспериментами, изучая свойства сыпучих материалов, пока Бел-Атар не нарушил её прекрасный мир неведенья, ворвавшись в него со скверными вестями и дурными знамениями.

— Только я в этом совершенно не разбираюсь! — объявил Касарбин, уже миновавший кухню и устремившийся в коридор, что вёл к трём нижним спальням. — Мне нужна твоя помощь, так что прекращай это. Погорюешь потом.

Иноземец ногой подтолкнул дверь в личные покои Гвальда, и та, к счастью, оказалась не заперта.

— Так что, всё-таки, приключилось? — вопросила одумавшаяся Лили.

Она опередила Бел-Атара и в спешке очистила постель от грязного белья и пожитков хозяина, освобождая место для Момо. Травница выпучивала на собеседника влажные, ореховые глаза, которые лишь чудом удерживали слёзы на своей поверхности.

— Что за крики вы опять подняли, молодцы да девицы? — недовольно буркнул Алхимик, нарисовавшийся в дверях.

Однако, в отличие от Лили, он быстро понял, что вместо слов и скорбных воздыханий Бел-Атару сейчас пригодится действенная помощь, и поэтому тут же взял себя в руки:

— О, священные воды! О, Одакис и Кисарит! Что за дела? Лили, мигом на кухню и нагрей воды.

Девица побежала исполнять распоряжения, а Алхимик помог Касарбину разместить пострадавшего на постели, после чего взялся аккуратно срезать с того одежды. Но смятённый и напуганный взор мужчины всё-таки столкнулся с зелёными очами иноземца и Бел-Атар не устоял. Он будто воочию увидел, как по душе Алхимика промчалась леденящая волна тревоги, и поэтому тихо промолвил:

— Я сам толком не знаю, что произошло, и что послужило причиной нападения. Но лавка Северона сгорела, наши работники мертвы, а теперь по городу носятся одичалые жители, утверждая, будто с востока на нас надвигается оспа предков. Глава, Гвальд и Ватрушка ушли на разведку, а мне было велено позаботиться о Момо… и принять меры по защите от болезни.

Щуплый Алхимик молча слушал исповедь молодого человека, и ни разу не изменился в лице. Он был слишком занят обследованием потерпевшего для того, чтобы хоть как-то реагировать на навалившиеся дурные вести.

— И… как он? — спустя какой-то срок спросил Касарбин.

Художник сидел на скромном табурете возле окна и наблюдал за работой товарища по братству. Бел-Атар ничего не понимал во врачевании, не разбирался в лекарственных растениях, микстурах или возможностях организма, однако даже он мог с лёгкостью сказать, что всё приключившееся только на первый взгляд казалось непоправимым и безнадёжным. На поверку хрупкий Момо очутился гораздо более крепким и несгибаемым, и, по предварительному заявлению Алхимика, у парнишки была сломана лишь парочка рёбер, а ещё, возможно, образовалась трещина в правой руке.

Наверное, если бы Бел-Атар лично не присутствовал при этом, то счёл бы, что актёра спасло какое-то вселенское чудо… Впрочем, молодой человек своё детство и отрочество провёл в поистине чудесных краях, земли которых населяли создания великие и возвышенные, поэтому он не единожды зрел точно такой же расклад. Когда-то давно…

Да, он уже определённо видел подобное.

Ставка Белой Семёрки — местечко очень странное. Каждый обитатель знает и замечает здесь намного больше из того, что озвучивает вслух, поэтому, многозначительно переглянувшись с Алхимиком, Касарбин тоже избрал знакомый путь: он решил помалкивать.

Лили помогла омыть пострадавшего и перевязать ему раны. В свежеиспечённые врачевальные палаты наведался Учёный Виридас, который, как выяснилось, тоже находился дома. Он принёс старинные свитки, которые тут же взялся обсуждать на пару с Алхимиком, а затем удалился в лабораторию вместе с Таолили. Травница должна была под руководством Виридаса приготовить некий отвар, только учитель не отправился ей помогать, он предпринял нечто весьма сомнительное: опустился на колени перед постелью Момо, и начал молиться.

Хотя, возможно, это была даже не молитва, а какое-то заклинание — Касарбин так и не разобрался. Одно молодой человек знал наверняка — вряд ли подобные слова помогут Момо пройти через очередное испытание, или вырвут его из лап мрака. Лан находился без сознания, и, должно быть, там, где он теперь пребывал, властвовали холода и резвились ледяные ветра, поэтому лучше использовать что-то тёплое и светлое как приманку.

— Избавь его от смерти, а смерть — от боли, пока он входит в огонь и выходит из воды, — неразборчиво шептал Алхимик, суматошно шевеля губами и дотрагиваясь лбом до пола всякий раз, как заканчивал фразу. — Избавь его от смерти, а смерть — от боли…

— Что такое оспа предков? — тихо спросил Касарбин, до сих пор сидящий на табурете в неизменной позе.