Ирмингаут улыбнулась и подала собеседнице знак, что надвигается час ночного отдыха и пора бы расходиться по комнатам. Лили поднялась на ноги, помахала на прощание новой приятельнице и пошла наверх, на чердак башни.
Кажется, девушка начала разделять мнение многих путешественников о том, что всё старинное только потому и красиво, что время наложило на него отпечаток своей особенной заботы. Свыкшееся с тлением и пристрастное к истреблению, кое-что оно всё-таки не уничтожило, а сохранило для потомков. И как подобная компания способна навредить духу молодости? Скорее, наоборот, древняя мудрость закалит характер и поделится советами на будущее.
Пожалуй, Ирмингаут на правах сметливого и опытного многовекового создания действительно могла утверждать, что сердце — только для близких, и остальное лучше близко вообще не подпускать. Впрочем, такое откровение ничуть не унимало любопытства Лили. Девушка желала знать, что же близко для Главы, кто поселился в её мыслях… Однако не спросила этого потому, что уже слишком хорошо представляла ответ эльфийки. Та бы надменно хмыкнула и горделиво возвестила, что, мол, её сердце — не гостиница и не постоялый двор, чтобы хоть кого-то пускать в него.
Взлетая по лестнице на всех парах, Лили натолкнулась на Онкелиана, и маг расплылся в улыбке при виде девушки. Сперва Ватрушка показался Лили каким-то скользим и подозрительным типом, который строит из себя дамского угодника тогда, когда его непопулярную персону обходят стороной даже вши и блохи, но теперь она изменила мнение. Онкелиан всего-навсего придерживался законов простодушия и приветливости, и ныне Лили думала, будто тот не в силах обидеть даже муху.
— А! Лили! — воскликнул волшебник. — Завтра с утра будут пирожки с вареньем из шиповника.
— Славно, — травница слегка кивнула. — Ну, я — спать.
Несмотря на то, что Лили больше любила пряные булочки с луком, от пирожков с вареньем она тоже не отказалась бы. Ещё никогда в жизни она не питалась столь сытно, богато и разнообразно, а ведь изначально девчушка подозревала, что по приезду в Исар-Динны ей придётся перебиваться тем, что она найдёт в мусорных кучах или выпросит как милостыню. Воистину, неисповедимы пути судьбы!
Что же до Онкелиана, то его неспроста наградили прозвищем «Ватрушка». У этого потомственного волшебника, как и говорил Гвальд, в жизни хорошо получались лишь две вещи: стряпня из теста и чтение магических заклятий. Онкелиан не умел составлять формулы, был не способен сам сочинять чертежи для чародейства, однако колдовать по уже написанному у него выходило отменно. Но душа мага была отдана пекарству, и коли бы честолюбивая родня позволила ему лично выбирать собственный путь, то Ватрушка не стал бы сомневаться и думать дважды. Он бы предпочёл мучное тесто всем известным в мире ведовским опарам и закваскам.
На следующий день встав спозаранку и изготовив обещанные пирожки с вареньем из шиповника, Ватрушка планировал отправиться за Мраморные ворота, в престижную часть города, и половину сдобы хотел взять с собой. Там мужчине предстояла кое-какая встреча, и он, снарядившись и запасшись выпечкой, выдвинулся по делам верхом на ослике.
У каждого члена братства Белой Семёрки имелась важная задача, и Онкелиан, будучи магом, хоть и отставным, отвечал за чтение заклятий. Ирмингаут раздобыла пергамент с очень редкой магической формулой из-за границы, которую молодой человек обязался расшифровать, выучить и озвучить… одним словом — «постичь». Заклятье это было из числа идеальных, или совершенных, то есть оно всегда работало исправно и безошибочно достигало цели, если, конечно, кудесник мог правильно его понять. И сейчас именно этого не хватало Онкелиану — понимания.
Поскольку родиной заклятья являлся Предел, где колдуны ворожили немного иначе, Ватрушка никак не мог разуметь, что же обозначали все эти слова, круги, треугольники и чёрточки на пергаменте. Он просто ума не мог приложить, что изначально вкладывалось в кляксы и обрывки фраз из чертежа, столь непутёвые, что на первый взгляд они казались пустыми и даже издевательскими. Какой во всём в этом смысл?
Если бы Онкелиан до сих пор был подмастерьем и проходил обучение у своего наставника, то он мог бы привлечь к расшифровке его, более опытного и бывалого, или же обратиться к кому-то из коллегии, напрямую или опосредованно. Однако, после определённых событий Ватрушка считался чуть ли не врагом всех магов и волшебников в Элисир-Расаре, никто из гебров не желал с ним даже здороваться за ручку, не то, чтобы сподобился предложить помощь в сложном и мудрёном деле прочтения иноземных чертежей. Поэтому Онкелиан нынче был предоставлен сам себе, и своим тяжким думам, и вынужден был усердно вертеться, дабы выбраться, наконец, из болотищ непонимания. Впрочем, на этом поприще за непроходимыми топями и марями сразу следовали зыбучие пески.
Ирмингаут, которая немного разбиралась в магии, тоже не могла постичь смысл волшебного конструкта. И времени в запасе оставалось совсем чуть-чуть. Скоро начнётся Празднество Цветения, знаменуя тем самым середину первого летнего месяца, а затем — уже недалеко и до Дней Великих Жертв, что отмечают в первую неделю последнего месяца лета. Как раз тогда Белая Семёрка и планировала вторгнуться в Янтарную башню.
Конечно, Момо клялся, что сумеет разжиться вещественным приглашением в обитель небесников — так называемой перламутровой таблицей, — однако этого было недостаточно. Ведь Таолили — не единственная, кому надлежало пройти через врата башни, дабы всё предприятие возымело успех. И, поскольку никто не мог переступить порог этого храма без устной просьбы настоятелей либо перламутровой таблицы, то братству остро требовалось какими-то иными методами заполучить право на вход. Но жрецы-небесники славились несговорчивостью и неподкупностью, их волю невозможно было переломить угрозами, а мнение склонить на собственную сторону увещеваниями или монетами, они подчинялись лишь «провидению богов», поэтому оставалась только одна возможность — уповать на магию.
В Элисир-Расаре вряд ли бы отыскался столь могучий и незаурядный колдун, что сочинил бы подобную формулу, однако в Пределе уже наличествовали похожие чертежи, и Ирмингаут удалось раздобыть копию одного из них. И ныне дело было якобы за малым — перед походом нужно было просто огласить конструкт «покрова благонадёжности», под которым члены группы казались бы более приятными особами и внушали бы гораздо больше доверия любым незнакомцам. Звучит, как запретная магия… Что ж, так оно и есть. Только заклеймённым позором изгнанникам всё равно, к каким средствам прибегать, поэтому с Ватрушки многого не спрашивали, но ждали от него прочтения идеального чертежа.
И всё бы ничего, если бы он только мог понять написанное! Но нет же! Ватрушка думал, что на него с пергамента взирали бессмысленные каракули. Ежедневно Онкелиан ломал голову над чарами покрова благонадёжности, и ежедневно его постигали горестные неудачи. Молодой человек уже начал плохо спать, потерял аппетит и всяческое желание жить. Давление и ответственность так подкосили боевой дух мага, что тот перестал напоминать прежнего себя, и чтобы как-то отвлечься и, может, получить заветный свежий взгляд со стороны, Ватрушка погружался в любимое занятие — в выпечку.
Даже сегодня Онкелиана куда больше интересовали хлеба на сдобном тесте и хлеба на пресном, печёные пироги и жареные лепешки, чем чары, магические формулы и конструкты. Он, оседлав ослика по кличке Тортик, отправился в верхний город за Мраморные ворота, и только и размышлял о том, какие изысканные сладости найдёт на богатых прилавках торговцев.
Ватрушка договорился о встрече с тем единственным родственником, кто не отвернулся от него, или, по крайней мере, не успел отвернуться, — с дорогим кузеном Идорином. Вместе они принадлежали дому Ив, но не носили эту же фамилию, ведь входили в состав менее именитой и доблестной семьи. Однако и у предков Онкелиана имелись некоторые влияние и сила, они располагали неплохим поместьем вблизи Исар-Динн, где Ватрушка провёл массу славных и погожих дней в компании своего кузена, сына сестры его матери. Тогда мальчишки на пару изучали магические манускрипты и постигали основы колдовского ремесла, а ещё занимались всякими ребяческими забавами: объезжали пони, искали кроличьи норы или выслеживали «фей» в поле рано поутру. Затем подросшего и подающего надежды Онкелиана отослали на обучение в город, а Идорин остался в поместье, чтобы перенимать навыки господина и землевладельца у батюшки. И каждый кузен завидовал участи другого. Ватрушка всегда хотел сидеть дома, а Идорина привлекала работа в коллегии чародеев, он желал добиться большего, нежели богатые урожаи и тучные поголовья стад скота. Но непреклонная родня уже многое вложила в воспитание своих чад, и поэтому никогда бы не позволила своеволию и инакомыслию нарушить семейные устои.
