Некогда величественный, богатый и торжественный, храм этот, по иронии судьбы, разрушился и почти полностью затонул после масштабного золотого катаклизма пять десятилетний назад. То ли всевышний, которому посвящалось сооружение, остался недовольным человеческой работой и в гневе покарал провинившихся, то ли даже столь способное и могучее создание очутилось не в силах противостоять бедствиям природы и не смогло защитить то, что ему было дорого — сейчас уже не понять. Из воды тут и там выпячивались остатки стен, обломки колонн и изогнутые спины арок, которые постепенно покрывались водорослями и вьющимися растениями и зарастали раковинами моллюсков. Однако, как подумал Бел-Атар Касарбин, храм стал ещё более прекрасным из-за тех несчастий, что выпали на его долю. Нынче он точно походит на святыню, возведённую во имя морского божества. Хотя… Гвальд считал по-другому. Он полагал, что все эти развалины — не иначе как простое убожество. Но в этих мелких, вечно затенённых водах сбивались целые полчища персарок — вкусных промысловых рыб. Именно ради ночной рыбалки мужчины и покинули ставку.
— Тем не менее, — прошептал Касарбин, поднимая на собеседника свои лучезарные зелёные глаза, и те сверкнули на всю округу. — Вы ничего не рассказываете Лили, хотя она — центральная фигура плана.
— Девчонка из тебя уже верёвки вить готова, а ты этого не замечаешь, — хихикнул Гвальд. — И прекращай это дело.
— Какое ещё дело? — прищурившись, прошипел иноземец.
Лодка остановилась на привычном месте. Теперь по левому борту располагалась Янтарная башня, а с правого было рукой подать до руин храма Подгарона.
— Хватит глазёнками сверкать. Может, небесники и слепы, но их слуги и охранники — нет, — мастер носом указал на обширный комплекс для жрецов и служек, примыкающий к Янтарной башне.
По слухам, в нём проживало не так-то много людей, однако зачастую в окнах допоздна горел свет, а сигнальные огни по бокам врат, поддерживаемые в гигантских бронзовых треножниках, никогда не тухли.
— Я же не специально! — возмутился Касарбин.
— Всё, можешь подремать.
Хотя небесники из Янтарной башни ничего не видели, им прислуживали здоровые послушники, а ещё в религиозном комплексе имелась некоторая охрана, и этим людям следовало свыкнуться с новым зрелищем. Ведь не так-то часто в столь опасные воды заплывали рыбаки, и почти никто бы не отважился прочёсывать руины храма Подгарона ночью, однако нынче времена были такими — отчаянные меры стали расхожим явлением, а надежды затягивало всё глубже в зыбучие пески. Гвальд собирался подстроить так, чтобы скромные рыбацкие суда превратились в обыденность для обитателей Янтарной башни.
— Прости, что приходится каждый раз таскать тебя сюда, — после долгой паузы мастер решил возобновить разговор. — Лучше будет, если местные увидят двух «рыбаков».
— Сомневаюсь, что они вообще что-то увидят с такого расстояния…
— Ты же знаешь, Алхимик не покидает ставку, да у него и там проблем хватает, — Гвальд не обратил внимания на толковое замечание Бел-Атара и продолжил свою тираду. — Лан вечно занят, Учёный же меня буравит таким жутким взглядом, что по спине мурашки бегут, у него точно дурной глаз, а Ватрушка… ну, Ватрушка в первую очередь маг, а во вторую — знатный господин, пускай и в опале. Или в первую очередь он знатный господин? В общем, я хотел сказать, что Ватрушка у нас — белоручка, он не умеет даже как следует грести, и от него проку, словно от дождя зимой. Управляться на славу он может лишь с двумя делами, так что…
— Не переживай, я не в обиде. Могу и днём отоспаться, если что, — Касарбин скрестил руки на груди и отвернулся в сторону. — В конечном счёте, я хочу как-нибудь сразиться с уграшами и попытать своё счастье…
Он изучал, как на чёрной воде пляшут медные блики от огней Янтарной башни. Под ногами иноземца лежали рыболовецкие снасти, однако ни Гвальд, ни сам Бел-Атар никогда ими не пользовались. Потому что всё, что бы они не предпринимали, всё, за что бы не брались, всё это было просто представлением. Одним большим обманом.
— Сразись лучше со мной, я-то тебя пощажу, — Гвальд растянул губы в коварной и малость зловещей улыбке, и принялся жевать вяленую рыбу, которую притащил с собой. — А попытать счастье можешь с Лили.
— Ох, замолкни уже! — Касарбин устало мотнул головой, совершая привычный жест и как бы отбрасывая с глаз нависшие волосы. — Не нужно искать во всех своё отражение. Я предпочитаю оставаться заядлым холостяком. Это у вас в королевстве для всякого предусмотрена пара…
В Элисир-Расаре многие вещи делились на две противоположные части, соединяющиеся в целое, сложное понятие: жизнь и смерть, зима и лето, пресные реки и солёные озёра. Даже два верховных бога — Великая Кисарит, мать в водах, и Великий Одакис, отец в зарослях, — всегда находились подле друг друга, точно так же, как и лица, которые занимали трон: Нин-дар-дин и Нин-дар-нана. Они никогда не существовали по одиночке, и лишь слияние двойного начала давало им силу, ровно, как и право на престол.
— …а у меня на родине ты и сам по себе хорош, — Касарбин поднял вверх одну бровь так надменно, что Гвальд прочувствовал груз его упрёков на собственной шкуре слишком отчётливо. — Тем более, незачем Лили связываться с мужчиной, на шее которого уже висит одно проклятье.
— Зависит от того, веришь ли ты в подобное или нет, — снова хмыкнул собеседник.
На сей раз Гвальд вгрызся в яблоко, желая перебить неприятный привкус во рту.
— Может, хотя бы сегодня порыбачим по-настоящему? — немного печально спросил Бел-Атар.
Он продолжал смотреть куда-то вдаль, за горизонт, и его угрюмая фигура, сжавшаяся и закутанная в тёмный походный плащ, выглядела очень сиротливо.
— Друг, ты ведь знаешь, я терпеть не могу рыбалку. Но ты не стесняйся, прошу.
Касарбин даже не пошевелился, только спустя пару минут тоскливо заключил:
— Значит, вы никогда не собирались продавать Солнечную иглу Виликарты, она нужна вам с Главой для иных целей… Вы… планируете передать её наследному принцу? Чтобы исполнить пророчество своими руками? Превратить этот загадочный камень в символ того, что, мол, его лично боги избрали и призвали на престол?
Бел-Атар припомнил недавний разговор, что у него состоялся с Гвальдом, и в этом мрачном и заброшенном месте, опасном и одиноком, решил расставить все детальки в соответствии с первоначальным чертежом.
— Можно и так выразиться…
— О тебе-то мне известно, но какое отношение Глава имеет к правящему дому? Как звучит её истинное имя? Что… что, демоны меня пожри, эльфийка из этлиаров забыла в Элисир-Расаре и почему она так озабочена судьбой Амуинов?
— Не поверишь, но иногда я задаю себе тот же вопрос…
Настроение обоих мужчин бесповоротно испортилось, и до конца ночных бдений в лодке оба пребывали в глубоких раздумьях, однако, каждый размышлял о своём.
Откровенно говоря, Гвальд сам ни единожды ломал голову над тем, почему Глава делала всё то, что она делала. Зачем этой сильной, ловкой и умудрённой женщине, обладательнице выдающихся способностей и разветвлённой сети связей, вообще понадобилось помогать наследному принцу, когда она могла давно убраться восвояси? Краем уха Гвальд слышал, что былой господин Главы, некий повелитель Мирн Разора, призвал её обратно, только, отчего-то воительница никак не решалась двинуться в путь… Что держало её в Исар-Диннах? Неужто вечная кочевница изменилась под влиянием чужеродного климата и тоже пустила корни? Это вообще возможно? Разве может дать корни то, что природой было создано, дабы путешествовать по свету, как перекати-поле?
Гвальд был человеком и не знал ответа на данный вопрос. Он познакомился с Главой ещё на службе во дворце. Эльфийка зарекомендовала себя как преданная, дальновидная и участливая наставница Его королевского Высочества наследного принца, и носила тогда редкое, чужеземное имя Ирмингаут. Когда в Янтарном дворце начались перестановки, Гвальда сместили с поста капитана стражи, после чего увещеваниями и угрозами обязали вовсе оставить службу. Ситуация накалилась до того, что ему пришлось позабыть собственное имя, ведь захватившие власть вельможи желали уничтожить его, как приверженца правящей семьи Амуинов. Гвальд думал даже бежать из столицы, но крепкие убеждения не позволили ему бросить всё то, ради чего он трудился из года в год, то, ради чего он примкнул к рядам военных. И, внезапно, его мать и сестру сразил неизлечимый недуг, от которого женщины погибли. Вроде, страшный поворот событий, но смерть и болезнь — такие же неотъемлемые частички жизни, как процветание и размножение. Моранна, богиня разложения и пупырей, забрала к себе дорогих сердцу Гвальда людей, зато ему взамен подарила новую жизнь — без слабостей, без рычагов давления, и без угрызений совести.
