— С чего же начать? — приподнятым тоном вещал Сэль Витар.

Он приготовил длинные пальцы, усыпанные тонкими кольцами и тяжёлыми перстнями, и взялся перечислять:

— Во-первых, мне не дозволяется ничего делать собственными руками. Во-вторых, нельзя выходить на балконы и террасы, нельзя покидать дворец, никому не разрешается разговаривать со мной, ибо простые смертные «не достойны вести беседы с магом-королём». На самом деле, — принц хмыкнул, — когда я открою глиц, то ситуация ещё больше усугубится, ведь тогда все мои слова, случайные или нет, будут иметь в себе магическую искру. Они пропитаются майном насквозь, так что… мне нельзя будет праздно трепаться о мелочах. На счету окажется каждое слово, а если буду расточителен в речах, то впустую разболтаю собственную жизнь. Буквально…

Наследный принц взглянул на спутника с тоской и нетерпением, будто искал одобрения. Или понимания.

— Почему бы не воспользоваться положением и вдоволь не поговорить сейчас? Да, Аман-Тар?

— У принца не только доброе сердце, но и светлая голова на плечах, — чуть-чуть зловеще прошептал бессмертный.

Он твёрдо шагал, заложив руки за спину, и позади развевались полы его удлинённого кафтана, сегодня тёмно-синего с богатой отделкой тесьмой и вышивкой. Разве тёмно-синий — не один из любимых цветов наследника? Да, если верить человеку. Заслуживает ли веры слово смертного из Элисир-Расара? Нет, маг так не считал. Тем и знамениты людские клятвы — они не чинят преград, через них легко переступать, особенно, когда твой долг и твоя стезя — торговля. Диалог всегда можно возобновить, а слово — нарушить, и всё это во имя золота.

Мужчина двигался уверенно, будто уже знал обстановку дворца и давно догадался о том, куда спешит Его Высочество.

— Нет же! Даже сейчас матушка не разрешает мне «болтать»! Отвечать нужно чётко и по делу, а «накопленные впрок» слова дозволяется тратить лишь на молитвы. Раньше, до смерти отца, меня окружало множество сыновей из самых знатных домов, у меня имелся наперсник и оруженосец, и я с ними беседовал, однако потом… Впрочем! Вы же не об этом спрашивали, верно?

Принц усмехнулся сам над собственными жалобами и принялся дальше развлекать гостя нелепыми традициями двора:

— В-третьих, нельзя одеваться самому, это недостойно. Мне ни в коем случае не позволят остричь волосы, ведь якобы в них тоже заключается великая магическая мощь. Нельзя заплетать их или сооружать причёски. Но это ещё что! В былые времена магам-королям запрещалось даже состригать ногти, и слугам приходилось делать это в тайне по ночам, что считалось за кражу, а не добровольное нарушение обычаев.

Наконец, Сэль привёл бессмертного туда, куда хотел — к обширной зале, которая использовалась только лично им, Верховным волшебником или придворными гебрами.

— Не боишься столь откровенно насмехаться над своими же традициями? Как быть, если слуги или стража услышат?

— Недавно я понял одну забавную вещь: не так уж и плохо быть призраком во дворце. Здесь много закутков, но мало людей, и не важно, видит и слышит ли меня кто-то — они всё равно сделают вид, словно ничего не было, ведь не знают, как надлежит относиться к подобному. Обманы зрения опасны, но главней другое: веришь ты собственным глазам или нет. И человеку выгодней не верить в приведения, нежели страшиться теней.

Принц самодовольно улыбнулся и подтолкнул руками дверь, перед которой беседовал с иноземцем.

— Прошу, Аман-Тар!

Только Сэль пригласил мага пройти в помещение первым, как наверху раздался пронзительный крик. Бессмертный задрал голову и впился позолотевшими зеницами в сводчатый потолок. Из серо-песочного фона он быстро и безошибочно вычленил палевый силуэт летящей мимо совы.

— Не будь так наивен, глупый мальчишка. Люди внимают призракам с большим рвением, чем слушаются наставлений живых мудрецов. В конце концов, только у призраков имеется связь с прошлым, а, значит, они знают много интересного… Хм, что тут делает птица?

— Птица? Янтарный дворец — сооружение огромное. Птицы частенько залетают сюда через открытые двери и окна. А затем гибнут, если не могут найти добычу…

Сэль Витар уже перешагнул через порог и проник в затенённую залу тогда, как маг до сих пор мялся у дверей, внимательно изучая потолок.

— Очевидно, не один я такой сообразительный. Здесь много соглядатаев.

— Аман-Тар! — позвал его наследник престола, и мужчина решил разобраться с возникшей проблемой позже.

Тут же перед глазами бессмертного предстала загадочная зала почти без окон. Её наполняли многочисленные свечи и лампы, которые словно только и ждали, когда же посетители их зажгут. Густой пологий мрак разбавляло приятное, светло-голубое свечение, исходящее от массивных кристаллов — кримов, и каждый покоился в кованой подставке. На полу простирались три гигантские круглые пластины, перехлёстывающиеся друг с другом. Одна из пластин была серебряной, вторая — бронзовой, и третья, центральная и самая крупная, сияла медью, и на её поверхность по бокам были нанесены выгравированные изображения кувшинок. Пластина эта именовалась медным плато (или полем), и возле её кромки наследник частенько отправлялся в мистическое путешествие. Приняв должную позу, расслабившись и сосредоточившись, избавившись от суетных мыслей, он погружался в так называемый Мираж — особое состояние сознания, которое позволяло заглянуть за грани привычного, лучше познать собственный внутренний мир и даже проникнуть в иное измерение — в Междумирье, или Тчелан, как звали это место выходцы из бессмертных происхождений.

Обитатели Ассалгота считали, что вселенная состоит из трёх связанных звеньев, зримых или незримых, и переход между ними вполне осуществим при помощи определённых магических практик. Первая область, заселённая живыми созданиями из плоти и крови и заполненная тремя первородными энергиями в разных пропорциях — майном, тэсе’ра и кси, — была частью видимого мира. Вторая область, Тчелан, зачастую оставалась за пределами познания и была доступна лишь немногим старателям, научившемся отделять дух от тела и странствовать таким образом по просторам Междумирья. Его холодные и туманные поля почти лишены огня жизни — тэсе’ра, зато наполнены майном, и поэтому Тчелан наводняют призраки погибших, тени прошлых воспоминаний и отблески чужих умов, однако там водятся и коренные твари — демоны. Третья область, Редел, была вотчиной бессмертных происхождений, наподобие лунгов и эльфов, и людей она интересовала крайне редко, поэтому смертные почти ничего не знали о ней.

Пленённый маг, будучи бессмертным, разделял точно такие же убеждения, и эти сведенья не казались ему заграничной диковинкой. Правда, в Элисир-Расаре волшебники именовали Миражом то, что древние изначально нарекли «Покоем».

В зале, помимо натёртых до блеска пластин, которые использовались для того, чтобы быстрее достигнуть поворотной точки и изменить ход сознания, размещались ещё каменные чаши на длинных ножках, заполненные просеянным песком. Здесь кудесники и сочинители заклятий тренировались рисовать формулы — детали магических конструктов, необходимые для сотворения чар и направления майна в нужное русло. Только бессмертному магу не нравилась эта методика.

В Элисир-Расаре было принято обращаться к хаору — противоречивой эманации из трёх первичных энергий и магического вдохновения, однако на родине пленника никто так не поступал. В Пределе, где он провёл большую часть прежней жизни, все колдовали по-другому, что, может, делалось чуточку сложнее, зато надёжней. В конце концов, Сэль Витар принадлежал знатному чародейскому роду Малидот, его дом — Амуин — давненько снискал славу пристанища великих волшебников, мальчишке уже стукнуло шестнадцать, в его крови бурлил майн, что бессмертный явственно ощущал, но почему же принц до сих пор не разумел, как следует обращаться с чарами? По большому счёту, это ведь всегда происходит естественно, само собой, словно по мановению заколдованной палочки…

— Так вот чего желает наследный принц? Чтобы я обучил его настоящему искусству ворожбы?