Эльфийка подпрыгнула к демону-оборотню и тут же накинулась на него с обвинениями:

— Что ты наделал? Что ты…

— Не приближайся, эльф, — грозно отчеканил Эр.

Маг взмахнул рукой в её направлении, и волшебные потоки тут же сбили с ног Ирмингаут, после чего отбросили нарушительницу на приличное расстояние.

Затормозив об очередную поломанную стену, Ирмингаут возобновила натиск:

— Это ты натворил! Исправь это! Исправь всеми силами и любыми средствами!

Она оглянулась влево и вправо, и ей почудилось, что в сине-бирюзовых толщах водоворота сверкает множество любопытных зенок. Будто злополучный бог с миллионами глаз и тысячами сердец на самом деле жил не на небесах, но поселился в море, и теперь явился, дабы засвидетельствовать великий рок, а заодно и выказать своё почтение действующим лицам. Он не вмешивался, однако ему было интересно.

— Эр! Аман-Тар! Ты ведь могучий и непревзойдённый чародей! Исправь это! Я же отдала тебе камень!

Слова эльфийки глушил шум бурлящей воды, и ушей Данаарна ничего не достигало.

На мгновение Эйману показалось, будто по расслабленным бровям Сэля Витара пробежалась слабая волна негодования. Конечно, скорее всего, — это результат простого отчаяния, вкупе с воспалённой фантазией, что всегда рада принять желаемое за существующее, но всё-таки! Рано хоронить того, кто только что преставился и не был внимательно изучен опытным врачом. Надежда — тварь лживая и изворотливая, но именно поэтому она так долго живёт.

— Камень! Да! Арашвир, — прошептал Эр хриплым голосом, опять извлекая на свет Солнечную иглу Виликарты. — У меня имеется арашвир, и, должно быть, я один на целой планете знаю, как его правильно использовать! Да!

Бессмертный снова запрокинул голову, обращая взор наверх, к белой, пенящейся кайме водоворота и голубому небосводу. Может, люди смотрят на звёзды лишь тогда, когда им что-то нужно от небес, например, предсказание на будущее, календарные советы или поправки по проложенному маршруту, но бессмертные принадлежали к иной породе. В конце концов, чем солнце — не звезда? Она и есть — самая яркая, потому что самая близкая…

— Да! Спасибо! Пускай же у меня получится! Моя любовь?

— Любовь моя! — отозвалась былая возлюбленная Эймана, плавающая рядом в виде полупрозрачного сияющего облака.

Она тоже приросла к демону-оборотню после выхода из Тчелана, потому что страшно ему задолжала при прежней жизни. Их узы никогда не были образцовыми, никто из лунгов не стал бы на них ровняться, однако даже у проклятой клятвопреступницы Ульлилланы Таннаум, известной также как Эоле — Солнце, или Золотце, — наличествовали зачатки совести. И она приняла взвешенное, судьбоносное решение: вместо того, чтобы скитаться по Тчелану в поисках священного пристанища под названием Редел, где якобы всё сущее сливается воедино и становится частицей Уто, Абсолюта, Эоле срастила остатки собственной расколотой души с духом демона-оборотня, дабы оберегать и наставлять на путь истинный своего благоверного, преданного и бескорыстного союзника. Это она берегла лучшие качества лунга в чудовищном, тлетворном и нечестивом демоне — исчадии скверны; и это она показала ему свет маяка во мраке бури, что охватила бушующий океан бессмертия, взбаламутив Лассу. А маяк, в свою очередь, привёл Эра к Сэлю. И разве нужно теперь спасать пропащую душу Данаарна, когда он уже изначально считался небесами за спасённого? Отныне у Данаарна имелись иные планы, и Эоле предстояло иначе выплачивать долги.

Длинный и продолговатый кристалл арашвира, точь-в-точь как уменьшённая копия обелиска, что всё ещё торчал из горы мусора, сверкнул божественной искрой, и этот белый свет ослепительной вспышкой озарил всю округу.

Ирмингаут лежала среди обломков, и ей пришлось намертво вцепиться в выступающую из груды хлама мраморную балюстраду мостика, чтобы не улететь в водоворот — такие поднялись и задули ветры на острове.

Эр, наконец, освободил тело принца от меча, который пронзал его насквозь, а затем зашвырнул оружие куда-то далеко-далеко, словно поломанную ветку, непригодную даже для того, чтобы стать топливом в костре.

— Х-х-х-хозяин! Пощади-и-и-и-! — запел клинок Крови и Воды ещё в полёте, но бессмертный маг и не взглянул в сторону оружия.

Бережно обняв одной рукой голову раненого, по-прежнему увенчанную короной из янтарных цветов, золота и крупных жемчугов, Эр зажал арашвир между большим и указательным пальцами левой.

— Я — бог чёрного песка и пыли. Я — бог огня, я — бог войны, я — бог погибели…

Воздух возле Данаарна напитался майном. Он позолотел, напрягся и протянулся длинными тонкими струнами, насытившись магической энергией и укрепившись из-за поддержки либбо. Будучи демоном-оборотнем, особой разновидностью лунгов, Эйман являлся воплощением всего волшебного и эфемерного. Он взялся озвучивать своё идеальное заклятье, — а это значило, что чары не могли промахнуться мимо цели. Колдовство началось.

— …я сжёг все мосты, я спалю весь этот мир дотла, но… ничего, ибо огонь — моя стихия.

Его золотые глаза вновь вспыхнули с яркостью и силой двух испепеляющих солнц, и Ирмингаут пришлось зажмуриться.

Эр взял арашвир в левую руку так, словно вооружался кинжалом, и когда напряжение атмосферы достигло высшей точки, он вонзил кристалл прямо в сердце наследника престола Элисир-Расара под гром могучих, чародейских слов, что трещали электричеством:

— Повелеваю: ты должен жить!

Солнечная игла Виликарты легко рассекла грудную клетку Сэля Витара, погружаясь в плоть до основания.

— Любовь моя! Отныне тебе предстоит заботиться о принце. Дай ему силы, вдохни в него великую искру. Теперь он на твоём попечительстве, а я сам позабочусь о себе.

Золотое свечение до конца отщепилось от Данаарна и при помощи кристалла присоединилось к принцу, даруя юноше невероятно редкостную вещь: шанс всё изменить.

Арашвир как средоточие и воплощение майна, — магической энергии, что неравномерно пронизывала планету Ассалгот, — хранил в себе множество секретов, но Эйману Данаарну был известен главный. На самом деле арашвир обнаруживался только в останках демонов, которые испокон веков обитали в Тчелане и порой устремлялись на земли смертных через врата — пространственный разлом, появляющийся в ткани мироздания по тем или иным причинам. В таких путешественников между измерениями неизбежно вселялись призраки погибших, что тоже блуждали по туманным полям Тчелана-Междумирья. Состоящие из убийц и клятвопреступников, покинутых и отверженных, умерших в чудовищных муках, а потому ищущих отмщения, духи эти внедрялись в тела демонов, а затем выбирались из врат. На почвах Ассалгота демоны уже были обречены нести бремя погибших, всецело подчиняясь чаяниям поселившейся в них скверны. Они рыскали в поисках чужого огня жизни, и единственное, что их влекло — это бессмысленные разрушения… Однако удерживались проклятые духи в живых существах в подлунном мире лишь благодаря поистине магическим камням — арашвирам, или «сердечникам» демонов.

Впрочем, арашвир можно было использовать иначе. Ведь он просто сплачивал две сферы — невидимую сферу потенциальных течений магии и твёрдую, оформленную сферу предметов, веществ и материалов. Драгоценный минерал помогал управлять потоками магии врождённо, как бы на инстинктивном уровне, и позволял не тратить на это концентрацию и сосредоточение желаний. И, в общих чертах, если бы внедрённые осколки души содержали в себе нечто светлое и нетленное, то, может быть тогда это не причиняло бы вреда владельцу, а, напротив, оздоравливало бы его сердце?..

Только Данаарну было глубоко наплевать, станет ли Его Высочество ещё более просветлённым и порядочным, или его душу поразит страшный недуг в виде самых тяжёлых, самых горестных и дурных чувств: лишь бы принц жил, а дальше они как-нибудь разберутся с последствиями. Вместе. Ведь древние лунги никогда не поворачивались спиной к своим друзьям, даже если те слыли гнусными мерзавцами и подлыми мошенниками. И не потому, что боялись получить коварный удар исподтишка, а потому, что не способны были вымарать их из памяти или вычеркнуть из сердца.