— Госпожа? Куда же вы? — окликнул эльфийку недоумевающий Эмерон, но батюшка снова отругал своего нерадивого отпрыска.

— Оставь её. Стезя бессмертия неисповедима, тогда как мы, смертные, прекрасно осведомлены о собственном долге и обязаны строго ему следовать.

Спешиваясь и навострившись на парадные двери замка, Чесферон заключил:

— Мы должны защитить Его Высочество во что бы то ни стало, а у бессмертных имеются свои пути.

Эйлетт вразумил-таки сына, принял командование над подтянувшимися войсками и начал штурм Янтарного дворца, пока Ирмингаут верхом на пегой кобыле всё больше и больше мельчала, постепенно исчезая из вида и теряясь в первых забрезживших солнечных лучах.

Она скакала на восток так стремительно, что со стороны казалось, словно эта эльфийская женщина норовит опередить новый день или же желает обыграть в салочки свистящие ветры. Капюшон соскользнул с головы Ирмингаут, обнажая её роскошные и рассыпчатые, белоснежные волосы, которые тут же стали развеваться позади. В конце концов, кроме двух расхожих красок в мире людей — чёрной и красной — существовала ещё одна. Недостижимая и непревзойдённая, чистая кипенно-белая, которая смотрелась наиболее выгодно и считалась самой выдающейся среди всех безупречных величин. Разумеется, её сложно было заполучить, а сохранить — ещё трудней, но на что только не готов пойти человек, дабы завладеть исключительным сокровищем? Когда строишь дворцы на горе из маркой грязи, оставаться незапятнанным — это поистине достоинство.

Ни на подступах к замку, ни возле его стен не наблюдалось никаких признаков затопления. Однако намёки на то, что Зелёное море всё-таки вышло из берегов, начали проявляться по мере того, как Ирмингаут приближалась к наиболее разрушенной части Янтарного дворца. От восточного крыла, располагавшегося на почтенном расстоянии от пруда с золотыми кувшинками, почти ничего не сохранилось. «Камня на камне не осталось», как говорили люди, и из серо-платинового песка, влажного и рыхлого, вверх вздымались лишь косые обломки гранитных плит да одинокие основания выкорчеванных колонн. Мысленно Ирмингаут вопрошала себя, зачем она сюда притащилась в порыве какого-то странного наваждения.

Впрочем, отсюда открывались чудные виды на Сломанный берег и на залив, и наконец Глава узрела, как морские пучины вздыбились вверх и завертелись в демонической пляске, словно бы одна волна гонялась за другой, образуя тем самым порочный круговорот. Все круги порочны по своей природе — из них не выбраться без боя или посторонней помощи.

Вдоль берега стелился шальной туман, который то надувался пышными клубами бело-золотистого пара, то взрывался горящими искрами. Это зиртан витал в воздухе, вступивший в сговор с дикими потоками майна, выпущенными наружу золотым катаклизмом. У Ирмингаут дыхание перехватило от сочетания прекрасных и чудовищных мазков на этом ошеломляющем холсте, но пока ещё она не могла понять, кого надлежит благодарить за проделанную работу: злой рок или божественное провидение.

Кобыла под эльфийкой встрепенулась и встала на дыбы, жалобно заржав. Она явно не собиралась участвовать в расследовании, точно так же, как и не желала постигать все сложности загадочных событий. Однако лошади не удалось сбросить столь умелую наездницу: Глава, чуток урезонив одичалое животное, добровольно покинула седло, после чего скотина дала дёру со всех ног. Уже во второй раз сегодня к ступням Ирмингаут подобрались едкие, солёные воды Зелёного моря, и женщина недоумённо уставилась на сверкающую белыми переливами жидкость. Создавалось впечатление, будто это робкое наводнение началось только что, хотя на самом деле воды Зелёного моря давно отхлынули от берегов, а теперь вот вернулись то ли чтобы поприветствовать новую гостью, то ли чтобы прогнать её.

Вроде бы, ничего подозрительного здесь и не происходило вовсе, настолько вокруг было тихо и спокойно, однако Ирмингаут, чуткая к магической энергии, медленно пошагала вперёд, вороша сапогами песок. Сэля нигде не было видно, ну, это скорее обнадёживало женщину, ведь, в конце концов, она вторглась в чужую вотчину не для того, чтобы нянчиться с наследником. За Сэлем приглядят куда более сердобольные, и заинтересованные личности, например Эйлетт или Эмерон, а ей, представительнице одного из самых редких высоких происхождений, нужно было следовать за зовом внутреннего голоса и идти своей стезёй — дорогой для бессмертных, на которой среди спутников и случайных встречных попадались лишь такие же долгожители. Она искала Эймана Данаарна, обезумевшего мага, или демона-оборотня. Наверняка, это Эр был ответственным за то, что приключилось с Исар-Диннами в последние часы.

Пенящиеся буруны Зелёного моря то накатывали на Сломанный берег, то отступали назад, приближаясь к Ирмингаут, но никогда не задевая её даже краем самого крошечного пузырька. Впереди она заметила, как из вод залива поднимаются вверх массивные руины, сложенные из тёмных гранитных блоков и светлых мраморных плит — всю эту гору намыли взбунтовавшиеся воды, и её царём нынче значился не кто иной, как Эр Данаарн. Он, окружённый уцелевшими иссушенными, насмерть сражался с наваливающимися волнами, которые обретали причудливые очертания: то они представали в образе гигантских и грозных морских коньков, то оборачивались водными драконами, то извивались змеями, покрытыми рыбьей чешуёй. Кажется, могущество противников было примерно равным, и победитель никак не мог определиться.

— О, звёздный свет! — прошептала Глава. — Неужели творец Ра’Ум вернулся в Ассалгот?

Ирмингаут наступила в воду и направилась к горе из обломков. Пока женщина пробиралась через лабиринт из осколков, каменных глыб, растерзанных предметов быта и тел погибших дворцовых стражников, она решила, что, должно быть, этот демон Эйман Эр Данаарн тоже претерпел чудовищные изменения, и на древнего лунга более не похож. Каково же было её удивление, когда на вершине мусорной горы Ирмингаут узрела того самого Эра, с которым встречалась не так давно.

Маг, как и полагалось, напоминал бессмертного лунга и вполне походил на себя лично, только более озлобленного и остервенелого, что ли. Его рыжеватые волосы, остриженные по плечи, развевались за спиной, брови сошлись на переносице, а верхняя губа чуток приподнялась, обнажая зубы и демонстрируя пугающий оскал. На нём не то, чтобы не было лица… напротив, физиономию его то искажала очередная дикая гримаса, то озаряла новая вспышка радости — слишком многое менялось за короткие мгновения, и порой у Эра возникало настолько противоречивое выражение, что его было не узнать. Глаза его блистали подобно двум жарким солнцам, искомо бело-жёлтым, или золотым, в противовес тем багряным дискам, что тонули в очах Ирмингаут. Её светила навсегда поглотили реки крови, они застряли то ли на заре, то ли на закате, так и не пройдя через рубеж переломного момента, и потому не обесцветились. Пылающие зеницы Эра, наоборот, навечно замерли в собственном зените, словно запечатлевая миг наивысшего развития в лучах славы, продлённой в бесконечность. Единственный отблеск света мог воскресить на их поверхности яркую золотую вспышку, что слепила всех вокруг. Что это, метка божественности, отпечаток настоящего просветления или клеймо демонической скверны, связанное с тем, что так почитали и так презирали люди — с нетленным золотом?

Не устрашившись зловещего золотого блеска, Ирмингаут начала своё восхождение на гору из обломков и покарабкалась наверх, к Эру. У неё из носа снова заструилась кровь, но даже это не остановило упорную эльфийку.

Демона-оборотня ударила в левый бок очередная волна, но он устоял, удержавшись на ногах, после чего разразился хохотом:

— Ха-ха! Утопить? Меня? Но мне благоволит другая текучая стихия. Я — властелин потоков майна!

— Эр! Эр, остановись! — закричала приближающаяся женщина, которую воды не трогали. — Прекрати эти бессмысленные разрушения! Усмири свой гнев! Город… он и без того вдоволь настрадался.

— Что? — отрешённо вопросил маг, смотря в иную сторону.