— Это Вы, Ваше Высочество?.. Ха?.. Ха.
Гебр не веровал своим ушам: неужели над ним сжалились всевышние и позволили лично проститься с возлюбленным внуком? Пускай не совсем родным, однако, наверное, с наиболее близким и важным сейчас среди всех живых существ.
— Нет, ты ранен! Побереги силы, не разговаривай! — Сэль упрямо тряс головой, отрицая всё случившееся, и в глазах его заблестели слёзы.
Он буквально только что навсегда распрощался с Дуностаром, причём не при самых лучших обстоятельствах, а теперь вот так лишится ещё и Сагара? Двое — за раз?
— Ваше Высочество… Вы должны… море снов и море слов… вы должны выудить Ваше единственное. Скажите…
— Замолчи! Старый упрямец! Я… я добыл отцовский меч!
— Пускай на белом поле маки цветут, — едва слышно шептала королева бледными губами, монотонно и медленно, что делало её немощное заклинание ещё более страшным и тревожным.
Спутанные чёрные пряди Зармалессии паутиной спускались на корону из золота, янтаря и жемчугов с резными кувшинками по ободу, филигранью и пышными гроздями нитей с перламутровыми бусинами по бокам.
— Меч в камне… а слова… они… кхе-кхе! Кха-кха-кха!
Понимая, что волшебнику осталось провести под светлом лун и звёзд последние мгновения, Сэль аккуратно возложил его голову себе на колени и склонился ниже, чтобы старик лучше видел лицо своего драгоценного ученика. Время беспощадно ускользало, и сердце Сэля билось и стенало от отчаяния, ведь несмотря на земную власть, что он обрёл, несмотря на магические силы и обещанные чародейские способности он ничего, ничего не мог поделать с этим.
— Да. Меч был в камне. В саркофаге. Я всегда это знал, — тихим голосом проговорил принц, но волшебник раздражённо взмахнул на него кистью.
— Меч в камне, а слова — на воде. Море снов и море слов… Друг, какое среди них твоё? Скажи… какое…
— Де…душка? — однако Сагар не дождался сокровенного ответа, ведь смерть подгоняла его вперёд, в область неизведанного.
Старик навсегда замолк и глаза его закатились назад. Смерть — вот закон природы, что никто не мог нарушить, будь то боги, герои-воители или великие покорители волшебства.
Сэль устало сложил руки и поднял голову вверх, к безупречно чистому звёздному небу. Оно хотя бы для приличия могло сегодня вырядиться в траурные одежды и затянусь свою лучистую поверхность тучами?
— Говорят, что кувшинки знают всех наших предков, что они видели древние времена. Однако… что могут понимать цветы? Им доступно единственное — это красота. Да, друг?
Принц снова взглянул опечаленным взором на расплющенного старика, и внезапно по его спине промчалась молния озарения.
— Друг! Да! Конечно! Ха! Это «друг»! Это же… моё слово. Это… мой глиц.
Он медленно поднялся на ноги и лицо его засветилось из-за лучезарной улыбки. На кончиках пальцев Его Высочество ощутил лёгкое покалывание, однако оно быстро нарастало, превращаясь в напряжённое, электрическое чувство. Сэль поднёс ладони ближе к лицу и внимательно наблюдал за тем, как по его фалангам перемещаются белые магические искры. Он получил то, о чём так долго грезил! Открыл глиц, верно употребив слово, которое почти никогда не слетало с его языка.
— Не кашляй, дитя моё. Я тебе запрещаю, пускай… — королева всё повторяла и повторяла одни и те же фразы, пока её бездушные, застывшие глаза ничего не выражали.
Сэль Витар подошёл к матери и просто снял у неё с головы венец мага-короля, а затем покрыл им собственное чело. У Зармалессии тут же случился проблеск ясного сознания, и она отчаянно вцепилась в ноги сына.
— Мой мальчик! Моё дитя! Вот и ты, вот и ты…
— Возьмите себя в руки, госпожа. Вы — моя родительница, и я Вас пощажу, однако с этого момента не смейте даже приближаться к Палатам советов или к трону Нин-дар-наны. Вы отлучены от двора, и с новым рассветом Вас поселят в холодном крыле дворца.
— Сэль! Вернись! Я тебе нужна!
Королева продолжала истошно вопить, пока лицезрела, как окрепшая фигура её своевольного отпрыска продвигается обратно к замку. Наверное, она так и не разумела, что именно сейчас произошло, и что этот нахальный мальчишка не только раздобыл древнюю реликвию — легендарный меч отца, — но и открыл внутренний, неисчерпаемый источник с магической энергией; заполучил так называемый хаор. А это значит, что теперь Сэль не может быть щедрым на слова — всякая бездумная растрата ведёт к потерям в силе.
Смерть — это не единственный закон природы, который невозможно нарушить при любых условиях. Просветлённому искателю из-под завесы тёмной тайны всегда показывался краешек второго непреложного правила, имя которого звучит, как «красота». Красота — непостижимая и непреодолимая сила, и закон бытия, чьей власти покорны самые резкие и чёрствые сердца, и чему нет смысла противиться. Разве подлинная красота — не добродетель?
Вскарабкавшись по сломанному мосту наверх и проникнув во дворец, Сэль вновь обнажил меч и ринулся на поиски Зархеля. Теперь принц знал, что он — единственный, кто сможет одолеть обезумевшего чёрного мага, теперь у него в запасе имелось вдоволь силы. В конце концов, главный страх наследника исчез; растворился, словно призрак прошлого под яркими, обличительными лучами просвещения, словно белая дымка, что по ночам стелется над безмятежными водами залива, а поутру её неизбежно изгоняет жар восходящего солнца. Сэль желал сойтись с врагом лицом к лицу, не передавая полномочия другим, не перекладывая ответственность, скрестить мечи и, в итоге, выяснить, кого судьба назначит победителем. Или, правильней будет сказать не судьба, а жизненный путь?
В его руках огнём горел клинок, а если у тебя имеется праведный клинок — ему всегда найдутся цели. Большинство желает во что бы то ни стало добиться успеха, а Сэль предпочёл бы добиться справедливости и вернуть назад то, что однажды Зархель забрал себе без разрешения.
Всё это время Эр на передовой вёл бой с безобразными порождениями грязи, безмозглыми, но очень назойливыми прислужниками Зархеля. Данаарн до сих пор ощущал лёгкую неприязнь к металлам — такова уж была суть представителей его происхождения и у каждого демона-оборотня имелся особый «пунктик». Поэтому Эр не спешил вооружаться мечом. Впрочем, этого и не требовалось: бессмертный маг лучше всего управлялся с потоком майна голыми руками, ему беспрекословно подчинялись кружащие рядом вихри волшебной энергии, а ещё помогали три обрывка души, привязанных к миру живых лишь стараниями своего владыки. Обрывки, угрожающе шипя и рассыпаясь в сквернословии, разрывали на части любого врага из числа порождений магии.
На стороне Эра билась его армия иссушенных, однако с каждой новой победой маг немного терял в концентрации и могуществе, ведь ему негде было пополнить силы: Янтарный дворец и Сломанный берег наводнили исключительно неживые твари. Эр не мог испить их сладкий нектар жизни, не мог удовлетворить свой нечеловеческий голод посредством пустой начинки големов, и на его чистой, белоснежной коже медленно выступали капельки пота. Посему — горе тому дворцовому стражнику или Служителю костей, которые случайно встречались Эйману на поле брани: всех людей ждало одно при столкновении с изголодавшемся демоном-оборотнем — это смерть.
Эр видел, как огромная волна, бурлящая белой пеной по кромке и будто бы обладающая свободным разумом, обрушилась на восточное крыло дворца. Маг наблюдал, как неведомые морские силы с некогда прекрасного лица Исар-Динн смели эту кривую, насмешливую ухмылку, что долго держала в плену и почти поработила их будущего правителя — бушующие воды до основания разрушили холодное крыло и ледяной двор. От строений практически ничего не осталось, лишь парочка выкорчеванных булыжников смотрели на небеса и издалека напоминали гнилые зубья столетнего старца, редкие и шатающиеся. С подобным ртом даже самый закоренелый нахал не принялся бы надменно скалиться и ухмыляться; ему уже не посмеяться, даже над собой.
Несколько раз Эру почудилось, будто среди волн он видит гребни морских змеев — первобытных и величественных созданий, которым прежде были безразличны земли смертных, и которых до сих пор не тревожило течение времён. Но, отчего-то волшебные существа пробудились и решили взять ситуацию под собственный контроль, и теперь в бирюзово-синих приливных водах мелькали их серебристые хвосты, а чешуя играла перламутром. Воды Зелёного моря отступили от замка назад также молниеносно, как и нахлынули, после чего начали изливать своё негодование на комплекс Янтарной башни.
