По позвоночнику эльфийки словно промчались электрические разряды молний, и, застыв на месте, она оглянулась на человека.

— Я расскажу его тебе, если откажешься от этой дурной затеи в пользу изначального плана!

В тот же самый момент на остров из воды выползли несколько уграшей, только обезумевший Момо даже не потрудился вскарабкаться повыше на сушу. Он продолжал сидеть на корточках и ничего не замечал, а когтистые лапы чудищ уже тянулись к его спине. Ирмингаут взметнулась вперёд, обнажила легендарный меч по имени Яротай, и отсекла конечность уграшу, угрожающему её старинному приятелю.

Гвальд и Бел-Атар тоже обнажили клинки, и вскоре разгорелась потасовка с монстрами. Остров окружили десятки уграшей. В суматохе Касарбин случайно выронил золотую монету на землю. Гвальд крушил чудищ возле воды, не позволяя им выбираться на сушу и как бы намекая на то, что здесь их рады, конечно, видеть, только в основном эту радость испытывают ненасытные, кровожадные мечи. Ирмингаут защищала беспомощного Момо, которого сама же привела в такое страшное смятение, а Бел-Атар ринулся к рыбацкой лодке, потому что туда пытались проникнуть разгулявшиеся хищники.

— Нет! Там же Лили! — произнёс молодой человек словно воинственный клич, ловко перепрыгивая через борт судна.

Он тут же оказался рядом с девушкой, и на месте прикончил двоих безобразных монстров: первого пронзил мечом и ногой столкнул обратно в воду, а второму мастерским движением отрубил руку с плечом, после чего уграш отступил добровольно.

Для таких умелых хозяев мечей, как Ирмингаут или Гвальд, жалкая свора уграшей не представляла серьёзной опасности. Правда, под шумок битвы Виридас сумел перетаскать все мешки с награбленным золотом в собственную лодку, а потом попросту отчалил, решив, что время на размышления давно истекло, и лично для него — промедление смерти подобно, а это уже слишком.

Один из уграшей, мелкий и ещё незрелый, наростом на спине зацепил шнурок потерянной монеты. Он уже спешил к руинам Подгарона, на берег, испещрённый гротами, и Бел-Атар успел увидеть лишь мерклый блеск золота в ночной мгле.

— И… Ирмингаут! — вскрикнул художник, мечом указывая направление для женщины. — Уграш утащил амулет! Скорей!

Оглянувшись по сторонам, Ирмингаут бросилась по пятам беглеца. Гвальд, пораскинув мозгами и похрустев шеей, метнул взор на мельчающую лодку Виридаса, а затем помчался за женщиной.

— Всё будет хорошо, я вразумлю её, — крикнул он Касарбину. — Присмотри за Момо!

— Присмотреть… присмотреть за Момо? — повторил запыхавшийся молодой человек. — Но я с ним не справлюсь! Гвальд? Гвальд, вернись!

Только Гвальда уже и след простыл. Впрочем, большую часть пути мужчина преодолел по затопленным почвам, перепрыгивая с одной кочки на другую. А вода, она вообще такого не помнит, не сохраняет на себе ни отпечатков, ни меток, ни вмятин. Никаких следов, лишь безмятежная поверхность, которая очень быстро снова приходила в идеальное равновесие; растворяла все прошлые события, как бы и кто бы не возмутил её до того.

— Чёртовы уграши… чёртов… арашвир… — злобно шептал Касарбин, пока пытался затащить лодку на сушу один. — Момо! Момо, прошу, уйди от берега! Это опасно! Они ведь могут вернуться так же неожиданно, как нагрянули прежде.

Момо, разумеется, не внимал своему закадычному приятелю. Он выглядел совершенно потеряно, или, точнее, полностью безумно, что было ещё более пугающим. Лили по-прежнему спала, и как бы Бел-Атар не старался, он не мог добудиться её. На небесах зажглась звезда Элиас, возвестившая о том, что настала середина ночи.

Художник выгрузил всё добро из лодки, помимо Лили, и затянул судно на центр острова, потратив на это свершение почти все доступные силы и неизвестное количество времени. Момо носился туда-сюда, оставляя отпечатки ног на влажном песке, однако волны набегали и тут же сметали его труды, из-за чего парнишка приходил то в восторг, то в уныние.

Касарбин подошёл к актёру, крепко взял его за плечи, пристально посмотрел в глаза и внушительно изрёк:

— Эй, отойди от воды. Сядь в лодку. Всё будет хорошо.

— Скоро я… тебя… поймаю… скоро… — бормотал паренёк.

— Эй! Прошу, Момо, успокойся!

Но Лан оттолкнул Касарбина с нечеловеческой удалью, из-за чего тот рухнул наземь.

— Да почему ты такой могущественный, когда этого не требуется?! — рассерженно прорычал художник, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от песка. — Лили! Лили, просыпайся уже, и помоги мне привести его в чувства! Я никогда… никогда не знал, как с ним совладать.

Последнюю фразу Касарбин прошептал очень печально, однако никто его не слушал: Момо продолжал отчаянно носиться взад-вперёд, словно умалишённый, ужаленный пчелой, и тараторить себе под нос бессвязные реплики, а травница крепко спала.

Гвальд и Ирмингаут до сих пор не вернулись. Уже давно затихли любые отголоски битвы, шаги и всплески, и лишь слабый шорох бередил растревоженное сердце молодого человека. Бел-Атар испуганно оглянулся по сторонам и с ужасом для себя обнаружил, что островок взяли в оцепление горящие в темноте ярко-жёлтые огоньки — то были ненасытные и беспокойные глазищи уграшей, которые имели скверную привычку светиться, вселяя первобытный страх в души своих жертв.

Касарбин снова обнажил зеркальный меч, и на его поверхности тут же отразились десятки сочных, жёлтых глаз-огней. Левую руку он вытянул в направлении Лана, и начал приманивать того плавным движением пальцев.

— Сюда, Момо. Медленно отойди от воды.

Но актёр не обращал внимания. Внезапно, земли содрогнулись, вода всколыхнулась и раздался оглушительный взрыв. Бел-Атар, разинув рот от неожиданности, уставился на север — на едва заметную границу, что разделяла Зелёное море и небеса. Между Янтарным дворцом на западе и Башней с Дремлющим лесом на востоке на горизонте располагалась чистая и пустая полоса, однако именно там вверх вздыбились воды, а в воздух взметнулись искрящиеся потоки пыли — то поднялся со дна волшебный зиртан.

— Золотой катаклизм? — вопросил Бел-Атар.

Он сделался свидетелем того, чего никогда не видел прежде, и о чём даже не подозревал, поэтому напрягся до изнеможения. Молодой человек представления не имел, чего ждать от золотого катаклизма: может, сейчас целые Исар-Динны сотрясёт смертоносное землетрясение, а, возможно, море отступит, дабы вскоре вернуться назад и обрушиться на берег в виде опустошительного цунами. Но пока что всё выглядело весьма спокойным на удивление. Художник в панике озирался по сторонам, размахивая обнажённым мечом туда-сюда, но ничего тревожного не замечал: лишь янтарные, блестящие глаза уграшей начали мигать, а затем потухли вовсе, давая понять, что хищники решили укрыться в своих норах вместо того, чтобы нападать на подвернувшуюся добычу. Даже вода Зелёного моря оставалась на редкость смиренной, только небеса разразились прелестным, почти божественным золотистым сиянием, — искры зиртана очаровательно мерцали в темноте.

Момо замер. Он стоял, разведя ноги на ширину плеч и раскинув руки, и восхищённо наблюдал за катаклизмом.

— Ха! Ха-ха! Какая удача! — радостно воскликнул парнишка. — Потрясающе! Ура! Да сгинет же это поганое место в водах морских! Они очистят скверну!

Он снова взялся декламировать хорошо поставленным голосом, громко и отчётливо, и театрально поднимал вверх руки по мере того, как потоки зиртана взлетали всё выше и выше, подсвечивающие чудовищный, бурлящий, кипенно-белый водоворот, который тоже не преминул увеличиться и разойтись вширь да вкось.

— Ура! Наконец-то! Наконец-то она явилась! Для всех! И за всеми сразу! Белая ведьма, я знаю, как тебя зовут. Твоё имя проклято! Звонкое, но не благозвучное! Смерть! Я знаю это слово!

— Что… ты несёшь? — нахмурившись и наморщив переносицу, произнёс Касарбин.

Он незаметно подкрался к Лану, однако возбуждённый оратор ничуть не испугался. Напротив, пришёл в форменный восторг. Ухватившись за плечи стоящего рядом, Момо продолжил проповедь: