В дверь тут же постучали.

— Ваша Милость?

— Войдите, — равнодушно отвечала правительница.

Перед тайным кабинетом располагалась небольшая прихожая, в которой явления приглашённых дожидался рослый и массивный Дуноста́р — ещё один отпрыск дома Аон, седьмой ар, и дальний родственник Его Высочества. Никто в Элисир-Расаре не мог сравниться с Дуностаром в силе и физических способностях, однако умом он не блистал. В лёгком, тёмно-коричневом кожаном доспехе, укрытый плащом из чернильного бархата, Дуностар походил на огромную скалу из полночного металла, и тем паче на столь мрачном фоне выделялось его великолепное лицо.

Все князья и княгини дома Тёмных Ручьёв славились завидной красотой. У многих имелись густые, чёрные или тёмно-каштановые гривы, глубокие карие глаза и белоснежная кожа, однако этот знатный представитель отличался особенной и неповторимой внешностью. Он был так хорошо собой, что каждый раз при поединке либо на турнире окружающие переживали не за жизнь бойца, а за сохранность его безупречного лица.

Королева-мать тоже обладала подобной добродетелью — о её длинных волосах и бездонных виноградных глазах слагались легенды.

Именно Дуностар встречал на пороге Сэля и Верховного волшебника, затем он же постучался в дверь кабинета земли, попросил разрешения войти и проводил пришельцев к своим господам.

Лишь Сэль Витар Амуин Малидот мог соперничать с королевой-матерью и Дуностаром за звание наиболее выдающегося среди людей. Юноша унаследовал благородство отца и его заоблачную, холодную стать, заодно с белоснежными волосами и светло-голубыми глазами Амуинов, и неповторимое лицо своей матери, только чуть менее округлое, с более острыми чертами — выступающими скулами и крепкой челюстью. Он считался самым красивым в Элисир-Расаре, среди мужчин, и даже среди женщин. Но разве мужчинам нужна красота?

Сейчас макушка Сэля завершалась там, где начинались ключицы Дуностара, и седьмой ар быстро протолкнул наследного принца в кабинет без рукоприкладства, лишь при помощи ауры могущества, исходящей от его пугающей фигуры.

— А! — воскликнула королева-мать, отряхивая пышные юбки платья. — Мой драгоценный сын. Как провёл утро? Это ты сейчас кашлял? Я запрещаю тебе кашлять.

— Это я кашлял, Ваша Милость, — выступил вперёд Сагар.

Зармалессия искривилась, не особенно доверяющая россказням Верховного волшебника. Тот имел склонность потакать наследному принцу, а потому всегда выгораживал его. Нахмурившись, женщина окинула подозрительным взором своё чадо. С каждым месяцем Сэль становился всё более похожим на отца, и порой от единственного взгляда на принца в королеве вспыхивали старинные воспоминания, сладостные и трепетные, что волновали её душу. В такие дни она испытывала прилив любви к собственному отпрыску.

— Благодарю, матушка. Утро прошло славно, — наконец ответил Сэль без каких-либо чувств. — Как Ваши дела? Как Ваше здоровье? До меня дошли добрые вести о Вашей бодрости сегодня.

Однако королева ничего не сказала, она распахнула перед сыном объятья, предлагая тому уткнуться в материнскую грудь на глазах у Главного советника, Верховного волшебника и Прославленного полководца, должность которого занимал двадцатидвухлетний Дуностар. Такое поведение совсем не приличествует будущему правителю, Нин-дар-дину, господину всех земель, а потому Сэль замешкался. Но Зармалессия продолжала призывать его манящими движениями пальцев, будто робкого зверька, и принц сдался. Королева крепко прижала Сэля к собственному телу, после чего пухлым, круглым ротиком запечатлела на лбу отпрыска приветственный поцелуй.

Кабинет земли утопал в странном серебристо-зелёном свете, и в таком обрамлении плотно облегающее ожерелье на шее королевы-матери из бусин граната казалось ещё более причудливым. Оно напоминало чудовищный кровавый шрам, который словно отделял голову правительницы от хрупкого и маленького тельца, облачённого в парадные бархат и шелка бордовых, красных и золотых цветов — знаковых для дома Амуин. Сэль нервно сглотнул.

Пока Зармалессия тискала своего потомка, Зархель Великолепный покорно и безропотно ждал, однако его тяжёлый взор был прикован к лицу Его Высочества. Наследный принц всегда ощущал этот проникновенный взгляд Главного советника на своей коже как липкую и густую плёнку. Чёрные болота, мари и топи родины Зархеля оставили неизгладимый след в его глазах, наделяя их чем-то схожим — то ли грязным, то ли тревожным, но, определённо, затягивающим. Чем-то таким, в чём лучше не увязать.

— Ты постиг свой глиц? — Зармалессия задала сыну дежурный вопрос.

— Нет, прошу меня простить.

— А как твоя болезнь? Покажи мне, — потребовала королева.

И наследному принцу пришлось при всех обнажить руки до локтей, демонстрируя сердобольной матушке чистую, фарфоровую и полупрозрачную кожу без единого красного пятнышка. Жадный взгляд Зархеля не отлипал от Его Высочества.

— Наш гость снова изволит беседовать с тобой, сын мой. Вразуми же его, это твой долг как будущего короля. Он даже не желает принимать пищу без тебя, это неслыханно! Объясни ему, что выгодней будет сражаться не с нами, но сражаться за нас.

— Вы… матушка, Вы надели на него ошейник раба, а теперь желаете превратить его в союзника? Удивляетесь… или негодуете от того, что он выказывает недовольство и сопротивляется?

Неожиданно принц сверкнул глазами, но мать его не потерпела бы такой дерзости ни от кого, а потому схватила наглого юнца за щёки.

— Закрой свой рот! Я подарила тебе жизнь, не разбазаривай её, не растрачивай силы на пустые разговоры. Лучше поспособствуй общему делу, будь полезным. И послушным.

— Ваше Высочество… — в разговор учтивым голосом вклинился Зархель, подступая ближе к Сэлю, — …Это ведь всё на благо нашей страны, а не ради нас самих. Всё во имя Элисир-Расара, Вашей возлюбленной отчизны. Нам очень пригодятся чары этого иноземного господина.

Главный советник взял со стола серебряный поднос с едой и уже было протянул его наследному принцу, но королева-мать решительно выхватила подношение и лично всучила посуду Сэлю.

— И впредь не дерзи мне, мне не по нраву твой тон. Такое поведение не приличествует твоему положению, ни нынешнему, ни будущему. Всегда помни: ты станешь магом-королём, Господином всех земель и всех озёр. Тогда взоры каждого будут обращены на тебя, и у тебя не останется права на ошибку. Иди, иди уже.

Зармалессия подтолкнула Сэля к дверям тайника из пал-силбани, после чего набросилась на Верховного волшебника с упрёками и допросами:

— Почему наследный принц ещё не выявил свой глиц? Он хорошо кушает? Куда Вы смотрите, Ваше Мудрейшество…

Но её обвинительные речи таяли по мере того, как за Его Высочеством затворялись двойные двери. Пал-силбани было непроницаемо не только для майна, но и для звуков. Убедившись, что никто больше за ним не следит, принц ехидно ухмыльнулся. Странно было выслушивать подобные замечания от той, которая всеми силами препятствует его восхождению на трон. В конце концов, Сэлю уже шестнадцать, а он до сих пор не провозглашён новым королём. И глиц — далеко не единственная помеха на пути к трону.

— Ты удивишься, матушка, узнав однажды, что не всё в этом мире вершится во имя выгоды, — ворчал наследник престола, неся в руках поднос, и металлическая посуда на нём дребезжала. — И не всех можно покорить мечом.

Наконец, он преодолел последние двери и очутился в крошечной комнате без окон, освещённой лишь тройкой свечей. Здесь не было ничего, достойного внимания, — только простой деревянный стол, табурет, и жёсткое и неудобное кресло, на котором развалился полубессознательный пленник, закутанный в стёганое одеяло — милость и дар наследного принца.

Заключённый большую часть времени проводил в беспамятстве, а когда бдел — явно находился не в себе. Слова его путались, речи звучали диковинно и загадочно, и он выказывал очевидное равнодушие как к пыткам, так и к поощрениям. Его будто бы вообще ничего не волновало и не трогало, однако, стоило нарисоваться на пороге худосочной фигуре принца, как он поднимал свой туманный и изнурённый взор.