— Помнится, я не единожды говорил им срубить это дерево, — ворчал актёр, пока они с Лили беззаботно вышагивали по крыше соседнего дома.
Рядом с торговым предприятием располагались более низкие лотки, откуда легко можно было спуститься на тёмные, безлюдные улицы города. Однако воздух снаружи ощущался каким-то странным, влажным и сухим одновременно. И даже обычно блестящие бело-серым цветом Дион и Цер сегодня выкрасились в зелёно-голубой оттенок. Видимо, взрыв поднял вверх взвесь из невидимых глазу частиц, которые исказили общую картину.
— Эти старики, жрец Дубовых Рощ и небесник, они говорили очень подозрительные вещи, — тихо изрекла Лили, пока её напарник по заданию неотрывно изучал бледно-изумрудный, убывающий лунный диск на чернильном небосводе.
Он замер в театральной позе и наблюдал за бликами на воде Зелёного моря, что едва-едва колыхалось на севере, различимое в прорехах между зданиями.
— Упоминали, будто знакомы с тобою давно, чуть ли с незапамятных времён, и что ты, в отличие от них, не стареешь. Что это значит, Момо?
Лили, облачённая в приталенный мужской камзол и кожаные штаны, вопросительно уставилась на приятеля, так, словно он был должен ей пару сотен серебряных монет. Ветер трепал её спутанные волосы, но Момо не желал отводить взора от чёрного силуэта на северо-востоке горизонта — там, под покровом мрака и тайны, залегали бесплодные чащобы Дремлющего леса.
— Лили, у тебя ведь совершенная память, так будь благоразумна, и не задавай вопросов, ответы на которые никогда не сумеешь забыть. Умерь своё любопытство, — отрезал парнишка, поправляя лямку от перекинутой через плечо сумы.
Внезапно по его щекам заструились горячие слёзы, и, как назло, пытливые глаза Лили не смогли пропустить такое дивное зрелище — они сразу ухватились за яркий и настойчивый мокрый блеск.
— Что… приключилось? Почему ты плачешь? — тихо прошептала спутница, приближаясь к Момо.
По его коже запорхали заботливые пальчики травницы, спешащие изничтожить любые следы пролитого горя и осушающие слёзы так, как умели — посредством робких прикосновений.
— Не знаю, — отрешённо ответил актёр, всё ещё смотря в одну точку. — Наверное потому, что родился в доме скорби. А таким только в неудачах повезёт.
Вдруг в него ударил резкий порыв воздуха, который проделал за Лили всю трудную работу — насухо вытер прекрасное юношеское лицо.
— Хм, действительно, здесь пахнет зиртаном. Но это хорошо! Пойдём!
Момо воспрянул духом так же неожиданно, как и впал в уныние до этого. Однако теперь он снова вышагивал по гребню крыши, преисполненный силы и уверенности.
— Если воздух наводнится волшебными искрами зиртана, то нам с Главой будет намного проще прочесть это злополучное иноземное заклятье — покров благонадёжности, — рассуждал паренёк, пока спускался на соседние лавки и помогал слезть Лили вниз.
— А как же Бел-Атар? Он хотел помочь с чтением формулы! Да и я…
На земле травница уже в который раз за сегодня оказалась в крепких объятьях спутника, но, поскольку все препятствия были успешно преодолены, а спектакль — окончен, то Момо быстро отпустил подругу на свободу, расцепляя руки сразу после того, как женские туфельки задели мостовую.
— Мы с Главой сами справимся! — почти закричал на девушку Лан. — Не суйся туда! И ни в коем случае не разрешай Касарбину участвовать!
— Но почему? — Лили со всех ног помчалась за Момо, который спешил к месту встречи с Ирмингаут.
— Потому, что это заклятье очень сложное для понимания. А магия неизбежно приводит к безумию! Особенно смертных. Тебя волнует будущее Касарбина или нет? Никогда не позволяй ему браться за формулы заклятий. От них — лишь вред.
Момо резко остановился под аркой-полумесяцем, что обрамляла выход из квартала развлечений и за которой лицедеев по договорённости дожидалась Ирмингаут.
— Глава тоже сведуща в колдовстве, — тихо прошептал юноша, — однако она следует пути своих предков и её магия — дикая, опасная и кровавая. Всякий раз, когда она творит чары таким образом, у неё отщепляется настоящий кусочек души, так что… злоупотреблять подобным — сумасшествие.
Лили несказанно удивилась, что Момо отвечал ей столь честно и откровенно. Они оба стояли на мрачных и пустынных улицах Исар-Динн, где уже давно потухли все огни и воцарилась непроглядная тьма, да ещё и в ночь, когда на город обрушился очередной золотой катаклизм. Очевидно, это — не лучшее время для выяснения отношений или пролития света на туманные особенности чародейства. Впрочем, как гласил девиз дома Амуин, как ни единожды упоминал Эр Данаарн лично, и как считали другие мудрецы — именно во тьме проще разглядеть крупицу истины, когда она призывно блестит.
— Только поэтому мы всегда хотели привлечь к нашему делу мага из Исар-Динн. Но, как оказалось, понять иноземную формулу заклятья — не плёвая задача, так что… Мы с сестрицей до сих пор не постигли смысл одной строчки, но ритуал уже начали подготавливать. Поэтому, прошу тебя, не суйся ни в наши планы, ни напрямую в опочивальню Ирмингаут, скоро там заструятся реки крови. И отвлеки как-нибудь Касарбина. А то мне бы очень не хотелось, чтобы он тоже расстался с частицей души ради… хм.
— Разве маги Элисир-Расара колдуют так же? Разве они тоже растрачивают душу на каждое прочтённое заклятье?
— Ты вообще слышала, что я говорил о доме скорби или нет? — уже полушутливо вопросил актёр, взмахнув руками, и Лили захихикала. — Пойдём, быстрей!
Впервые Лили всерьёз задумалась о том, что, должно быть, жалость — это мерзкое чувство, и искреннее участие, ровно, как и добродушие — гораздо лучше. Следует без сожалений предлагать терпящему бедствие руку заместо слёз.
Пальцы королевы постоянно дрожали. Теперь она с трудом справлялась даже с тем, чтобы поднеси ко рту плошку с драгоценным отваром и не пролить ни капли. Кто бы мог подумать, что жестокосердная судьба отречётся от неё, что её ясные, вечно безоблачные небеса вдруг затмятся, что на горизонте сгустятся тучи, отравленные свинцом, а единственный доступный Зармалессии свет будет рождаться пугающими молниями. Среди членов её семейства издревле из уст в уста передавалась поговорка, что, мол, стоит только повернуться к кому-то спиной — он тут же воспользуется удачной ситуацией и лично вонзит в тебя клинок. Или это была присказка дома Амуинов? Не имеет значения; главное здесь другое — любой ценой сохранять выгодное положение, заключать мнимые альянсы, создавать видимость взаимопомощи и прочных уз при неусыпной бдительности, и никогда, никогда не отворачиваться от союзника, иначе… он тебя и подведёт, а ты уже открыл ему все слабости.
А что, если этот союзник — твой законный супруг? Или сокровенный отпрыск? Или двоюродный брат, возлюбленный кузен? Что тогда? От них тоже полагается ожидать подвоха, всячески таить собственные мысли и ревностно оберегать сердце, словно непреступную крепость из камня? Толкуют, будто в самых достославных и процветающих городах Ассалгота времена захватов замков миновали давным-давно, и ныне обветшалые и бесхозные помещения повсеместно перестраиваются в роскошные усадьбы, так что… Видимо, оборонительные сооружения чахнут не только без жильцов, но и без осады. Никому не нужно то, чего повсюду имеется в достатке, и чей век уже истёк. Сердце-крепость — это всегда покинутый дом.
Сидя на позолоченном кресле Зармалессия подрагивающими пальцами придерживала плошку из тончайшего, полупрозрачного фарфора и медленно прихлёбывала успокоительный отвар из трав. Когда рута и шалфей не помогают от ведьм и демонов, то на выручку приходит ромашка с корнем валерьяны — они, хотя бы, усмиряют разгулявшееся воображение. Когда глаза не прельщаются тенями и не бегают по углам, то становится куда проще избавиться от неприятного чувства всеобъемлющей опасности, что исходит от того, за чем ты не в силах наблюдать.
Первая встреча с Зархелем, ровно, как и все последующие, не принесли Её Милости ни утешения, ни уверенности. Скорее напротив. Если раньше Главный советник был только рад развеять собственной рукой все страхи и сомнения, что одолевали королеву-мать день за днём, если прежде он с удовольствием прогонял и тучи с горизонта, и марево из глаз, то теперь его будто вообще не волновали чаяния кузины. Зархель страшно изменился.
