Юрка воспринял этот жест по-своему и скользнул пальцами под толстую резинку шортов. Плотная и ещё не растянутая, она легко пропустила их. И мягкое, гладкое движение побежало по тонкой ткани белья. Стало щекотно, и Оля инстинктивно повела бёдрами, отчего положение её тела изменилось, и нижней частью она задела твёрдый бугорок. И у неё сам собой вырвался тихий смешок. Глуповатый немного. Но сумрак и тишина мира его стерпят.

Найти чужие губы оказалось не так просто — мешал стук сердца и расползающееся по нервам томление. Так что сначала пришлось ткнуться в угол челюсти. Потом — в ямку на подбородке. И только после слиться с податливой мягкостью, легко растворяющейся навстречу.

Дышать стало тяжело — воздуха стало меньше. Пришлось ловить его через рот, вдыхая помедленнее и, чтобы не потерять ориентацию, плотнее обхватывать чужое тело. Которое уже не чужое, а практически твоё. Или ты — его.

Жарко.

Одежда соскальзывает, оставляя тела на произвол темноты. И только по скользящим рукам, губам, дыханию можно понять, что мир ещё не перевернулся. Накатывает непонятная слабость. Не сопротивляться ей. Упасть. На мягкий диван, шевелящий своими короткими ворсинками. Норовящими получить доступ туда, куда нельзя. Не им.

Лечь спиной, упираясь плечами на стык валика. Выдохнуть — получается с тихим всхлипом, но это не специально. Перед глазами плывут тёмные пятна. Пока чужое лицо не становится так близко, что можно разглядеть глаза.

Тёмные омуты, в которые ещё немного, и засосёт. Пусть… Раскрытые губы, поблёскивающие влагой. Сбитое дыхание, молотящее мелкой дрожью чужую грудь. Разрывающуюся от желания. Которое заражает огнём по нервам.

Слиться вперёд. Ощутить, как собственному сердцу мала грудь. И стиснуться на теле. Горячем и большом. Судорожные выходи мажут по шее. Сухой глоток. Настойчивые пальцы. Первое проникновение. Лёгкое и скользящее. Только-только растягивающее и сразу исчезающее. Опять сухой глоток. И уже более настойчивое и длинное.

Развести ноги шире, чтобы ощутить лучше. Впустить. Прочувствовать волнующее трение. Стиснуть напряжённый локоть. И податься навстречу сильным, уверенным движениям.

Откинуться с выдохом назад, запрокинуть голову, чтобы стенка дёргалась перед глазами. Поджаться, когда очередной толчок получается особенно чувствительным. Притиснуться лобком поближе, чтобы ощутить каждое движение и лучше. Стать одним большим и мощным телом, создающим и увлекающим поток.

На лбу поблёскивают мелкие капли пота, гипнотизируя — как раз хватает лунного света увидеть. Разглядеть. Схватиться сильнее, привлекая.

Слишком сильно. Слишком резко. Стыдливо закрыть глаза, чувствуя щеками дополнительный жар. Только не отстраняться. Ближе.

Внутри от напряжения взрывается. Пока мелко, но всё равно ощутимо. Заливая жаром и ускоренным пульсом. Вязкая влага, уже не стесняясь, порождает смущающий звук. Который отдаётся спазмом промежности. Ползёт выше. Окутывает разум полузабытиём.

Сильная глубина. Последние силы. И сотрясающий тело оргазм. Смыкающийся и разносящийся яркими ударами по телу. Теперь бы не задохнуться от нахлынувшего.

Если не выпускать чужое тело, оно и не уйдёт. Так и останется в крепких объятиях, успокаиваясь. Дыхание выравнивается, но всё ещё влажное. Тяжёлое. И плевать на жар. Не выпускать. Устроиться чуть ниже, утыкаясь лбом в грудь. Осторожно, чтобы не было больно или щекотно от сбившихся волос. Хлопать полуприкрытыми глазами. Ловить ухом тихие звуки. И ощутить тяжесть чужое руки поперёк спины. Наверное, можно даже упереться согнутым коленом. Так удобнее. И сердце понемногу успокаивается.

Весь мир будто стал далёким и мелким. Или наоборот — средоточился вокруг них двоих. И пусть в нём творится всё, что угодно. Есть что-то большее и сильное, чем он.

Нечто, дарующее вечность.

Ольга повела рукой по Юриной шее. Под пальцами пробежались мурашки. Надо бы вставать и застелить всё-таки диван. Надо…

— Офигеть… Я же едва не запустила страшенную болезнь в массы… Создав нулевого пациента… — всё кипятилась Оля.

И особенно рьяно расталкивала закрывающие вход в подвал доски, почти не заботясь о том, чтобы не скомпрометироваться.

— Ну… ты же передумала… — запыхавшись, не стал особенно подбирать контраргументы Юрка — за разогнавшейся Ольгой пришлось почти что бежать, так что дыхание у него немного сбилось. Всё-таки, восстановительный период после той процедуры ещё не закончился.

Но Оля его уже не слушала. Да и всё красноречие Юрка уже истратил, убеждая Ольгу, зачем ему тоже надо в их бывший драконий штаб. Правда, так до конца и не понял, зачем идёт туда сама Оля. Бежит. А та всё продиралась через узковатый проход. И на особенно шершавом выступе, ощутимо задевшим её локоть, с неожиданной горечью подумала, что ходить сюда, наверное, больше и незачем?.. Если тут никого и нет…

Настроение сразу снизилось, и Оля тихо прошлась по коридору, словно боясь спугнуть призраков прошлого. Коридор, кстати, стал казаться очень концептуальным, несмотря на всю свою бытовую ущербность — кто и когда делал эстетические или бытовые усилия, делая подвалы? Сыроватый воздух рассеивался вокруг холодом, и вокруг стояла тишина. Даже лишённая трубных гулов, свойственным подвальным помещениям И вообще звуков жилого дома. Как небольшой анклав.

А как они — пятёрка драконов — всё-таки здесь оказались? Ведь был же кто-то, кто рассказал об этом месте и предложил сделать его штабом. Местом, куда наверняка не полезут люди. Нет, и так никто в квартиры драконов не вламывался… Наверное, просто поиск чего-то инаково для инаковых. А собираться на квартире — это очень обыденно. Так, наверное, у них и прижился этот образ подвального помещения, где можно ненадолго запереться от окружающего.

Кажется, это был Кирилл. Тот, кто предложил здесь встречаться.

Теперь это место казалось мельче и пыльнее, чем раньше. Даже царапнул холодок не-уюта. Разве что слабый огонёк не давал помещению погрузиться в окончательную сыроту. Около огонька Оля и остановилась.

Где-то далеко послышался лёгкий и протяжный свист, словно старомодный чайник со специальным наконечником оповещал: «Вода уже закипела!». Но никто не слышал. И в тонком свисте образовывались нотки отчаяния. Или очень большая стрекоза попала где-то в паутину и рвётся из неё. Паутины плетут вроде бы не для стрекоз, а значит шансы есть. И это предаёт стрекозе сил. И в то же время жестокая реальность намекает, что пауку всё равно — стрекоза она или муха.

Юрка в этот раз подходил к каминной имитации с осторожностью — запомнил, как в прошлый раз Огонь чуть его не цепанул.

Оля опустилась на корточки, и её сумрачное лицо невесело отразилось на толстом стекле.

Где-то протяжно заскрипела дверь. А Оля заметила повеселевшую немного пляску огненных язычков.

— Ну… спасибо, — неуверенно произнесла она, гипнотизируясь искристым танцем.

Ей показалось, или огневой очаг действительно уменьшился? И в голове некстати мелькнул образ безграничного пламени, кружащегося вокруг чешуйчатого дракона, разрастающийся и норовящий поглотить всё окружающее. На деле горный огонёк только махнул ей острым хвостиком.

— Дима… — кто-то будто сдерживал Оле горло, но спросить всё равно надо было. — Он ведь уже… всё?

Всё боевое настроение, напавшее на Ольгу с утра и испугавшее Юрку, слетело. Просто в этом узком, никому уже не нужном подвале «верхние» заботы казались немного лишними. И беспокоить Огонь стало немного совестно. Как если ребёнок, оцарапавший палец, лезет с этим ко взрослому, которому оторвало руку.

Оле показалось, или Огонь ей мигнул? И восприняла это как «да».

Повисла пауза.

— А Виталя? — спросила Оля, хотя до этого момента вроде и не собиралась этим интересоваться.

Огонь мигнул во второй раз. Значит, его тоже уже нет.

Ну, вот и всё.

Оля осталась одна.

Хотя другой вопрос — была ли она не одна до этих пор? Если учесть, что все её друзья были проекцией Горного Огня?