Поднимаясь по ступеням нашего высокого крыльца, я вдруг с удивлением почувствовала, что живот у меня в самом деле подводит. Я хотела есть! Надо же.

Мне никогда бы и в голову не пришло, что чувство голода может вызывать радость.

Однако вместо накрытого стола в нашей гостиной (она же столовая) нас ожидал гость — новый клиент. Или, скорее, старый: Матвей Вениаминович Рогачев, профессор Медицинской Академии, который несколько месяцев назад нанял шефа для расследования вероятной подмены кофе в кафе и ресторанах Необходимска.

— А, Мурчалов, — сказал он, увидев шефа. — С одной стороны, я рад, что вы наконец-то решили вернуться к работе! — надо же, а я и не знала, что шеф делал перерыв. — С другой стороны, весьма удивлен, что в такой тяжелый для города момент вас где-то опять носит. Я занятая личность, у меня нет времени вас дожидаться.

Рогачев — генмод-козел, и, честно скажу: до него я никогда я не встречала генмода, чья видовая принадлежность настолько соответствовала бы его внутренним качествам.

Шеф машинально распушился и выставил вперед усы, но ответил Рогачеву почти вежливо:

— И какая же беда на сей раз постигла наш славный город? Вместо перепелиных яиц некоторые трактирщики осмеливаются подавать куриные?

— Сарказм — оружие слабых умов, — фыркнул Рогачев. — Ну, если вы не считаете нашествие сомнительных ученых из-за границы по приглашению организованной преступности тяжелыми временами, то ваш ум еще слабее, чем мне прежде представлялось.

Вывернув шею, Матвей Вениаминович прямо пастью достал из кармана в своей шелковой попоне маленькую брошюру и бросил ее на стол.

Василий Васильевич требовательно стукнул меня по руке. Я подошла к столу и дала шефу спрыгнуть у меня с рук прямо на скатерть.

Поддев брошюру лапкой, Мурчалов раскрыл ее и принялся изучать. Я, разумеется, изучала ее вместе с ним.

Брошюра повествовала о научной ярмарке, приуроченной к ежегодной конференции по проблематике генетических исследований, которую проводила Медицинская Академия Необходимска в начале октября.

Медицинская конференция — значительное событие в нашем городе, но не из ряда вон выходящее. Ради него, помню, у нас в Школе сыщиков сдвигали практику в морге (морг числился за Медицинской Академией, и в дни конференции студентов в здание не пускали).

Но обычно эта говорильня длится три дня и проходит почти незамеченной для всего остального города, за исключением студентов смежных специальностей. Хотя, конечно, «Вести» и «Ведомости» обязательно тиснут хотя бы одну-две заметки об успехах наших ученых-генетиков и, может быть, о знаменитых зарубежных гостях, если они ожидаются.

Эта же брошюра обещала «Ярмарку с демонстрацией новейших достижений науки!» для широкого круга участников, детскую контактную лабораторию, публичные лекции… Длиться все это мероприятие должно было две недели и проходить даже не в здании Медицинской Академии, а в здании крытого цирка-шапито.

Надо же! Цирк как он есть.

— Смотрю, Медицинская Академия перенимает опыт заморских коллег? — спросил Василий Васильевич. — Насколько я знаю, в Галлии подобные конференции проводят уже лет пять. Для привлечения общественного интереса и финансирования. А в Каганатах есть давняя традиция императорских смотров, которые также выглядят весьма похоже!

— Ну, ежели галлийским коллегам угодно устраивать в буквальном смысле цирк, чтобы им накидали мелочи на блюдце, не мне их осуждать, — едко проговорил козел, будтор забыв собственное недавнее замечание о сарказме. — А наших южных коллег и в самом деле финансирует их император, и они неплохо устроились, должен я сказать! Тут же речь не идет о сборе пожертвований. Наоборот, организационный комитет нашел весьма щедрых спонсоров, которые выставили свои собственные условия и велели расширить масштабы.

— Каких спонсоров? — спросил шеф.

По его тону я поняла, что он уже заинтересовался проблемой Рогачева.

— Одним из условиев спонсоров была анонимность, но я умею читать между строк! И у меня есть знакомства в организационном комитете… В общем, речь идет о тех же самых лицах, которые ранее были нанимателями небезызвестного вам Ильи Резникова… и не надо топорщить усы, я знаю, что вы причастны к тому, что этот проходимец выпал из фавора у бандитов! Правда, не знаю, как, но без вас там точно не обошлось.

Шеф фыркнул.

— И что вы вменяете мне в вину?

Матвей Вениаминович оскалился, показав длинные желтые зубы.

— Всю эту суету. Мне ясно, что Резников зарвался. Но если бы вы не помогли убрать его из картины, «семьям» не понадобился бы новый функционер на его место. И они не объявили бы эти… смотрины.

Смотрины! Выходит, Рогачев имел в виду, что новая «научная ярмарка» представляла своего рода расширенное собеседование о приеме на работу… Только вот речь шла не об обычных вакансиях, допустим, гувернера или управляющего, а о человеке, который бы заведовал клиникой для преступных элементов!

— А кроме того, — продолжал Матвей Вениаминович, — все это вылилось в профанацию чистого научного знания! Вы можете себе представить, эти… субъекты!.. являются в Академию, читают там лекции, даже ходят консультировать по госпиталю! И отнимают время выступлений у заслуженных профессоров! Тогда как среди них может скрываться пособник бандитов.

— А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — шелковым голосом попросил шеф. — Мне интересно, с чего вас охватило такое радение за судьбы города и науки!

Дальше Матвей Вениаминович экал, мекал, но в итоге все-таки рассказал.

Раньше конференция проводилась в течение двух дней, участников было немного, и каждому выступающего доставалось тридцать минут на выступление: двадцать — на раскрытие темы, десять — на то, чтобы задавали вопросы.

Теперь же благодаря рекламе и обширному финансированию (спонсоры оплачивали гостиницу для выступающих, чего раньше никогда не делалось), число участников выросло в несколько раз. Количество дней конференции увеличили до пяти — речь идет о самой конференции, а не о всяких дополнительных мероприятиях, которые, как и говорилось в брошюре, растянулись на две недели. Однако это не помогло до конца, и выступление каждого участника пришлось сократить до пятнадцати минут: десять минут на рассказ, пять минут на общение с аудиторией.

По словам Матвея Вениаминовича, это было неслыханным оскорблением.

— Что можно успеть рассказать за десять минут? — возмущался он. — Да одно перечисление моих ученых реалий отнимает больше!

— Охотно верю, — согласился шеф. — Чего же вы хотите от меня?

— Выяснить, кто именно из выступающих имеет связи с преступностью! — твердо заявил козел. — Резников был хотя бы величиной известной. Мы знали, чего от него ждать.

— Вы же понимаете, что едва ли мне удастся найти неопровержимые доказательства.

— Неважно, — мне показалось, что прямоугольные зрачки Рогачева горели особенной мстительностью. — Вы лишь дайте мне имя и фамилию, а уж моего авторитета хватит, чтобы обеспечить ему репутацию не лучше, чем у Резникова!

Ага, то есть на сей раз козел хотел, совершенно не скрываясь, использовать нас с шефом в какой-то подковерной борьбе между медиками. Еще чего не хватало.

Я поглядела на шефа, уверенная, что тот откажется.

Тот набрал воздуха в грудь, раздул манишку… и сказал:

— Хорошо, Матвей Вениаминович. У меня сейчас есть другие клиенты, но ради нашего с вами давнего знакомства и пламенной взаимной неприязни я могу взяться за это дело. Другой вопрос — как вы компенсируете время, которое я потрачу на него. Ведь я мог бы тратить его на общение с моим юным отпрыском!

Козел хмыкнул.

— А, пошел торг! Только не надо притворяться, что вас это не интересует! Вы тоже хотите быть в курсе всего происходящего в городе и тоже попытались бы выяснить, кто станет новым генетиком у мафии!

(Я отметила незнакомое, иностранно звучащее слово. Мафия — это тоже, наверное, преступность!)

— Предположим, и захотел бы, но я не стал бы делать это в такой спешке, — парировал шеф. — И уж тем более не стал бы проверять для этого всех, приезжих на конференцию. Подождал бы какое-то время, пока все не успокоится. За срочность, мой дорогой Матвей Вениаминович, надобно доплачивать.