Гена вещал вдохновенно, я же находился в определённых колебаниях. Теперь, когда я случайно наследовал огромные индюшачьи богатства, денежный вопрос можно смело убирать из приоритетов. К известности по понятной причине не стремлюсь. Конечно, приятно щекотать своё самолюбие, наблюдая под окнами толпы умирающих от восторга фанатов. Можно также конвертировать свою звёздность в права и привилегии, недоступные простым смертным, как это себе сделали звездуны типа Йосика Кабздона с прочими терешковыми. Тут тебе тусовки с небожителями в Кремле, награды, премии, депутатство, доступ к особым благам и услугам, поездки за рубеж.
С другой стороны, известность в стране Советов — те ещё хлопоты. Пристальное внимание со стороны конторы глубокого бурения будет обеспечено. Целый отдел там пасёт нестандартно мыслящих индивидов, чтобы те не вздумали что-нибудь не то сочинить, создать, или спеть, а потом ещё взять, да и слинять из социалистического рая. А с каким извращённым удовольствием никчемные советские чинуши любили унижать талантливых людей. К примеру, сколько судеб прекрасных певцов и музыкантов загубила Фурцева в должности министра культуры. А как уничтожали через «подмётные» письма в газетах замечательных спортсменов — Мальцева и Харламова. Не стоит даже вспоминать случай в гостинице «Балтийская», произошедший с Аллой Пугачёвой. Каждая талантливая личность могла быть в любой момент ошельмована каким-нибудь чинушей, имеющим самую малюсенькую власть и громадный комплекс неполноценности. Да ещё под радостное улюлюканье обывательской биомассы. В общем, не стоило устраивать себе лишние неприятности для своей задницы.
С другой стороны, люди старались, продвигали «мои» сочинения, время своё теряли. Автору этих мелодий Игорю Крутому сейчас лет двадцать, учительствует в сельской школе. Что если добавить к своему длинному списку имён, прозвищ и псевдонимов ещё и этот никнейм? Нет, лучше не стоит. Сам обладатель этой крутой фамилии со временем станет известным и будет вынужден, чтобы не смешиваться, брать себе другой псевдоним.
— Гена, а какая фамилия будет указана на афишах под этими композициями?
— Как какая? Твоя, конечно же. Че-ка-лин Па-вел Ан-дре-е-вич, — произнёс он, будто пробуя звуки на слух.
— По определённым причинам не хотелось бы светить свои данные. Можно ли использовать какой-нибудь псевдоним?
— Эх мне бы твои таланты…, - мечтательно произнёс ассистент Рязанова, — А какой бы ты хотел взять?
— Виктор Токарев, к примеру…
— Ну, нет. Категорически невозможно этого шансониста с маститыми композиторами в одном месте помещать! Ты бы ещё Аркадия Северного приплёл… Постой, так это… Ты и есть Токарев? — ужаснулся Гена.
Я покивал покаянной мордой.
— Боже, прости меня Паш. Можно у тебя взять автограф для моего племянника?
— Можно. Подгони какую-нибудь кассету с той записью. Я на ней распишусь, — согласился я, — Значит, Токарев не пойдёт?
Ассистент огорчённо подвигал головой.
— Тогда, может быть, просто Чика. Есть же во Франции композитор ЭкамА, он же Дидье Маруани. Многие творческие личности имеют по разным причинам псевдонимы.
— Не получится. Боюсь, в министерстве не согласятся. Давай сделаем вот что. Ты поезжай к Таривердиеву. Я тебе адресок дам. С ним об этом поговори. Он ответственный за составление списка на концерт, — изящно перевёл стрелки от себя Торчинский и вручил мне папку из кожзаменителя с партитурами для корректировки и окончательного утверждения.
— Ген, а у тебя не найдутся какие-нибудь пластинки Таривердиева? Можно альбомы, книги, фотки. Ехать к этакой глыбищи и не взять у него автограф будет непростительно, — вспомнил я ещё об одной миссии.
Мужчина почесал наморщенный лоб, потом шлёпнул по нему же ладонью и выдал:
— Сгоняй на Новый Арбат, в магазин Мелодия. Там спросишь Реваза. Скажешь ему, что от меня. Пласт тебе подойдёт?
Попрощался с предприимчивым деятелем и попёрся на выход. На улице у тачки одиноко маялся верный Хвост. По его уверениям парни должны скоро явиться. Притомились, меня ожидаючи, и пошли искать на свою ж…, голову местные достопримечательности. Если бы я в своей эпохе друзей отлавливал, то начал с пивнушек. И не так уж много времени я, в принципе, отсутствовал. Ожидание моих пчёлкотуристов затянулось. Я начал мало-помалу свирепеть и рявкнул Хвосту заводить мотор. Далеко отъехать не удалось. Вся пчелиная бригада выскочила из ближайшего переулка наперерез, маша руками.
— Чё вы так долго? — разорался на них, — Я не нанимался вас ждать. Можете своим ходом пилить до Сокольников. Метро Баррикадная тут рядом. Мне к композитору Таривердиеву надо метнутся.
Оказалось, что недалеко располагался гастроном с кафетерием, и парни вздумали немного подзарядиться сосисками с горчицей и кофе со сливками.
— Я с тобой поеду, — решительно заявил Змей.
— А нам можно? — заголосили остальные пчёлки.
— Ладно, усаживайтесь в карету. Только сначала мы заглянем в ваш гастроном. Надо же на матч взять чего-нибудь погрызть.
В магазине отоварились пивом Жигулевским разливным, поэтому пришлось скакать в соседние Хозтовары и покупать там пластиковую канистру на пять листов с тремя пивными стеклянными кружками. Чипсов пока еще не придумали, и солёненькие воблы пребывали в дефиците. По этой причине закупились копченой мойвой.
Культовое место Москвы для меломанов встретило нас обыденностью спешащих мимо прохожих. На ступеньках лениво фланировали молодые люди с озабоченными рожами. Один из них как бы случайно подгрёб к нашей стайке и тихо спросил:
— Старики, чё ищите? Есть Роллинги, Пинк Флойд…
— Пахмутову хочу… С Кобзоном, — шутканул я.
Малый тут же оскорблённо отвалил.
— А чё мы сюда притащились? — недоумённо поинтересовался Тоха.
— Лично я собрался покупать пласт Таривердиева, чтобы на нём получить у композитора автограф, — просто донёс публике свои соображения.
Вошли в тихие недра магазина со стеллажами и витринами, заставленными дисками великих композиторов, речей Брежнева и всяческих произведений для детей. Неожиданно там оказалось немало фланирующего между витрин народа, напряжённо изучавших музыкальный товар. У привлекательно-скучающей у прилавка девушки поинтересовался наличием товарища Реваза. Девушка благожелательно удалилась, и через минуту в торговом зале стремительно материализовался средних лет горец, слегка лысоватый, с брито-лиловой энергичной физией и с перекаченным до колбасности телом. Не удивлюсь, если этот скромный торговый работник окажется каким-нибудь криминальным авторитетом. Убедившись, что востребован какими-то тупорылистыми подростками, авторитет заметно поскучнел.
— Кто меня спрашивал? — тем не менее, благожелательно и без ожидаемого акцента спросил он.
— Вы — Реваз? — зачем-то захотел уточнить.
— Ревар Арчилович.
— Я от Гены Торчинского…
— От Торчка?! — вдруг обрадовался авторитет. — И чего желают, молодые люди?
Убедившись, что нам нужна пластинка Таривердиева, удивлённо вылупился на нас. Потом махнул рукой в какую-то сторону и слегка оскорблённо удалился. Проследив за направлением взмаха, обнаружили среди разложенных на стеллаже миньонов тихушную морду Штирлица. Настоящего, конечно, а не юлиного отца. Насколько настоящими могут быть выдуманные герои.
Пластинка вмещала в себя три произведения из фильма «Семнадцать мгновений весны», озвученных коровьим голосом вездесущего Йоси. Как жаль, что режиссёр фильма Татьяна Лиознова не оставила вариант с прекрасным голосом Магомаева. И дело ведь не только в голосе, но и в той душевной чистоте, что доносится этим инструментом. Ничего другого из Таривердиева больше не имелось в этом магазине. Пришлось выкладывать рубль. Хорошо, что не для себя. Ребята вдруг возбудились и тоже захотели приобрести эту пластинку. Вслед за ними подтянулись советские граждане, быстро переведя пластинку в разряд дефицита.
Через полчаса мы уже выгружались из своей Волги на тихой улочке, тянущейся параллельно Ленинградскому проспекту. Знаменитость жила на предпоследнем этаже скромной девятиэтажки. Открыла дверь невысокая, улыбчивая блондинка. Предложила разуваться, раздеваться и оснащаться тапками в прихожей. Следом показалась высоченная фигура композитора в пижаме и весело изумилась появившейся в его квартире немалой толпе молодняка. Ребята приосанились.
