В уютном, просторном помещении с большими окнами, всё также занавешенными белоснежной тюлью и синими шторами с бахромой, располагались рояль и расставленные в беспорядке деревянные стулья. Диваны и прочая ВИП-обстановка исчезла. На стоящих у стены столах угадывался подключенный японец Шарп, проигрыватель виниловых пластинок в виде забавного чемоданчика и ещё вроде бы гедеэровская органола Вермона, возле которой суетился худощавый парень в простой вязанной жакетке и джинсах. Женщина чуть старше певицы стояла возле другого стола и рылась в коробке с бобинами. Будущая звезда сидела в расслабленной позе возле рояля, за которым сурово поблескивал своими очками композитор Мажуков. Поодаль, ближе к окну, сидел ещё один обладатель очков и загадочной внешности.

— Опаздываем! — буркнула Алла.

— Извините! — жалобно мявкнул я.

— Ладно, я позже придумаю тебе наказание, а пока куда-нибудь садись, — решила певица.

Настроение у всех было хуже некуда. Коллектив мучился над песней болгарского композитора Ангела Заберского «Я вновь хочу увидеть Ленинград». Мажуков чувствовал неудобство от моего присутствия.

— Аллочка, может быть, ты зрителей в другой раз позовешь? — предложил он.

— Алексей, успокойся. Миша нам не помешает, наоборот, что-нибудь подскажет…

— Что он нам может подсказать такого, чего мы не знаем? — вскипел вдруг композитор.

— О нём хорошо отзывался сам Таривердиев, — бросив взгляд со значением, ответила Алла.

Присутствующие вновь погрузились в творческий процесс, который всё никак не собирался завершаться хоть каким-нибудь результатом. Мне было откровенно скучно. Поэтому, было не удивительно, что я кряхтел, сопел, возился на стуле и испускал прочие всякие звуки, заметно злившие композитора.

— Всё, перекур. Курить жутко хочется. Кто не курит, тот тоскливо пьет чай, — громко провозгласила певица, — Миша, ты куришь?

Заметив мой отрицательный жест, добавила:

— Правильно, Мишаня! Не кури и помрешь здоровым и красивым.

— Спасибо вам за добрые пожелания! — вежливо поблагодарил её.

Алла сидела в своей обычной позе, покуривая сигареты «Столичные» и шутливо переругиваясь с мужчинами, комментируя последнюю запись. Перекур грозил затянуться в перекус. Все стали подсаживаться к столу, на котором располагалась наполненная конфетами ваза, лежали вскрытые пачки печенья и кулек с пряниками. Пока электрочайник нагревался, бутерброды нарезались и чай из бумажной пачки со слоном заваривался в отдельном стакане, Алла решила меня представить своей свите:

— Друзья, это Миша Чекалин, восходящая звезда на музыкальном небосклоне. С Алексеем Сергеевичем ты уже виделся вчера. Там Гена сидит, звукорежиссер. У стола хлопочет Нина, мой ассистент.

Парень в джинсах доброжелательно улыбнулся мне и протянул руку. Нина с улыбкой кивнула. Сидевший у окна мужчина с вдохновенным лицом и вышедший потом по неотложным делам, оказался поэтом Наумом Олевым.

За столом зашел разговор о конкурсе, посвященном предстоящему юбилею великой победы, объявленном в Союзе композиторов. Ожидались солидные призы.

— Не желаете ли принять участие, молодой человек? — решил подколоть меня композитор.

— Это не от меня зависит, — скромно ответствовал ему.

— А от кого?

— От вдохновения… К тому же, призы незначительны. Не соответствуют масштабам моего искрометного дарования.

— Даже так… Хмм, да. Слов нет. Не желаете ли ознакомить нас хоть с каким-нибудь своим шедевром?

Скепсис сочился, казалось, из всех пор маэстро.

— Перестань, Алексей! — тихо попросила Алла.

— Он же вчера представился Токаревым, псевдонимом творческим. Помнишь? Вчера у соседа услышал занятную запись. Попросил на время. Толик, поставь это, пожалуйста.

Включили запись с моим мерзким голоском. А как иначе блатные песни исполнять ещё можно? Попали на «Тракториста».

— Вот такое творчество нашего уважаемого гостя! — прокомментировал Мажуков, — Надеюсь, голос вам знаком? Хочешь стать королевой блатняка?

— Корова курносая… — обалдело проговорила певица, — Но он же показывал у Рязанова музыкальные этюды. Очень красивые.

— А ты ничего не путаешь, Аллочка? Хорошо, проверим. Рояль имеется. Прошу вас, маэстро! — композитор даже немного склонился в ироничном поклоне.

Первым моим позывом было встать и молча отвалить. Ничего и никому я доказывать не собирался. К тому же заметил разочарованное, потухшее лицо будущей звезды. Порылся в своих супермозгах и узнал интересные подробности. Итак, по условиям конкурса «Золотой Орфей» участник должен исполнить три песни. Одну из перечня песен болгарской эстрады предлагают сами организаторы фестиваля, другую, тоже болгарскую, имеет право выбрать участник. Третью песню участник может исполнить по собственному выбору. Алла сама попросила Мажукова написать для неё песню для этого конкурса. Так появилась на свет композиция «Ты снишься мне…», написанная на слова Николая Шумакова.

Навязанной оказалась песня «Арлекин» Эмила Димитрова. Алле она откровенно не понравилась, но деваться было некуда. Пока с ней не работали, ожидая русской адаптации сразу от трех поэтов: Олева, Резника и Дербенева. Паша Слободкин тоже чего-то обещал из себя вымутить. Выбранную болгарскую песню про Ленинград уже перевели на русский язык. Кто это сделал — яйца бы ему оторвать. Наполовину, правда. Часть текста очень даже неплохо смотрелась, патриотично. А вот припев — не пришей к паху брандспойд. Вот над этим творческим выкидышем сейчас и билась Алла и все те, кто готовили ее к конкурсу.

— Мне не надо ничего доказывать. Свою музыку я просто дарю людям, а они сами решают — принимать её, или нет. Кстати, я собирался подарить Алле на восьмое марта один шлягер. Могу исполнить, если она пожелает.

Она пожелала, благосклонно и задумчиво кивнув рыжей гривой.

— Шлягер! — захмыкал композитор.

Чего же ты так взъелся на меня?

Проигрыш мелодии «Музыка любви» оказался таким, что Алла моментально подскочила к роялю. Она слушала стоя, опираясь на него локтями.

— «Музыка, и ты, и полночь, и в глазах — луна. Всплесками в ночи мир полон.

Это — тишина. Это — час, когда ждут чуда звезды, города и люди. Между «нет» и «да» — что будет — радость иль беда, радость иль беда»?

Вот такая я малолетняя мстительная сволочь. Могу вдобавок с полной уверенностью сообщить интересующимся, что готов бросить вызов Понаровской, или Рымбаевой. Даже сразу им обеим, если эти дамочки надумают против меня скоопернуться. Такого оранья белый свет не видывал. Ну, по крайней мере, стены этого ДКС. Окрестные кошки все нервно икают за углом.

После завершающего аккорда я вдруг почувствовал на щеке обжигающий поцелуй. Алла прыгала по комнате, как маленькая девочка, и периодически подскакивала ко мне, свирепо тиская мои бедные косточки. Они реально трещали.

— Чудесный подарок. Я в тебе не сомневалась. Давай ещё раз под запись, — подскочила она ко мне и снова чмокнула в щёку. Чего так мелко оцениваешь, Алла? Ну, да, ладно. Хоть до уровня щеки дорос.

— Пожалейте, дайте передохнуть. Если я сейчас ещё раз так спою, то сорву голос.

— А ты тихо основу пой, а я припев возьму, — настаивала разошедшаяся певица.

Скепсис у Мажукова растаял, зато очумелости прибавилось под самую маковку.

— Признаю, достойная композиция! Талантливый ты, чертяка, — с улыбкой сообщил маэстро, — И с таким даром сочиняешь всякую уголовную дрянь! Прошу, не разменивайся на дешёвую популярность блатных песенок.

Что делать? Пообещал великому человеку. Мне и самому уже надоел до чёртиков этот Токарев, который Вилли. Могу любую лапу дать на отсечение, что я не искал никакой популярности: ни дешевой, ни дорогой. Деньги мне были нужны, панимаш, деньги.

— Может быть, посоветуешь своей талантливой головой, что с песнями на конкурс делать? — улыбнулся Алексей Сергеевич.

— Что тут советовать… Песня этого Заберского никуда не годится: ни мелодия, ни слова. Я с такой вещью на конкурс носа бы не показывал. Цыганочка вперемешку с гопаком. Текст перевода в целом нормальный, но припев — жуткая жуть: