Останавливаю себя. Сажусь на кровати.

Фантазии сейчас ни к чему. Лучше держать себя в руках. Ни на что не рассчитывать. Я же понятия не имею, что происходит в голове у Мэтта, то есть, Матвея. А если для него это вообще ничего не значит? Мало ли что случается на эмоциях. Бессонная ночь, усталость, шампанское, ушиб плеча… Поцелуй вообще может потеряться в этом списке.

Мама гремит сковородой на кухне. Наверняка так привлекает мое внимание, чтобы самой не заходить в детскую, первой не говорить «Доброе утро!».

Когда я вернулась домой, она с таким грохотом захлопнула дверь своей спальни, что, наверное, разбудила соседей. Мне жаль маму, но то, что происходит сейчас со мной важнее, значительно важнее ее истерик.

Сегодня обойдусь без завтрака.

Надеваю короткое летнее платье лимонного оттенка на бретельках — совсем не офисное, но мне сейчас все нипочем. Распускаю волосы. Подкрашиваю ресницы тушью, а губы блеском. Глаза так сияют, будто я выпила бокал шампанского.

…Запотевший бокал шампанского, в нем ягода клубники, покрытая мельчайшими пузырьками. Мэтт сидит напротив меня, откинувшись на спинку стула. Это вовсе не отдаляет нас, а словно натягивает невидимые нити между нами, и влечение друг к другу становится еще ощутимей…

Ну все, Ника, хватит! Рассмотри такой вариант: ты придешь в офис, а Матвей закроется в своем кабинете, напряженно разговаривая по телефону с важными людьми, и не выйдет оттуда до самого вечера. Потому что до тебя ему дела нет. После поцелуя он просто исчез — ни звонка, ни сообщения.

Но почему-то мне не верится в такой вариант.

— Пока, мама! — кричу я из коридора и закрываю за собой дверь, не дожидаясь ее ответа.

Улыбаюсь соседям, которые едут со мной в одном лифте. Корчу рожицы девочке в коляске, пока ее мама что-то ищет в телефоне.

Выбегаю из подъезда.

— Доброе утро, писательница! — доносится со стороны дороги.

Я останавливаюсь, чтобы пережить ощущения: кажется, от счастья я сейчас рухну в обморок.

Беру себя в руки, поворачиваюсь на голос, улыбку спрятать не могу, даже не пытаюсь.

Мэтт в белой тенниске стоит с двумя стаканчиками кофе, прислонившись к небесно-синей Тесле. Утреннее солнце обливает его нежным светом, блестит в волосах, подчеркивает загар и мышцы рук. Какая же это невероятно красивая картинка!

— Доброе утро, Мэтт! — говорю я и застываю в паре шагов от него. Как он отреагирует на Мэтта?

— Подойди ближе, — бесстрастным тоном говорит он. Делаю шаг, смотрю на свое улыбчивое отражение в его очках. — Еще ближе.

Когда подхожу почти вплотную, он, распахнув руки, стремительно склоняется надо мной и целует, медленно, нежно, будто балансируя на грани, за которой ему придется отставить стаканчики в сторону.

Утренний поцелуй со вкусом кофе. Мне от этого так волнительно, что щекочет под ложечкой.

Он держит стаканчики, беззащитный, и я позволяю себе небольшую вольность: сама обвиваю его шею руками, углубляю поцелуй, пока не слышу тихий стон — то ли мой, то ли его — не разобрать. Ой, кажется, я чуть заступила за грань.

— Мне нравится, когда ты меня так называешь, — шепотом говорит он мне на ухо. — Я хочу быть для тебя Мэттом.

— Хорошо, Мэтт, — отвечаю я и принимаю стаканчик с кофе, который он протягивает. — Как твое плечо?

— Я могу держать твой кофе, так что жить буду.

Мэтт открывает мне дверь со стороны пассажира. Опускаюсь в мягкое, обитое белой экокожей кресло. Чувствую себя королевой.

Мэтт выбрасывает в мусорное ведро стаканчик с недопитым кофе и, когда садится за руль, понимаю почему: чтобы освободить руку — его ладонь тотчас же ложится на мое обнаженное колено.

— Как тебе спалось? — спрашивает Мэтт, не глядя на дорогу, а его ладонь чуть раздвигает мне ноги и теперь ласкает внутреннюю часть бедра. Это так сексуально… и так неожиданно… Он застал меня врасплох, и эмоции тотчас же берут верх. Невольно прикрываю глаза, откидываю голову на подголовник и впиваюсь пальцами в края кресла.

— А может… — говорит Мэтт. — Нет, мне в девять надо быть в офисе. — А затем резко жмет на тормоз. — Твою мать!

Он паркует Теслу у обочины.

— Все, выходи. Дальше на автобусе.

Наваждение как рукой снимает. Я ничего не понимаю. Что я не так сделала?..

Но Мэтт тоже выходит.

— Вести с тобой машину сейчас небезопасно: я на тебя смотрю чаще, чем на дорогу. В такси тоже за себя не смогу ручаться, а вот общественный транспорт в самый раз.

Мы заскакиваем в почти пустой автобус. Краем взгляда замечаю у средней двери парня, который занимается криптой, — не помню, как его зовут. Он видит позади меня Мэтта, и его приветственная улыбка тотчас же меркнет. А потом я уже не знаю, что происходит, потому что Мэтт разворачивает меня к себе и целует.

Так же снисходительно я когда-то поглядывала на такие вот парочки в общественных местах, а теперь понимаю: они не виноваты, у них не было выбора.

Кажется, мы целуемся до следующей остановки, а потом людей становится больше, и приходится вести себя скромнее. Но у нас новая игра: я не держусь за поручень — обнимаю Мэтта, он придерживает меня за талию. И я сладко замираю каждый раз, когда при резком торможении автобуса его мышцы напрягаются, чтобы не дать мне упасть, и он прижимает меня к себе еще сильнее. Тогда я утыкаюсь носом в его шею и поглубже вдыхаю упоительный запах. Вот бы сейчас нам оказаться наедине в моей ванной комнате!..

Возле офиса Мэтт предлагает мне войти первой, но в этот раз я не соглашаюсь. Допустим, мы просто случайно встретились на лестнице, прокатит.

Входим в офис как ни в чем не бывало, но щеки теплые, взгляд сложно удержать на лицах людей, с которыми здороваюсь: кажется, о нас с Мэттом уже знают все.

Мэтт сразу запирается в своем кабинете и опускает жалюзи. Коза переводит на него телефонный звонок и показывает мне указательным пальцем вверх, мол, звонят оттуда.

Так, надо бы настроиться на рабочий лад, но как это сделать, если на губах все еще вкус поцелуев?..

Сажусь за стол и первым делом открываю гугл-док с черновиком, чтобы записать свои ощущения. Их столько, что пальцы не поспевают за образами. Я тороплюсь: кажется, забуду что-то важное, ценное. А сейчас важное и ценное все!

Через полтора часа Мэтт распахивает дверь кабинета и просит меня принести кофе.

Еще никогда я не готовила кофе с таким предвкушением. Интересно, сейчас мы тоже будет целоваться? Или офис — зона, свободная от поцелуев?

Вхожу в его кабинет с кружкой «Босс» в руках.

Мэтт стоит у стола, опираясь о него бедрами. Руки скрещены на груди.

— Закрой дверь и оставь кружку на столе, — говорит он. Голос строгий. Лицо суровое. Что произошло-то?

Закрываю дверь, делаю пару несмелых шагов. А вот с этого расстояния я уже замечаю чертиков в его взгляде.

— Объявляю тебе дисциплинарный выговор, — заявляет Мэтт.

— За что, босс? — выделяю интонацией последнее слово.

— За то, что ты саботируешь работу директора.

— Каким это образом?! — с напускным возмущением говорю я и ставлю чашку на стол.

Мы стоим друг напротив друга. Я смотрю Мэтту прямо в глаза. От одного только этого вскипает кровь.

— У тебя очень чувственные губы. Очень, — с нажимом повторяет Мэтт. И смотрит на них так, будто не в силах отвести взгляд. — Тебе нельзя приходить с такими губами на планерки. В смысле, вообще нельзя приходить… Сделай так еще раз.

— То сделай, то не делай… — бурчу я, но он поднимает указательный палец так резко, что жест звучит не «замолчи», а «заткнись». — Сделай.

Я приоткрываю рот… и моя неловкость вдруг сменяется озорством. Я высовываю кончик языка и медленно провожу им по верхней губе, глядя Мэтту в глаза.

Расстояние между нашими лицами стремительно сокращается…

— Бух-бух-бух! — кто-то стучит в дверь — так неожиданно, что я дергаюсь.

Мэтт шумно выдыхает, проводит рукой по волосам.

— Входите!

Это Коза пришла договориться поработать во время обеда, но уйти на час раньше — собрание в детском саду.