«Читать сообщение или не читать?», — думаю я, а мобильный уже как-то сам оказался в моих руках.

«Привет! Где ты?»

Блин, ну почему так выворачивает душу от этих букв, написанных боссом? Буквы и буквы. Мама такие же использует.

Привычно оглядываю стол в поисках пакета с кукурузными палочками, но их нет. Придется думать без допинга.

Тяжело вздыхаю. Снимаю телефон с поводка зарядки.

Пишу:

«Неважно. Я все еще болею».

Ответ задерживается, но потом телефон снова вибрирует. Похоже, босс понял: я делаю вид, что с прошлого нашего общения в телеграм ничего важного не произошло. Мы можем попробовать пробовать начать с начала (и этот повтор — не ошибка, а стилистический прием).

«Выздоравливай» и следом: «Почему на знаке гашников написано «Дай»?»

Улыбаюсь.

«Не «Дай», а «ДАI» — дзяржаўная аўтаінспекцыя. Государственная автоинспекция, если по-русски.»

«Я надолго это запомню»

«)))))»

Потом снова пауза. Ловлю себя на том, что вглядываюсь в потухший экран.

«Придешь завтра на работу?»

«У меня нет работы», — пишу и стираю. «Завтра кафе не работает», — стираю.

Вздыхаю. Тру лоб.

Я не знаю, что ему написать.

Так и пишу.

Затем откладываю телефон, сворачиваю окно браузера на компьютере и выхожу на балкон. Вечер, а жара такая, будто закат и в самом деле пылает. Его отблески всех оттенков красного расплылись над крышами домов. Лазурно-синие облака сплошной неровной полосой повторяют темный контур города. Птицы кругами носятся по небу. Все так просто и понятно, когда смотришь на город с высоты.

В старших классах, даже в университете, это чувство жило во мне постоянно. А потом я стала взрослой, и что-то сломалось. В какой момент это произошло? Я перебираю в уме важные события, разговоры, ситуации, одну за другой, медленно, вдумчиво, — и не могу нащупать ответ. С придуманными героями разбираться куда проще.

Слышу в глубине квартиры мелодию дверного звонка. Потом какие-то едва различимые голоса: один мамин, второй мужской. Не вслушиваюсь: мужчины к нам заходят только по делам: почтальоны или, например, сотрудники ЖЭСа.

Дверь моей комнаты распахивается, и входит мама. У нее в руках букет ромашек.

— К тебе твой мажор пришел, — говорит она каким-то странно спокойным, почти довольным голосом.

Я так и застываю, глядя в проем балконной двери. Только что на душе было безмятежно, как у птиц, парящих в небе, а теперь на меня нахлынуло столько эмоций, что лоб потеплел, и сердце колотится где-то в горле.

Босс в моей квартире. А я в домашних шортах, ни грамма макияжа, волосы завязаны в хвост. Против воли вспоминаю, как стягивала резинку с волос в кабинете босса, и все во мне трепетало только от того, что он наблюдал за этим действием.

Оставляю хвост. Никаких намеков, никаких обещаний.

Выхожу в коридор. Босс с коробкой торта в руках скромно стоит на коврике у двери. Это все воздействие моей мамы, под ее взглядом все сразу чувствуют, где их место.

— Это тебе, — дружелюбно говорит он и протягивает мне коробку — «Ленинградский» торт, изготовленный в Минске. Я подумал, это символично. «Московский» был бы лучше, но такого не нашел.

Я принимаю торт и прислоняюсь спиной к стене. Надеюсь, со стороны не видно, как сильно сейчас мне нужна поддержка.

— Матвей Игнатович, что вы здесь делаете? — спрашиваю я.

— Ты не ответила, придешь ли на работу, — говорит он таким тоном, что не понять, он серьезно или издевается. — А я директор, мне важно знать.

Из спальни выходит мама: в изумрудном приталенном платье, с накрашенными губами и легким шлейфом духов. Пусть босс не обманывается. Она все равно его съест, просто сделает это красиво.

— Что вы здесь толпитесь? Пойдемте на кухню, — говорит мама и шествует туда первой.

Я вызываюсь разрезать торт — лишь бы не сидеть в молчании напротив босса. Мама занимает свою любимую позицию для атаки — у окна. Открывает его, ставит на подоконник пепельницу.

— Будете? — протягивает боссу пачку сигарет. Непосвященному и не понять, что сражение уже началось.

— Не курю. А у вас здесь… — Он окидывает взглядом нашу кухоньку в семь квадратных метров. — Мило.

Мама вздергивает бровь и прикуривает тонкую сигарету.

Из милого здесь разве что моя детская фотография, прицепленная к холодильнику магнитом с изображением Купаловского театра — там раньше работала мама. А так ни кружевных скатертей, ни тюлевых занавесок. Кухня — нейтральная территория, самовыражаемся мы с мамой в своих комнатах.

— Кофе? — спрашиваю я босса, когда заканчиваю делить торт на шестнадцать частей.

— Да, пожалуйста, — отвечает босс.

— Мне чай, — говорит мама. — А вы, Матвей, из Москвы, верно? Что забыли в наших краях? — Она искусно сочетает невежливый вопрос с дружеской интонацией.

— Заменяю директора издательства. Ему сделали экстренную операцию на сердце.

Мама — огонь, за пару минут узнала то, чего мы с коллегами не добились и за неделю.

— А вы, случайно, не актриса, Нонна Георгиевна? — Босс слишком уж очевидно переводит разговор на другую тему.

Фраза, обычно звучащая как пошлость, сейчас такой не кажется. Моя яркая мама, с сигаретой, элегантно зажатой между пальцами, с легкой небрежностью сбрасывающая пепел в пепельницу, действительно выглядит, будто в кадре из фильма.

— Несостоявшаяся, — теплеет мама, — мой бывший, Никин папа, предлагал мне роль в спектакле.

Такого даже мне мама не рассказывала. Машинально насыпаю сахар в кружку босса, позабыв, что он пьет несладкий кофе. Решаю заново не заваривать.

— И почему вы не согласились?

— Потому что у гастролирующих режиссеров, как у моряков, — в каждом порту… — Она не заканчивает фразу, тушит сигарету в пепельнице. — Вы, кстати, к нам надолго?

Я замираю с туркой в руке.

— Все зависит от воли людей, которым принадлежит холдинг, куда входит и наше издательство. Я не загадываю.

— Иными словами, живете сегодняшним днем? — Мама подходит к столу, накладывает кусок торта боссу и протягивает ему тарелку.

— А вы? — Он смотрит на маму. Их взгляды будто схлестнулись. Босс угадал: мама дальше одного дня не загадывает — но только, когда дело касается ее жизни, а не моей. — Вы торт будете? — уточняет он, и я слышу улыбку в его голосе.

— Не ем сладкое. И в целом отказываюсь от всего, что может навредить мне и моей дочери. Она тоже сладкое не ест.

Повисает напряженная пауза. Думаю, мы одновременно с боссом вспомнили пирожное «Павлова». И оба поняли, что мамина реплика про сладкое к торту никакого отношения не имеет.

Я ставлю три кружки на стол, сажусь между мамой и боссом.

— Ника, а лимон? — укоризненно спрашивает мама и встает сама, а я незаметно для нее обмакиваю палец в шоколадный крем и слизываю. Мы обмениваемся с боссом улыбками. Это акт моральной поддержки — мама прет, как асфальтоукладочный каток.

— Как успехи моей дочери на работе? — Мама ставит на стол блюдце с нарезанным лимоном и усаживается на место.

— Все хорошо, — с готовностью отвечает босс. — Она талантливая писательница.

— И что она пишет? — Мама отставляет кружку, не донеся ее до губ.

Я внутренне напрягаюсь, с мольбой смотрю на босса. Мама не знает!

— Она пишет… путеводитель. По Минску.

— Для этого нужен какой-то особый талант?

Босс прочищает горло, поглядывает на меня. А я и помочь ему ничем не могу, только смотрю округленными глазами.

— Это художественный путеводитель. Что-то вроде сборника рассказов, объединенных одной темой, — выкручивается босс, и я расцветаю: он почти угадал!

— И что в нем особенного?

— Это путеводитель по романтическим местам, — встреваю я.

Босс смотрит на меня с интересом.

— Сегодня мы как раз собирались пройти вечером по маршруту, оценить. К тому же я приезжий, города совсем не знаю. Можно сказать, тестовый покупатель. — Он демонстративно смотрит на часы на запястье. — Вероника, нам уже пора.